я бы хотел возненавидеть тебя

      Мне бы хотелось перегрызть себе ногу, но вот только я не в кандалах, а в громадной кованной клетке, и в краешке глаза, куда бы я не повернулся - твой раздражающий силуэт. Ты никогда не смотришь на меня, но ты наблюдаешь. Мне хочется разорвать прутья, завладеть вирусом, который оживляет людей, превращая их в чудовищ, и направить целую армию ходячих мертвецов прямо к тебе. Тогда я бы сидел где-нибудь повыше, на горе из тел милых библиотекарш, с уродливой оправой очков, которые постоянно напоминают о том, что я никогда не был для тебя тем, кем ты являлся для меня. Больше чем другом. Ты должен был быть больше чем другом. И я хочу смотреть, как толпа озверевших существ разорвет твое тело на куски, как никогда не удастся это сделать мне. Я ненавижу тебя всем своим сознанием и в моей груди висит огромная гиря вместо сердца, которая, судя по ощущениям, плавится свинцом, заполняя пустоту и разъедая внутренности. Я бы сказал, что это больно, но ничего подобного. Больно было падать в мутные воды, зная, что это ты выпустил пулю в мое живое и любящее тебя тело, но это чувство больше похоже на то, что я уже умер и ты — мое вездесущее наказание. Я люблю тебя. Мне не заткнуть эту мысль, подкрадывающуюся из-за углов, когда лезвие почти заточено, и я слышу тихий смешок. Я знаю, что на твоем лице образовалась улыбка. До отвращения милая, добропорядочная, почти безумная. Ты улыбаешься в мою сторону, а что происходит через несколько минут уже не важно, я с трудом вспоминаю об этом очнувшись с жуткой болью в мозгу, которая волнами посылает: «Он не мог уйти без меня. Он не мог уйти без меня. Он не посмеет. Я нужен ему.» И твоя расплывающаяся фигура все еще в пределах трех шагов, если бы нас не разделяли прутья. Если бы они не разделяли нас, то пространство наэлектризовалось бы еще быстрее. Я бы воткнул тебе в горло лезвие и смотрел, как кровь окрашивает бесцветный слой пыли под ногами, я был бы последним, что ты увидишь в этой жизни. Я бы заставил тебя полюбить меня. Ты злишься и твой голос отражается от стен, мне нравится слышать, что ты теряешь контроль, и я уже могу разглядеть как набухли вены на твоей шее. Раньше, я бы отдал что угодно, чтобы провести по ней в успокаивающем жесте, сейчас же я хочу, чтобы ты полностью потерял самообладание, чтобы ты задыхался от нехватки воздуха для следующей тирады о моей никчемности. Ты позволяешь себе много слабостей и мне кажется… Нет, я уверен, что тебе точно не все равно. Твое лицо, когда ты впервые увидел меня вернувшегося с того света — отпечаток в моей памяти. Ты был удивлен? Разозлен? Впечатлен? Нет, это все не то, там было много эмоций не поддающихся классификации, но я видел облегчение. Ты скучал по мне, я вижу это в твоих сжавшихся костяшках, когда ты снова насмехаешься над моей любовью. Я был нужен тебе все это время и теперь не только я имею смысл к существованию. Месть, или, может немного иная ее сторона — завладение телом. Полное подчинение. Я хочу показать тебе, как ты ошибаешься, и задираю подбородок, подходя еще ближе. Ты пожимаешь мою руку и прикосновение не колет, оно отдает теплом, потому что ты не стискиваешь мою ладонь в грубые тиски, чтобы показать силу, нет, ты аккуратно сдавливаешь ее и смотришь мне в глаза, пока взгляд не соскальзывает ниже. На мгновение. Ты не идиот. Ты знаешь, что я замечаю твой дрогнувший подбородок и скользнувший под него кадык, в момент, когда ты судорожно сглатываешь, выдвигая условия. — Мы даем друг другу фору в шесть часов. Я не могу не ухмыльнуться. За шесть часов может произойти так много интересного. Разумеется я соглашаюсь и выдавливаю улыбку, к которой все еще прикован твой взгляд. Твоя реакция изумительна.       