***
- Аэлия, - гаркнула красивая молодая женщина, подхватывая забинтованными руками мальчонку лет пяти. Ребёнок стыдливо склонил голову к груди, обнимая старшую подругу за шею. Не мать, не сестру, а именно подругу. Его родные вчера ушли к Солнцу. - Аталья, а каково это... ощущать прикосновение Солнца? – поинтересовался мальчуган, когда русоволосая женщина опустила его на землю. Аталья задумалась. Хотя... это было бы не совсем верно. Аталья просто не знала, как можно передать словами незабываемые ощущения. Скольжение тёплого света по лицу, вечно холодной коже и заледеневшим кончикам пальцев. Как объяснить ребёнку тот жар, что окутывает тело перед ужасной болью? Вспомнился последний родной человек, ушедший к Солнцу не менее трёх лет назад. Как он объяснял эту всепоглощающую радость в примесь с ноющей, почти болезненной, тоской? - Скоро сам узнаешь малыш, тебе уже почти шесть лет. Первые «объятия» ждут тебя совсем скоро, - весело произнесла Аталья, целуя малыша в нос. Мальчик забавно чихнул и понесся к весело хохочущим сверстникам. Женщина улыбнулась, довольно кивая. Сожжённую Солнцем кожу на руках неприятно саднило, на белых бинтах проступили красные капли. Для «детей солнца» чужие прикосновения - болезненная пытка, но эта барышня не могла без объятий и лёгких поцелуев. Взрослые предпочитали не контактировать с друг другом, а у детей кожа ещё не настолько хрупкая и нежная. И ей нравилось таскать ребятишек на руках. Хотя старая Грай всё время бубнила о глупости поколения Атальи, когда перевязывала тонкую, изуродованную сетью шрамов и ожогов с мутными пузырями кожу. Длинные, спутанные русые волосы неприятно ударили по лицу, но женщина всё равно приставила ладошку козырьком ко лбу, тревожно вглядываясь в серое небо. Скоро пойдёт дождь. Весь их лагерь потревожила неприятная новость. После дождя, с первыми лучами Солнца, их ряды покинул Хадад, отец троих сыновей. Трёх крепких, здоровых сыновей, добровольно помогающих отбросам общества. Вот и сейчас старая Грай опёрлась на самого младшего, прижав руку к груди. Это был удар для поселения. Хотя каждый такой уход был ударом. Они постоянно кого-то теряли. Теряли и теряли, но получали в замен лишь тоску. Аталья пыталась успокоить внезапно разрыдавшихся детей. Она была одной из немногих, что переносил потерю очередного товарища стойко, не позволяя себе раскиснуть или озлобиться. Она ещё очень хорошо помнила день ухода дяди и корила себя за то, что была слишком юна для солнечных «ванн». Дети до определённого возраста могут сгореть заживо от случайного блика солнца. Потому выводя их вчера на прогулку даже перед дождём, Аталья очень рисковала. Но об её проступке знала лишь Грай, правда, сейчас самая старая жительница поселения была занята. Выбравшись из круга взрослых (детей она отправила спать), молодая женщина прижалась спиной к холодному камню. Ночь сегодня была на удивление облачная, но тёплая, что несказанно обрадовало данную представительницу «детей Солнца». На лице измученная улыбка. Уже ночь. После дождя, часа четыре назад, ушёл лучший друг её дяди. Это было капельку горько. Совсем чуть – чуть. Плакать не хотелось, но сердце трепетало. Тоска. Нелепая человеческая тоска охватила молодую женщину. Вздрогнув всем телом от холода, Аталья скрылась под навесом, спускаясь по земляным ступеням вглубь, в поселение.***
Малыш Аэлия спал на коленях Атальи, мягко поглаживающей его по волосам. Мальчонка улыбался сквозь сон, что-то несвязно бормоча и радуя свою «подушку». Женщина даже пыталась колыбельную спеть, но хриплый голос мешал чётко выговаривать некоторые слова, и она прекратила эту пытку. Они сидели у выхода на поверхность, перед сном наслаждаясь хоть далёким, но приятным солнечным светом. Аталья задремала, глядя на залитую светом площадку у лестницы. Боже, площадка залита светом! Вдох получился болезненным и горло защипало. Быстро разбудив ребёнка, девушка поспешила надавить на рычаг, что приводил в действие механизм, управляющий железными дверьми. Рычаг не поддавался, женщина судорожно сжимала ржавый металл. Сонный Аэлия всё никак не мог понять, чем же взволнована его подруга? А потом ребёнок увидел солнечный свет. Яркий, всепоглощающий свет, дарующий тепло. Тёмные глаза засверкали детским интересом и любопытством. Аталья