Неизвестный букет

— ...А я ему говорю: “Ты так ей опять ничего и не скажешь? Она же страдает!” Толстая Анаит укоризненно вздохнула и покачала седой головой, перебирая ловкими старыми пальцами упругие стебли и досадливо отбрасывая ненужное прямо на пол. Весь кафель уже был завален отрезанными корнями и пожухлыми листьями, но это никого не смущало. Покупатели сюда заходили нечасто. Цветочный магазин в здании с подслеповатыми окнами, в маленьком городке возле Большой дороги. Путники, не задерживаясь, проезжают мимо, справедливо полагая, что провинциальная жизнь обыденна и скучна. Но Анаит в этом сумрачном мире чувствовала себя королевой: где еще как не здесь — в месте, где начинается рождаться праздник, — чувствовать себя вершителем судеб? — ...И представляете, так ведь и не признался, — она досадливо швырнула на пол подвявший бутон и оперлась полными руками о стол: — Каждый год, каждый год он ей посылает цветы! Мы вежливо кивнули, не особо вникая, кто эти “он” и “она”. За годы, проведенные в одиночестве в магазинчике у дороги, Анаит привыкла болтать сама с собой, и внешние слушатели для нее служили лишь фоном. Но в этот раз она почему-то решила сделать для нас исключение. — Он дарит ей цветы с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. Каждый год. Вы, представляете? — она требовательно посмотрела на нас, приглашая разделить возмущение. Но мы лишь недоуменно пожали плечами. Цветы каждый год — не самый плохой из подарков. — Ай, да что с вами говорить! — вспыльчивая Анаит схватила ножницы и сердито принялась за гвоздики. На пол стремительно полетели срезанные корни и листья. — Осторожнее! — мы испуганно придержали покачнувшуюся стеклянную вазу. Видимо, этим поступком мы заслужили свой второй шанс. Отложив в сторону неровно обкусанные розовые гвоздики, Анаит горько вздохнула: — Она не знает, от кого эти цветы. Мы замерли и неуверенно переглянулись. Анаит, с трудом наклонившись, выудила из-под витрины огромное ведро белых роз и, громыхнув дном о столешницу, поставила перед собой. Горьковатый и нежный цветочный запах ударил нам в ноздри и закружил голову, наполняя легкие терпким предчувствием. — Хорошие розы, — профессиональным движением Анаит одобрительно сжала бутон. Самые дорогие. И долго стоят. Вам не надо? — Еще пару раз демонстративно сдавив плотное основание у самой зеленой чашечки, она сжалилась, продолжая рассказ: — Он дарит ей белые розы. Каждый год. Огромный букет в день рождения, — Анаит оглянулась на дверь и понизила голос до шепота: — Последний раз посыльный сказал, что когда она за доставку расписывалась, чуть не расплакалась. Всё молила: “Ну я прошу вас, пожалуйста, скажите мне, кто он такой”. Мы затаили дыхание: — Не сказали? — Да не можем мы: у нас же профессиональная тайна, — в ее хрипловатом голосе послышалась гордость, словно она тоже была врачом, спасающим чьи-то жизни. — Я говорю ему: “Сколько ты девочку будешь мучить? Она ж тебя даже не знает”... — Не знает? — мы изумленно переглянулись. — Да откуда… Анаит помотала головой и раздраженно общипнула с бутона белый лепесток с потемневшей каймой. — Как увидел ее в семнадцать лет, так и пропал. Ребенком еще была совсем, а он, видишь, заприметил и голову потерял. На улице ее издали видит, но никогда не подходит, — она с досадой махнула рукой. — Я бы его так и прибила. Она же там мается от незнания. Да только вот у него у самого глаза такие больные-больные. Любит сильно. — Откуда вы знаете? Анаит тяжко вздохнула. — Так сам же и рассказал. Когда первый букет заказал на ее восемнадцать лет. Я думала, блажь у него. Скоро пройдет. — Не прошло? — ответ был всем очевиден, но мы зачем-то это спросили. Она угрюмо посмотрела на нас и принялась раскладывать крепкие розы по стеклянной витрине. — Я говорю ему: “Ну ты подойди, скажи ей хоть что-то. Может, у вас, что и получится”. — А он? Она задумчиво повернула голову к небольшому окошку, за которым гудела большая дорога, и сморщилась от пыльного света: — “Не могу, — говорит. — Семья, дети. Да и старый я для нее. Пусть живет, я не буду ее тревожить. Я просто хочу, чтобы она была счастлива”. Скривившись, Анаит рассеянно следила, как мимо мчатся машины. — “Не буду ее тревожить”, — неожиданно передразнила она и сердито стряхнула со стеблей на пол лишнюю влагу. — Раз в году его только и вижу. Жене-то, получается, цветов он не покупает, — Анаит укоризненно покачала седой головой и уложила на витрину огромную охапку белых цветов. — Вот, видите? Вчера опять приходил ей новый букет заказать. Постарел уже… Ну, не то чтобы постарел. Но годы заметны… Она лениво зашаркала в дальний угол за тряпкой и, вернувшись, принялась протирать водяные разводы. — А что он и правда старый? Кто он такой? — мы затаили дыхание, невольно следя за уверенными и отточенными движениями. В нашем городке у нас было много знакомых. — Да какая разница кто, — Анаит сурово нахмурилась, не собираясь приоткрывать тайну даже для нас. — Человек он. И просто дурак. Глянув на наши потерянные физиономии, она сжалилась и заговорщицки к нам наклонившись, пристроила полную грудь на витрину, не замечая, что стирает собой мелкие брызги: — Ей-то уже двадцать семь, — тихим басом прогудела она. — И у нее так и нет никого. Видимо, ждет. Сама не зная чего. Но вот, завтра снова дождется, — Анаит сердито встряхнула объемным белоснежным букетом, тыкая его нам в лицо. — Эх, вы молодые, да что с вами говорить. Все одно — дураки, — она с досадой махнула рукой. Стало тихо. Только капала из крана вода, да ревели пролетающие мимо машины. — Пойду, в воду поставлю, чтобы хорошо постояли. Все-таки день рождения. Тяжело переваливаясь и прихрамывая на правую ногу, она скрылась в подсобке, оставляя нам терпкий и сладкий запах белых цветов.