***
- Ну, Яр… в целом, - рассуждал Саша, курсант Иванов, - всё не так уж плохо, не думаешь? Миронов лишь угрюмо опускался на кровать, молча смотрел в потолок и думал о чём-то своём. - Послушай, - продолжил первый, - предположим, приезжаем мы к этим школьникам. Приезжаем не просто так, а с целью, два раза в неделю. Следовательно, у нас в любом случае времени будет больше, чтобы… чтобы хоть немного вдвоём побыть. Ярослав резко сел и, глядя прямо в глаза своему сожителю, тихо так, интимно спросил: - А тебе мало времени вдвоём? – и хитро так щурился. Иванову оставалось лишь покорно и чуть наиграно признаться: - Мало. И спокойно, не боясь, что в любой момент кто-то может войти, потянулся к Ярославу, точнее, к его губам. Лёгкий поцелуй и… стук в дверь. Так осторожно мог стучаться только один человек - Артём Сычёв. И только он один был в курсе скрытых от других отношений. - Заходи. Дверь очень аккуратно открылась, и в комнату вошёл парень. Немного ниже Саши, с широкими плечами и очень заразительной улыбкой. - Надеюсь, я не отвлекал вас от чего-то очень важного? В Сычёва полетела подушка. Оказалось, он узнал, что его знакомым придётся обучать несносных детей, а так как у самого имелась младшая сестра 15-ти лет, решил дать парочку советов. Например, сказал о том, что не стоит приравнивать подростков к маленьким детям. - Они вас загрызут, если будете ставить их ниже или себя в три раза выше их. Советы были кроткими и дельными; чрезмерная забота Артёма зачастую пугала. Возможно, это было связано с недостатком девушек, возможно, с отсутствием какой-либо первоначальной социализации. Тем не менее, забота имела место быть во всех своих проявлениях. Сычёву часто говорили, что так и до тюрьмы недалеко: перепутают где с педофилом или эксгибиционистом, или вообще решат, что у парня маниакальный синдром, да в психушку запекут. Но курсанта это не волновало, и он просто жил так, как всегда. Курсант Иванов же проявлял заботу всегда скрытно, незаметно для других. Порцию побольше принесёт, предупредит о холоде, расскажет о маньяках в городе, но напрямую никогда не признается, что старается быть заботливым. Ещё одна его черта – не показывать эмоций на людях. Наедине или по переписке – всегда пожалуйста, но как только вокруг будет толпа, сделает вид, что ему плевать на всех и напряжётся настолько, что, кажется, пройдись по нему медиатором, заиграет очередной шедевр Металлики. Говоря о курсанте Миронове, много выводов не сделаешь. Смущается очень – это да, это может. Причём смутить его может даже самая незначительная мелочь. Однако командир из него настолько хороший, что целый взвод недисциплинированных первокурсников приучил к порядку за полмесяца. Если у Александра выбора не было, кем стать, из-за потомков, то Ярослав с детства мечтал податься в военные, служить на благо стране. Ещё, когда ему было лет 15-16, девчонки вешались на парней в форме. Правда, немного позже Миронов осознал, что сам был бы не против прицепиться к одному такому форменному, а ещё лучше – прицепить на себя. Так и встретились два течения в океане, два ветра на верхушке горы и две звезды на небе. Один просто следовал за мечтой, а второй шёл по повелению отца. И нужно было там, стоя впервые в ровном строю, встретиться взглядами, заметить друг друга через огромную толпу. И надо было следить, как каждый принимает присягу, надеясь, что заинтересованный взгляд не заметит начальство, но увидит тот, к кому он обращён.***
