Театр

      «Сегодня будет шикарное представление», — подумал я про себя, потуже затягивая галстук. Последний штрих — подаренные отцом часы с инициалами моего имени, что были сделаны под заказ руками одного из лучших мастеров. — Сэр, Вас ждёт машина, — в комнату вошёл дворецкий, учтиво поклонившись. Мужчина, служивший ещё моему отцу, был последним, кто видел его в живых. Он старше меня всего на десять лет, а выглядит так, словно ему лет шестьдесят-семьдесят. Седые пряди волос и морщины в уголках глаз сделали своё дело. Да, смерть моего отца была для него сильным ударом. Когда я уходил, он протянул мне маску. Я совсем про неё забыл: видимо слишком взбудоражен.       Тёмная машина стояла с незаглушённым мотором, умеренно урча. Водитель находился возле неё, докуривая свою дешёвую сигарету, хотя зарплата позволяла взять что получше, но он предпочитал курить только собственные. Завидев меня, выходящего из дома, он моментально выбросил окурок и встал возле задней двери. Учтиво, как и все в этом доме, открыл её, а после, как только я уселся, закрыл. Он мог получить выговор: не положено курить на рабочем месте. Я не очень люблю запах табачного дыма, но сегодня слишком хороший день. Даже погода, несмотря на регулярно шедшие дожди, была спокойной: небольшой ветер и кровавый закат. Я улыбнулся. Кровавый закат, как иронично. С Евгением, моим личным водителем, я знаком с ранних лет, поэтому, когда рядом никого не было, он позволял себе обращаться ко мне на «ты». — Не думаешь, что это несправедливо? Он же ни в чём не виноват… Почти, — спросил Евгений, паркуя машину среди таких же дорогих иномарок возле здания театра. Я ничего не ответил, надевая маску и дожидаясь, когда откроется дверь. Уже отходя к театру, я остановился, и, не оборачиваясь, ответил: — По счетам отцов платят сыновья, тебе ли этого не знать? — я уверен, что он хорошо это услышал и был задет данными словами. Что поделать, жизнь сама по себе не очень справедлива. По крайней мере, я так считаю.       На входе в театр меня сразу встретил персонал и провел в зал. До представления оставалось не более десяти минут. Из-за дел я был немного не пунктуален сегодня. Здесь было прохладно: перед сегодняшним вечером помещение хорошо проветрили. Уверен, мистер Гонсон, старый консерватор и владелец театра, устроит персоналу хорошую встряску, если ему сегодня что-нибудь помешает. Но кроме меня никто и не думает, почему так. А ведь этот старик всего лишь услуживает дорогим гостям вечера. Обычное дело. Подлизаться, чтобы получить побольше. Сделать на «отлично», чтобы лучше относились. Устои жизни.       Меня усадили недалеко от сцены на дорогое удобное сиденье. Протянули брошюру с расписанным в краткой форме сюжетом, от которой я вежливо отказался, чем немало испугал парня из персонала. Он посмотрел в сторону, глазами умоляя меня взять эту бумажку. Я решил уступить, взяв её, и посмотрел туда, куда смотрел парень. Старый Гонсон хмурил густые неаккуратные брови. Увидев, что я принял оказанную услугу, он расслабился: его лицо сразу расправилось, и появилась приветливая улыбка. Он отвернулся, заговорив с кем-то из гостей. В нос ударил сильный запах туалетной воды. Рядом села молодая особа в белой маске под стать её бледной напудренной коже. Я вдохнул и ощутил едкий запах, смешанный с запахом парфюма. Явно курит какие-то тонкие сигареты с мундштуком, который не спасает её от приобретения характерного аромата, значит курит часто. Нос зачесался, но я сдержал порыв прикрыть его платком и просто улыбнулся в ответ. Слишком много фальшивых улыбок на сегодня. «Театр — место актёров», — подумал я и опять улыбнулся своим мыслям. — Я удивлена, что Вы пришли сегодня. Обычно Вы не появляетесь в таких местах, — она снова растянула свои ярко накрашенные губы в неком подобии улыбки. — Или же вы пришли из-за актёра? Говорят, сегодня последний день, когда он выйдет на сцену. Не знаете, почему? — Нет. Возможно, его актёрская карьера просто подошла к концу, или он устал отыгрывать роли. Всем иногда хочется побыть собой, а у актёров этого театра мало таких возможностей. — Думаете? До этого он тоже долго не появлялся на сцене. — Считаете, что всё дело в его отце? — я посмотрел на неё. Голубые глаза внимательно изучали сцену. Это было единственное, что выдавало её волнение — беспокоится. Обычная женская интуиция? Или она как-то связана с этим актёром? Скорее всего второе. — А разве нет? — отвлекая меня от размышлений, спросила она. — Его отец не славился хорошими отношениями, как известно. А по счетам платил он, — последняя фраза была слишком эмоциональна. Понятное дело, она близка с этим актёром, возможно, даже влюблена в него. Дама посмотрела мне в глаза, но, поняв, что выдает свое беспокойство, взяла себя в руки. — Прошу прощения, я слишком взволнована перед представлением, — она отвернулась к сцене. — Ничего, я тоже очень его жду, — ответил я ей перед тем, как свет погас, оставаясь лишь лучом на красном занавесе сцены.       