Скульптура

Ее голова лежит на руле. Вымоченные в крови волосы прилипли ко лбу, а чистые светлые пряди колышутся от сухого ветра, прорывающегося сквозь разбитые окна. Капли крови, скатываясь по голове, лицу и рулю, срываются вниз тоненькой струйкой. Хрупкая грудная клетка скованна грудой искореженного металла. Взгляд голубых, как морская гладь, глаз устремлен в пустоту. Еще пара мгновений и с последним предсмертным хрипом он остекленеет навсегда. Нос сильно опух, но даже это не мешает заметить невообразимые искривления. Побледневшие тонкие губы слегка приоткрыты; кровь алой помадой окрашивает их в яркий цвет, стекая дальше по подбородку и шее. Едва слышный хрип. Отбойник и машина стали одним целым: разобрать, где заканчивается одно и начинается другое, невозможно. В потрескавшемся лобовом стекле мерцает палящее солнце, вошедшее в зенит. Вокруг ни души, лишь удирающий вдаль фенек. Пару секунд назад зверек выбежал на дорогу как раз в тот момент, когда из-за поворота на большой скорости выскочила машина. Целостность этого зверька стоила девушке жизни. Когда мимо наконец проезжает машина, по лицу девушки уже ползают мушки. Очевидцы едва сдерживают рвотные позывы, увидев пострадавшую, которую еще каких-то пару часов назад можно было бесспорно назвать красавицей. Вскоре примчала скорая и спасатели. Но спасать уже некого: вся красота растеклась по обивке салона. Спасатели разве что документы нашли. Роб не верит своим ушам. Не хочет верить. Его девушка уехала к родителям, только и всего. Сейчас он позвонит им и они скажут, что она приехала к ним еще до обеда. Это не ее машина не доехала пару километров, не ее череп проломился от удара об руль, не ее ребра раздробило на сотни кусочков, не ее позвоночник сломало сиденье, не ее ноги намертво зажало в бесформенной массе железа. Трубка телефона повисает на пружинистом проводе, выскользнув из вспотевшей руки. Она не приехала. Холи… Бедная Холи. Это ее корвет не вписался в поворот. Это ее искалеченный труп придется хоронить в закрытом гробу. Душа Роба уходит в пятки, когда его приглашают на опознание. Знал. Он знал, что нельзя было ее отпускать. Не зря все на свете – от будильника до соседской собаки – было против того, чтобы она уезжала. Холи проспала, не успела позавтракать, машина завелась не сразу, дружелюбный пес с соседней территории проводил ее ужасным визгом. Все это насторожило Роба, но не Холи. Теперь Роб стоит перед ней на коленях в морге, держа за белую, как первый снег, и холодную, как сталь, руку. Слезы скатываются по его щекам, а на ее лице мертвое безразличие. Денег на пышные похороны нет ни у Роба, ни у родителей Холи. Пришлось обойтись лишь самым необходимым. Вскоре это начало угнетать молодого человека, словно душа его любимой требовала больше почестей. Она определенно заслуживала большего. В голове Роба даже мелькала мысль о том, что люди устраивают похороны пышнее дня рождения человека лишь для того, чтобы успокоить свою совесть мыслью о том, что они дали человеку напоследок все, что только могли. Вот только Роб ничего не сделал для своей девушки. Она бывшая девушка, ныне – покойница. Совесть обгладывала его сознание, как голодный пес гложет старую кость. Впиваясь клыками в воспоминания, чувство вины вызывало острую, невыносимую боль. Роб рычал от муки, выл, орал во все горло, рвал волосы на голове. Но покойницу не вернуть. Уже в сотый раз ему в голову приходит мысль снять со стены гостиной ружье и выстрелить себе в голову, но он смотрит на ее фотографии, стоящие под оружием и решает жить хотя бы для того, чтобы хранить эти воспоминания. Ему так ее не хватает: ее прикосновений, шепота, поцелуев, объятий. Хотя бы взять ее за руку. Нежную, бархатную, теплую руку. Почему-то в голову приходит один из их последних разговоров: она хотела поставить в саду гипсовую скульптуру – безликий женский