Уже на следующий день курсанты готовились к худшему. По всей видимости, они ожидали, что их приставят к младшеклассникам, которые в последнее время ведут себя похуже подростков. Более заносчиво, более высокомерно, более… глупо. Но всё оказалось лучше, чем предполагалось: 9-10 классы, равное соотношение юношей и девушек и наличие чувства юмора парней успокоило. Ненадолго… - Становись! Становись!!! СТАНОВИСЬ!!! – капитан Александров командовал уже раз 10, и лишь некоторые слышали его команды за общим гулом. Наказание школьникам шло суровое, но недостаточно суровое. По крайней мере, так казалось Иванову: - Ты посмотри, как они стоят. Ноги низко, руки неправильно, скулить начинают, - Саша всё причитал, и Ярослав тихонько посмеивался и терпеливо исправлял ошибки. Нет, Иванов тоже это делал, но с таким пафосом, от которого хотелось упасть и плакать от смеха. И хвала всем богам Олимпа, что эту наигранную серьёзность видели лишь Миронов и капитан. А после очередного срыва голоса курсантам разрешалось покурить. Пока старшеклассники обливались водой, и Миронов, и Иванов незаметно стояли у большого куста, где обычно ошивались навязчивые подростки. Вокруг не было ни души, и это являлось прекрасным поводом для нескрываемого облегчения. Ярослав устало клал голову на плечо Саше, пропуская дым через лёгкие. Иванов же не курил, поэтому просто обнимал его за плечо. - Ну и выматывают же… - Миронов затушил остатки сигареты и выкинул бычок куда-то в куст. – Но ты прав, времени вдвоём теперь у нас больше. Может, нам пожениться, чтобы его ещё больше было? Нервный смешок. - Ты забыл, где живёшь? Плюс мы не выездные в ближайшие пять лет точно. Просто оставим, как есть. Если хочешь скрываться от друзей и родственников в бегах, а потом от ФБР и Шойгу, то валяй, объявляй всем, что ты гей. - Точно… А если гражданский брак? - Яр, у нас и так, по сути, брак гражданский. Только в присутствии ещё четверых курсантов и всей ВВА. Супер-современная шведская семья. Курсант Иванов как всегда был прав. Он говорил в точку постоянно, в любой ситуации, и зачастую Ярослав просто соглашался со всеми его словами. Иногда признавать поражение было даже обидно. Например, когда начинаешь большой спор, надеешься хоть здесь оказаться в выигрыше, но в душе всё равно понимаешь, что не прав изначально. И всегда остаётся неприятный осадок, затмить который может лишь прикосновение ладони к щеке.***
Однажды недомолвки дошли до апогея и абсурда. Почему-то каждому из парочки казалось, будто девушки из строя заигрывают. И оба обвиняли друг друга в этом, но только не девушек. - Ты позволяешь им это делать! – Ярослав буквально срывался на крик, высказывая своё негодование. – Вы постоянно говорите о чём-то так мило, так мило! - О, поверь, ты тоже! – Саша не отставал. - Мало тебе взглядов на улицах, так ты ещё и каким-то малолеткам позволяешь собой манипулировать? Давай, подойди к юнармейцам, скажи, что любишь их девушек и мечтаешь взять их в жёны! - Эй, девочки… - Артём Сычёв всё это время сидел рядом и оценивал ситуацию, будто судья на ринге. - Я всё понимаю, но вы оба палку перегибаете. Причём сильно. Может, вы и не привыкли распылять своё внимание на кого-то ещё, но я сомневаюсь, что какая-нибудь девочка из 25 человек не подумала о том, что «вдруг наши курсанты встречаются»! Поэтому посидите отдельно друг от друга часик, успокойтесь и любите друг друга. Сычёв очень часто помогал парням в сложных ситуациях, зачастую даже спасал их отношения. После своих недлинных реплик он просто выходил из комнаты, оставляя разруганных наедине. Редко случалось так, что ссора длилась больше суток, и часто стены комнаты 17 слышали это заветное «Извини». «Велика радость любви, но страдания так ужасны, что одного раза вполне достаточно», - гласила одна из цитат, затерявшихся среди политических карт на полке. За четыре года фактически совместной жизни курсанты не представляли, что будут делать друг без друга. Их направят в разные точки, в разные города. И несколько лет их будут кидать по разным местам, всё