Записки на сгоревших клочках бумаги.

Белый, до тошноты противный цвет стен. Они обнажены, выставлены на показ их уродство и безнадёжность, а никто как будто не обращает внимания. Противный запах чуждости и обреченности давно уже поселился в этих стенах. Кажется, за много лет он уже стал почти ощущаемым, он освоился здесь как уродливый сорняк, и люди уже давно оставили надежду избавиться от паразита. Здесь нет хороших эмоций, они выгорели под ярким светом ламп. Никогда не любил больницы, а теперь провожу здесь остаток своих дней. Мне уже давно вынесли диагноз – тебе, парень, больше нескольких месяцев не жить. Развели руками да покачали головой, какое им до меня, в общем-то, дело, у врачей своя жизнь, свои проблемы, некогда им лишний раз носиться с умирающим. А вокруг вечно обеспокоенные лица чьих-то родственников, друзей, хладнокровные доктора и медсестры – для них смерть какого-нибудь пациента вполне обычная рабочая неприятность. Мне кажется, они уже давно лишились души. Поколдуют над операционным столом в меру своих сил, постараются, сделают все возможное, а потом лишь молча пожмут плечами перед многочисленными родственниками, мол, от нас ничего не зависит. Никто не может остановить смерть, как бы ни хотелось… Сегодня должны приехать мои родители, не хочу их видеть. На фоне других посетителей они так сильно выделяются. Их лица давно уже покинула надежда, предоставив место вечной скорби и печали. Каково это, когда вы узнаете, что ваш единственный сын смертельно болен? Не знаете…Вот и я не знаю…Но они смотрят на меня так, как будто я уже умер, закапывают заживо своим безразличным взглядом, уже смирились, что меня больше не будет в их жизни. Заведут собаку или кота, заполнив недостающее место в своей жизни, да будут вспоминать по праздникам бедного меня. Хочется закричать, что я еще жив, что не надо меня хоронить раньше времени. Но что-то останавливает. Знаете, а ведь они даже не захотели мне сообщить о моей болезни, испугались, струсили, позвали врача. Я стал плохим ребенком, видимо, раз приношу другим такие эмоции. А я умираю, медленно и неотвратимо приближаюсь к конечной черте. Хотя, в общем-то, всю свою жизнь люди проводят за преодолением этой странной дистанции с единственным и неотвратимым концом, и, как бы медленно ты не брел, все равно рано или поздно придешь к финишу. Что ж, я оказался быстрым бегуном. Но пусть мое тело безнадежно, но умирать мне так же страшно, как любому из нас. Хочется бороться, а не с кем. Разорвать пелену сочувствующих лиц, веселится, бегать, кричать. До последнего дня, минуты, секунды утекающей из пальцев жизни. Впрочем, уже ничего не сделать, не добежать, не допрыгнуть, не начать верить в чудеса. Тяжело осознавать, что с твоим уходом ничего не изменится, ты не оставил за собой след, ты – всего лишь один из многих, не ты первый, не ты последний. Мир не запомнит меня, но я утащу этот мир с собой… *** Последняя строчка вспыхивает ярким пламенем, исчезая в горячем огне камина. Невидимый читатель лишь усмехнется. История умрет, но не устанет повторяться. Сколько еще раз нам придется ее наблюдать? Но не сегодня. Впереди еще много мятых страниц.