Дорога для одного

Некоторые улицы в Готее – что серпантин: вьются узкими, пыльными телами, изгибаются прихотливо, то сужаясь, то расширяясь, то оканчиваясь тупиками, то разветвляясь, следуя неведомой и причудливой логике... Зараки хмыкает, в очередной раз свернув не туда, и обещает себе, что когда-нибудь выучит все потайные ходы в этом лабиринте. Хмыкает и застывает, когда невысокая фигура скользит мимо, просачиваясь между ним и высоким забором. Скользит, задевая запястье мягкой тканью, обдавая шлейфом тяжелого, густого, до боли знакомого запаха… Зараки чихает и морщит нос: от женщины в капитанском хаори пахнет альфой. - Эй! Женщина останавливается, маленькие ступни вместе, покатая линия плеч в белом, кисти расслабленны. Секунда, другая, поворот головы – овал лица в обрамлении черных волос, нежный изгиб бровей и внимательный взгляд. Зараки скалится так, что начинают болеть скулы. - Ты ведь лечишь? Кенпачи в два шага оказывается с ней лицом к лицу, чуть наклоняется и со свистом втягивает воздух. И снова: резко, остро, жгуче… Будто перцем присыпало ноздри. И как он раньше не почувствовал этого?.. - Лечу, - намек на улыбку. Ложь. Такие как они не лечат. Таким, как они, неведомо сострадание. - Зараки Кенпачи. Вызов брошен. И воздух сразу становится суше, по позвоночнику бегут жаркие искры, пальцы сжимаются, ища рукоять меча. - Рецу Унохана, - вежливый полупоклон и мелодичный, словно пение бамбуковых подвесок голос. Наваждение исчезает, искры гаснут, налетевший ветер холодит вспотевшие виски и уносит чужой запах. Вот только… В чужих глазах любопытство, но не то, что обычно владеет женщинами. Другое – темное, страшное, горячее, как сердце, только-только вырванное из груди противника. Такое бывает лишь у тех, кто уже отведал вкуса чужой крови. Тех, кто уже не может остановиться. Зараки несколько раз моргает, силясь разобрать, понять, но все тщетно – длинные ресницы опускаются, отсекая. - Но ты не хочешь лечить, - Кенпачи пристально смотрит на Унохану сверху вниз. – Ты хочешь убивать. - Мне слишком много лет, чтобы следовать своим желаниям, - и в голосе уже не уютный бамбуковый перестук, а холодная сталь, разбитая на тысячу насмешливых колокольчиков. – Вы тоже поймете это… В свое время, капитан Зараки. Кенпачи вздрагивает, словно придя в себя, неосознанным жестом ведет по плечу, мякотью ладони ощущая лохмотья чужого хаори. Не чужого, тут же поправляет он себя – своего. Уже своего. Но надолго ли? Женщина в капитанском хаори отворачивается и, легко-легко ступая по пыльному телу дороги скрывается из виду. Зараки поводит носом и ловит последние ноты чужого запаха, от которого волосы на затылке встают дыбом. Альфа… Женщина-альфа с улыбкой мученицы и глазами убийцы. Такое он встречает впервые, такое он ни за что не упустит. Ведь в конечном счете… Эта дорога слишком узка для двоих – кому-то из них придется сойти.