попыталась схватить подбирающегося к свету ребёнка, но запнулась и рухнула на землю. Тонкая кожа отозвалась острой болью, заставив женщина глухо вскрикнуть. Бинты на руках, ногах и животе окрасились красным. Больно, было безумно больно, а ещё страшно. Аэлия подходил всё ближе к медленно расползающемуся световому пятну. Женщина попыталась вскочить, но почти сразу же рухнула на колени. Теперь и небольшое количество одежды украшала пара пятен крови. - Аэлия, вернись в тень, - почти обречённо закричала Аталья, прекрасно зная, чем это грозит ребёнку. – Помогите, кто-нибудь! Она знала, что кожа детей прочнее, чем у взрослых, но намного чувствительнее к солнечному свету. И это знание повергало её в пучину отчаянья. Мальчик не захотел её услышать, он ждал, когда солнечная плёнка коснётся его пальцев. «Он сгорит заживо», - зарыдала Аталья, не в силах шелохнуться. Было безумно больно. Всё тело горело огнём, вскрывшиеся пузыри на ожогах кровоточили, кружилась голова. Она была не в силах сидеть на земле, но её выдержка подвела её. Женщина не хотела получить новый ожог. Она не любила «ванны», но принимала их ради утоления собственной тоски по последнему родному человеку. Страх и боль приковали её к месту. А потом солнечный блик коснулся поручня у лестницы, женщина на мгновенье потеряла зрение. Раздался визг. Безумный, отчаянный визг. Он был рваным, болезненным, но быстро сменился протяжным воем раненого животного. Так могли кричать лишь раненые собственным любопытством дети. Когда Аталья дрожащими пальцами протёрла слезящиеся глаза, то вместо маленького глупого Аэлии увидела лишь обгоревшее маленькое тельце. Слёзы стали спасением, а горькие рыдания - очищением. За минуту до того, как солнечные лучи дотянулись до скрючившейся от боли и ужаса женщины, щёлкнули металлические створки, закрывающие лестницу и открывающие проход в поселение.***
Грай искреннее заботилась об Аталье, вот и сейчас она перевязывала вновь рухнувшую женщину. Её ожоги были самыми сильными во всём поселении. Со дня ужасной гибели Аэлии прошёл месяц, а эта русоволосая всё так же безразлична. Старуха знает, что она винит во всём себя. Но так же она знает, что вины оной здесь ровно столько же, сколько и самого ребёнка. Просто неудача. Однако проблема была всё же в том, что теперь солнечные «ванны» стали для этой несчастное единственной отрадой. Сыновья Хадеда едва утаскивали женщину обратно под землю. Она даже кусалась. Глупышка Аталья – так теперь её звали. Она почти не говорила, только всхлипывала иногда, едва касаясь старой Грай. С того дня она боялась прикоснуться к кому-нибудь, бегала от детей, испуганно смотрела на жалостливо молчащих окружающих. Она была напугана, но в то же время чертовски ко всему безразлична. И это пугало старейшую женщину поселения. Эта девочка собиралась погубить себя много раньше срока. - Сегодня ушла Яфа и её сын Вертэр, - глухо произнесла Грай, когда старшие жители поселения собрались для обсуждения нынешнего положения дел. Яфа и её сын всегда были тихими и незаметными. Они не с кем не общались со времён ухода мужа Яфы. Их не осуждали, лишь искренне сочувствовали, прекрасно понимая тоску оставшихся. «Дети Солнца» всегда держались друг за друга. Слабые, хрупкие, отбросы общества, они искали своё место, прячась под землёй днём, и лишь ночью выходили вдохнуть ледяной воздух. Они скучали по Солнцу так сильно, что были готовы терпеть эту ужасающую боль от многочисленных ожогов. И они терпели, скрепя зубами, шагая в будущее. Надежда на спасение пришла с сыновьями Хадада. Крепкие, абсолютно здоровые и очень добрые. Истинные сыновья своих родителей. - Я боюсь, что скоро уйдёт и Аталья, - скривившись, продолжила Грай. - Да с чего вы это взяли, госпожа Грай, - поинтересовался светловолосый мужчина, сжимая ладонь в кулак. Бинты окрасились в красный. - Она на пределе, Дачс. Она почти сдалась, - старуха судорожно вдохнула. Аталья – самая молодая женщина поселения, единственная, способная следить за такой оравой ребятни. И то, что погиб Аэлия, не значит, что она разучилась справляться с ними. Просто сейчас девочка была сломлена. – Она уйдёт через три дня. Я уверена в этом. Вздрогнул младший сын Хадада, потрясённо смотря в сторону измученной женщины, лицо которой уже скрывали бинты. И он почему-то понял, что её уход неизбежен. Отчаянная улыбка украсила обветренные губы. Ему захотелось попрощаться. Несколько уверенный шагов и юноша опускается на колени перед задремавшей в кольце детей няньке, ласково целуя её в нос. Он был влюблён.***