больше отдаляя друг от друга. Именно поэтому «извини» так много значило для обоих, именно поэтому в те дни, когда можно было остаться вдвоём, тихая нежность перерастала в кульминационную страсть, выходила за грани человеческих эмоций и терялась в восприятии ощущений. В такие моменты ни Иванов, ни Миронов не ощущали злобы или обиды по отношении друг к другу, ни один из них не был готов отпустить или сдаться из-за очередной вспышки ревности. А когда приходило время волнительного и ответственного мероприятия, когда нужно было не упасть лицом в грязь, курсанты всегда тихо и незаметно поддерживали друг друга. Держание за мизинчики, необходимое для соблюдения интервала в коробке, было их знаком удачи и успеха. И даже если свои умения показывали не они сами, но школьники, которых они учили, мизинчики оставались традицией. Вообще такая привычка появилась у них очень необычным образом. Однажды в воскресенье, в казарме, большинство курсантов разъехалось в город, поэтому Иванов и Миронов вполне резонно могли запереться в комнате изнутри. Ярослав очень часто спрашивал у Саши: «Экстремальный секс тебя не заводит?» А он заводил. И первого, и второго. Заводил так, что иногда на парах было страшно оставаться, а класс вдвоём убирать – вообще жестоко. И ведь знали, что в воскресенье зайти может кто угодно. Поэтому и закрылись. И как-то всё резко выходило: то одежда летала, то рты друг другу с силой закрывали, то самые изощрённые позы пробовали… И как раз тогда, когда они в таковой и находились, в комнату постучали, причём самым наглым образом. Курсанты постарались не шуметь, сидеть тихо. Некто за дверью продолжал стучать, приговаривая о шуме, а Саша решил взять Миронова за руку. Скосил, подцепил мизинец – так и сидели в надежде не спалиться, пока некто не ушёл, бросая интереснейшие ругательства. Всегда у курсантов получалось как-то скрывать свои отношения, всегда они выходили из сложных ситуаций, пока однажды по корпусу не разлетелась новость о геях, проживающих в комнате номер 17. Никто, в целом, не понял, кто и как распространил данный факт, но подтверждали его всё чаще. Тогда и случился первый нервный срыв, причём у обоих сразу. Медики списали на перенапряжение, но сожители прекрасно понимали, что произошло. Проходило время, люди находили другие поводы для сплетен, но курсанты продолжали быть донельзя осторожными, оставались наедине лишь по воскресеньям и то выходили в разное время.***
В июле пришло время отпуска, отдыха и райского наслаждения. И именно тогда произошло… признание. - Ярослав, не неси чушь! Мы же знаем Сашу, вы такие друзья хорошие… Были, видимо. - Александр Миронов, отец курсанта, грустно смотрел на сына, пытаясь осознать произошедшее. Сын, на которого возлагали столько надежд, признался семье о своих любовных предпочтениях. И конкретно его предпочтение стояло в этот момент рядом, гордо выпрямив спину. Семья Иванова знала о нём ещё давно и спокойно к этому относилась, поэтому его родители согласились даже обговорить ситуацию с отцом Ярослава, его матерью и остальными родственниками. Разговор был долгий, сложный, со слезами и расстройствами, но в итоге все приняли пару влюблённых курсантов, после чего те оповестили о намерении посетить море лишь вдвоём. Никто не возразил, и этот отпуск парни собирались провести так, как не проводили никогда, пока… - Извините, товарищи курсанты, но в Крым нельзя. Вам нельзя. Приказ свыше, причину объяснить не смогу. Расстройство длилось недолго, потому что альтернатива остаться в уютной квартирке в центре Воронежа тоже была неплоха. Месяц провести вдвоём так, чтобы никто не мешал. Месяц, чтобы разобраться в чувствах и том, что делать им дальше. Месяц, чтобы любить друг друга так, как не будут любить больше никого.