Первая часть представления мне была не очень интересна: эта история мало волновала, но я смотрел её, ожидая лишь одного момента этой трагедии — её окончания. Люди в зале, скрывающие, как и я, лица за небольшими масками, впивались глазами в актёров. Девушки вздыхали на особо трагичных моментах пьесы. Мужчины изредка тихо переговаривались, чтобы не помешать, а в перерывах между актами бурно обсуждали тот или иной момент, пытаясь предугадать, что будет дальше. Так было и в последнем антракте. Я стоял возле стола, держа в руках свой пунш, когда ко мне подошли. — Павел, почему Вы улыбаетесь? — спросила женщина, держа под руку своего мужа. Мистер и миссис О’Салливан уже не так молоды, но до сих пор держат в обществе позиции одних из самых богатейших и почитаемых людей. Моя семья состоит с ними в хороших деловых отношениях. Мистер О’Салливан, как говорит его фамилия, был тёмноглазым старым ирландцем с медными волосами, которые, несмотря на возраст, не потеряли свой цвет и жёсткость. Ему повезло с супругой: она не вмешивалась в его дела, а просто помогала, идя с ним нога в ногу с самых низов. Они знали меня ещё ребёнком, поэтому обращались ко мне «Павел». Хотя, я особо не против, что они обращаются ко мне по имени: пока они мои союзники, им позволено. — Я? Думаю, я просто улыбаюсь своей глупости. К слову, вы сегодня хорошо выглядите, — я не мог упустить возможность польстить им. Люди любят похвалу. — Глупости? — удивилась женщина, пропуская мои слова мимо ушей. Она знает, что это всего лишь наигранный фарс. — Дорогая, я думаю, парень просто сожалеет о том, что раньше не ходил на представления этого актёра. Я прав? — Правы, — кивнул я и улыбнулся. Конечно, я улыбался не поэтому. Люди в этом зале даже не подозревают, почему актер сегодня выйдет на сцену в последний раз. — Пойдёмте, сейчас начнется последний акт.       Мы вернулись в зал, и я стал ждать. Самый долгожданный момент всего представления — казнь главного героя! Я сел, наклонившись чуть вперёд, и заметил краем глаза, что та голубоглазая девушка в белой маске посмотрела на меня. Ох, сколько ненависти и презрения было в голубых глазах. Она поджала губы и вернула свой взор на сцену. В зале воцарилась напряжённая тишина. Молодой парень поднимался к виселице. Закованный в кандалы, в рваной одежде, он шёл, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах. Золотые волосы взмокли, и пряди липли ко лбу.       Его усадили на колени перед судьей. Судья развернул свёрток с приговором, зачитывая его перед публикой, и в конце своей речи дал парню последнее слово. Сначала парень молчал. Казалось, время остановилось, и даже самые тихие звуки исчезли, погрузив зрителей в вакуум. Но тут, сглотнув вязкую слюну, актёр стал зачитывать свою реплику. Он махнул головой, заставляя золотые пряди скрыть глаза, и тихо, чуть ли не шепча, начал монолог. Его голос будоражил и вводил в некий ступор, заставляя вникать в каждое слово. Он говорил, дрожа перед смертью, но постепенно всё больше и больше смелея. Вот он уже выкрикивал слова, словно перестал бояться смерти, и в конце своего отрывка шёпотом добавил: «Каюсь». Тут палач подхватил его и поставил на бочку. Другой палач накинул петлю. Судья свернул приговор и махнул рукой, отдавая приказ. Оркестр заиграл напряжённую музыку. Актёр вскинул голову, смотря на зал, и бочка была сбита ногой палача. Зрители вздрогнули: актёр задёргался, но через минуту обмяк. Грустная мелодия разлилась по залу. Луч света выхватил из темноты тело главного героя. Занавес стал закрываться. Ещё минута, и зал взорвался аплодисментами. Я поступил как и все: встал и начал аплодировать, пребывая в неком опустошённом удовлетворении. Ощущаешь это, когда дочитываешь уже полюбившуюся книгу. Актёры вышли на сцену и стали кланяться, принимая благодарности от гостей за отличное представление. Все, кроме одного.       Я покинул зал первым, не дожидаясь конца. На улице меня уже ждала машина, но я остановился, доставая сигарету и затягиваясь. Мой водитель направился ко мне, но остановился в удивлении. Он никогда не думал, что я буду курить. Я посмотрел на небо. Уже давно стемнело. Здесь не было слышно оваций людей, наверняка кричавших «бис». И я уверен, мало кто из них заметил, кроме той девушки в белой маске с яркой помадой на губах, что на сцене не хватает одного действующего лица. Кто-то из дорогих гостей будет удивляться, как это было отлично и правдоподобно сыграно. И только девушка в белой маске поймёт, что его смерть не была постановкой. Я улыбнулся. Всё ещё ненавижу запах табака.