Тоска – это страшное, уничтожающее чувство, которое легко стирает радость и счастье, затмевает самые прекрасные воспоминания. Тоска рвала на куски душу, разбивала сердце и скользила когтями по разуму. Аталья ощущала себя сумасшедшей. Она рвалась к Солнцу. Когда лучи жгли её кожу, ей казалось, что рядом стоит уверенный в себе дядя, а где-то неподалёку хохочет Аэлия, который бежит навстречу своей подруге. Женщина любила малыша, но не настолько, чтобы пожертвовать ради него собой. Это было глупо и мерзко. Она ненавидела себя, боялась прикоснуться к кому-нибудь. Она боялась, что это не Солнце, а её забота убили малыша. Она его убила. И снова лицо царапают ледяные слёзы. Она не в силах смахнуть их с лица и вынуждена терпеть. Снова терпеть. Сейчас ей хотелось одного – выбежать в жаркий полдень наверх, сгореть как Аэлия, в последний раз взглянув на коварное светило. А она любила Солнце. Любила и ненавидела. Она желала сгореть и желала спрятаться в самой глубокой норе. Она искала спасение в Луне, но безразличный холодный свет её, казалось, брезгливо скользил по несовершенным телам «детей Солнца». Мерзость. Она ощущала себя мерзкой, грязной тварью дрожащей, не способной подняться по земляным лестницам. Она бы побежала вслед за солнцем. Аталья бы содрала с себя кожу и вырвала бы сердце, чтобы не ощущать тянущей тоски и болезненной истомы. Хотелось сломать себе ноги, чтобы никогда вновь не выходить наружу. Но ещё сильнее она мечтала о крыльях, что будут способны поднять её высоко – высоко, даже со сломанными ногами. И от этого ей становилось дурно. Она стала сумасшедшей. Полностью ушла в себя, стараясь побороть острое желание исчезнуть, уйти и взывая к чувству долга. Получалось плохо. На третий день душевных истязаний, девушка несмело ринулась наружу, совсем не заметив младшего сына Хадада. Юноша даже не посмотрел ей вслед, прекрасно зная, куда она стремиться и не собирался её останавливать. Солнце ещё даже не окрасило небо предрассветными красками, когда молодая русоволосая женщина оказалась на поверхности. Сухая трава неприятно колола босы ступни, оставляя красные полосы на слишком тонкой и чувствительной коже. Аталья добрела до того самого камня, где пряталась вместе с дядей, впервые выбравшись на воздух. Она ждала Солнца. Она ждала жара и света. Она жаждала гореть. Лишь первый луч заскользил по сонной земле, женщина встрепенулась и выпрямилась во весь рост. Первое прикосновение солнечного света было дурманящее болезненным, но с каждой минутой становилось всё жарче и больнее. Кожа (бинты она сняла ранее) трескалась точно пергамент, кровь пачкала жухлую траву, острая боль заставляла кричать. Постепенно жар стал столь невыносимым, что Аталья рухнула. Рухнула и закрыла глаза, уже не ощущая собственного тела, лишь только удушающий жар. В ушах звенел задорный смех Аэлия и тихий, ласковый голос дяди. «Дитя Солнце» улыбалось, ей больше не требовалось бежать за Солнцем.***
Джидс, младший сын Хадада, сжимал в руках пожелтевший кусок бумаги. Это была старая газетная вырезка, почти стёршаяся, но которую его отец бережно хранил. Он хотел её подарить Аталье, но молодой женщины не стало год назад. Он вновь и вновь скользил по уцелевшим после стольких лет строчкам, улыбаясь как-то обречённо и неспокойно. Почему-то ему захотелось выбраться наружу и устроить внеплановую пробежку. Да, именно пробежку, пока он может бежать за Солнцем. «Мутация вируса, который должен был стать главным оружием в этой войне, стала невообразимой…. Некоторые люди не могут жить под Солнцем…. Мутация редкой болезни стала главной загадкой века…. Это не просто мутация, это болезнь. Заразная болезнь…. Было решено выслать заражённых в разрушенные войной города. Самым первым поселением эти «детей» стал разрушенный русской авиацией Лондон…. По словам некоторых экспертов, они не смогут выжить и погибнуть в течение шести месяцев. И всё же, почему их назвали «детьми Солнца»? Надеюсь, когда-нибудь мы поймём это. Ведь данные строки лишь история одной из самых загадочных аномалий века»