Готэм может пасть прахом и мне будет все равно. Мы в канализации и я почти не могу дышать от быстрого бега, а еще от того, что ты смотришь на меня, оборачиваясь и очки блестят от света падающего сквозь люк наверху. Шестичасовой таймер был запущен еще пятнадцать минут назад, но ты не спешишь отодвигаться от меня, наоборот, смотришь в упор со всей ненавистью, на которую способен, а потом начинаешь смеяться. Ты абсолютно точно чокнутый, и если бы я заметил это раньше, то полюбил бы тебя еще сильнее. В один момент мои прошлые мысли о парфюме, способном обворожить кого угодно, становятся неважными. Я смотрю на твои пальцы, задумчиво барабанящие по подбородку, и почти чувствую, что произойдет потом. Мы союзники на эти шесть часов, не имеющие право на ненависть и рукоприкладство без взаимного согласия, и именно это позволяет тебе выдохнуть, когда я наступаю. Разница в росте, весе, чувствах. Нет, нет, в последнем разницы нет, я вижу. Теперь я вижу. И знаю, что ты сам никогда не сделаешь шаг, ты хочешь уйти, но ты хочешь остаться, а я хочу лишь одного — разорвать тебя на куски. — Эдвард… — Я попросил. — Эд. — Чего ты добиваешься, Пингвин? Я улыбаюсь своему отражению в сточной воде. — Покажи мне как сильно я тебе омерзителен. Прямо сейчас. Я хочу увидеть. Я хочу точно знать, что в момент, когда убью тебя — ты не сожалеешь о выпущенной на пирсе пуле. Ты смотришь ошарашено, с приоткрытым ртом и это веселит меня, я наступаю еще ближе. — Докажи мне, что тебе было все равно и что ты не нуждался во мне. Давай, Эд. Прямо сейчас. У нас перемирие. Я не собираюсь убегать или говорить по душам, просто покажи мне, за что ты меня ненавидишь! Под конец мой голос срывается на крик, разносящийся по коридорам канализации, и я чувствую, как брызжет слюна, но ты все равно не уворачиваешься, лишь закрываешь глаза и наклоняешься ближе, на твоей щеке дрожат мускулы и я невольно морщусь. — Что ты хочешь услышать, Пингвин? — Скажи, что я тебе не нужен. — Я ненавижу тебя. — Эд. Скажи. Что я. Тебе. Не. Нужен. — Ты убил любовь всей моей жизни. — Ты ей стал. — Я ненавижу тебя и хочу, чтобы ты умер. По-настоящему. Я найду тебя завтра, или через неделю, это не важно, но я найду и убью тебя. — Эд. — Не называй меня Эдом! Яркая вспышка гнева на твоем лице, прежде чем лопатки впиваются в скользкую стену и я чувствую твое дыхание на шее. — Мое имя Загадочник. И ты со своей любовью просто жалок.       Я был тем кто спас тебя, а потом оказался во власти чувств к тебе же. Ты так близко, что хочется прострелить тебе голову, приставив холодный металл к изящной челюсти. Я нервно сглатываяю, смотря на твой силуэт и ты неверяще качаешь головой, пока на лице расплывается что-то вроде отчаянного сожаления. Ты сдавливаешь мой подбородок своими пальцами и сталкиваешь наши лбы. — Освальд. Я бы... Я бы хотел провести это время без ненависти к тебе. Ты жалок, но ты честен со мной. Это раздражает. Твой голос больше не звенит, ты переходишь на шепот, давление ослабевает и ты скользишь пальцами к шее, сдавливая ее, словно пытаясь заставить ненависть просочиться, но не выходит. — Нигма, скажи, что я тебе не нужен. Я точно знаю, что делаю, но мой голос дрожит, как и пальцы, которыми я впиваюсь в твои плечи, встряхивая напряженное тело. — Скажи это! Ты поворачиваешь голову немного в бок, все еще соприкасаясь со мной лбом и твои глаза закрыты. Ты улыбаешься. — Шесть часов, Освальд. Я скажу это через шесть часов. У нас есть время побыть союзниками. Мое дыхание сбивается. Союзниками. Называй это как угодно, прижавшись еще ближе, глубже запуская зубы в мою дрожащую шею, но я найду тебя как только закончится наш уговор. — Нигма, я обещаю, что убью тебя. Ты улыбаешься напротив моих еле шевелящихся губ и киваешь, зажмуриваясь.  — Я так сильно ненавижу тебя. И я почти не могу дышать в твоих руках, когда ты сжимаешь меня, скользя губами по слегка содранной коже щеки, и ниже, переходя к укусу на шее. Слишком нежно и я впечатываюсь в тебя пальцами, на что ты реагируешь мгновенно. Твоя рука в моих волосах сжимается, запрокидывая ее так, что теперь ты без колебаний впиваешься зубами в мои губы. Это даже не похоже на поцелуй, но я прощаю тебе это. У нас еще есть время, и я заставлю поцеловать себя по-настоящему. У твоей кожи не свежий вкус, и ты шарахаешься от моих прикосновений к ребрам. И мне бы так хотелось, чтобы синяки на них были оставлены не охранниками, а моими пальцами и губами. Я мечтал о тебе и твоем теле. Я думал об этом в своей огромной кровати ночами, когда знал, что ты спишь в своей квартире, такой же одинокий и раздавленный своей потерянной любовью. Но твоей любовью всегда был я. Как и твоей ненавистью. Просто второе ты увидел во мне первым. Твои штаны ужасно мешающие, когда я уже раздет и голая кожа соприкасается с каменной кладкой. Наверху слышится возня, но в твоих глазах столько не выраженного гнева, что ты не обращая внимания впиваешься в мои бедра, поднимая выше, оставляя еще один укус. Наверное, если мы когда-нибудь умрем, то вместе. Будем кружиться в воде, пока она размывает кровь из ран своим течением. Теперь я не позволю тебе жить без меня. Я уничтожу город, я уничтожу тебя и твою сущность, но ты будешь в моем полном подчинении. Мне не нравится чувство резкой заполненности, я бы никому не позволил сделать это со мной, но «никто» — это не ты. И я лишь рычу в твои зажатые в линию губы, пока ты вбиваешься в меня первый раз, от чего кирпичная крошка сзади начинает сыпаться, застревая мелкими крапинками в моей разгоряченной коже. У тебя удивительные руки. Удивительные глаза. Я бы выжег их, но у нас договоренность, и я смахиваю оправу очков, чтобы поцеловать тебя в веки, словно покойника. Ты кусаешь мой подбородок, а я уже полностью испачкал наши тела, добавляя к удушающей влажности канализации еще и запах семени, растертого между животами — ты уйдешь отсюда помеченным мной, словно мишень. Твои прикосновения уже на грани боли, но они уносят тяжелый свинец из груди и я прощаю тебе это. Ты толкаешься в последний раз, целуя мою шею в ненавидящем укусе, и я облегченно выдыхаю, словно меня проткнули копьем в селезенку. Ты обводишь пальцами мой шрам, оставленный тобой как сувенир и я приглаживаю твои волосы, сдавливая их за ухом, чтобы заставить тебя наклониться ближе. Ты почти полностью одет и целуешь меня уже неспешно, со странным оттягом и скользящим языком, уже не пытаясь сделать больно. — Я бы хотел тебя возненавидеть. Я стою полностью раздетый и измазанный собственными выделениями, пока ты отходишь на пол шага, растирая виски пальцами. — Я бы хотел тебя простить, Загадочник. Я вижу, как на твоем лице играет слабая улыбка, до того, как ты все же ставишь ногу на первую ступеньку, ведущую наверх, и уже не оборачиваясь, выбираешься в город, который поглотит тебя, но потом выплюнет к моим ногам. Потому что после всего произошедшего я в полном праве владеть всем твоим вниманием.