силуэт. Навязчивая идея мгновенно заполняет голову Роба: ему нужна скульптура его покойной девушки. Мраморная, потому что гипс – это слишком просто. Такая она всегда будет рядом. Но о какой скульптуре может идти речь, когда даже на похороны деньги пришлось занимать? Увы, Роба уже не остановить. Как маньяк, он лелеет свой план, обдумывает снова и снова, упивается и живет им одним. Он начинает копить деньги, набирает сверхурочных, отказывается от выходных, экономит на всем, на чем только может. Уже через неделю такого режима накопления средств его карие глаза вваливаются в череп, лицо бледнеет, а через месяц истощается. Руки и ноги становятся похожими на плети через два месяца, тогда же начинают выпирать ребра, ключицы, тазобедренная кость и суставы. Мешки под глазами приобретают цвет темнее черного кофе, выпиваемого Робом каждое утро. Однако сумма, откладываемая на задумку, растет. Чуть больше полугода уходи на накопление средств, по мнению Роба, необходимых для воплощения его мечты. Но ему и в голову не приходило, что суммы, которую он собирал, может быть недостаточно. В мастерской ему объявляют, что собранные им деньги это лишь большая половина от цены заказа. Как в маленькие, впалые глазки Роба, над которыми нависли массивные хмурые брови, вместилось столько разочарования и скорби в этот момент, сложно представить. Острые скулы дрогнули, по щеке покатилась скупая слеза. Он опускает голову и уже собирается уйти, когда мастер окрикивает его и говорит, что сделает все за пол цены. Скульптор, как и каждый в городе, прекрасно знает историю Роба и Холи. Им двоим завидовал каждый, но одинокому Робу не завидует никто. Долгая и кропотливая работа длится больше трех месяцев. Кусок мрамора высотой с человеческий рост медленно, но верно обретает плавные изгибы женского тела. Угловатый и грубый камень преображается в хрупкую девушку, в Белоснежку с мраморной кожей. Роб примчал в мастерскую точно в назначенное время, чтобы увидеть ее. Она стоит перед ним робкая, беззащитная и застывшая. Легко стоя на цыпочках, фигура словно парит в воздухе. Одной рукой девушка слегка приобнимает себя, а второй ненавязчиво, едва заметно, тянется к Робу. Она словно просит его забрать ее обратно домой. Словно живая, Холи вновь стоит перед ним, легонько улыбаясь уголками тонких губ. Белые мраморные глаза ласково смотрят на Роба и манят к себе. На дрожащих ногах молодой человек подходит ближе и, протянув руку-плеть, аккуратно касается тонких каменных пальцев. Ожидая прикосновение нежной теплой руки, Роб касается холодного камня, словно вновь сжимает ее руку в морге. Она бывшая покойница, ныне – скульптура. Ее грузят в пикап скульптора. Положить ее не удается: не хватает места, поэтому приходится поставить и крепко закрепить тросами. Роб едет следом за пикапом и всю дорогу не может налюбоваться на свою скульптуру. Первую половину пути мастер, создавший мраморную Холи, едет предельно аккуратно, объезжая каждый камешек лежащий на дороге, но миновав середину пути без происшествий, как это обычно бывает, теряет бдительность и прибавляет скорость. Машины несутся по прямой трассе, но старая развалюха Роба не может угнаться за новеньким пикапом, он отстает. Приближается поворот, но опьяненный скоростью и ровной дорогой скульптор забывается ненадолго и, чтобы вписаться в поворот нажимает на тормоз резче обычного. Несмотря на всю новизну пикапа, поблескивавшего на солнце, тросы, держащие скульптуру, старше самого скульптора. Неудивительно, что когда машина тормозит и поворачивает, а статуя накреняется вперед и в сторону один из тросов лопается. Незакрепленная как следует скульптура падает. Раздается грохот. Изящное женское тело переламывается через бортик прицепа, а голова на тонкой шее откалывается, ударившись об асфальт. Тонкие руки катятся по дороге, а хрупкие пальчики разбиваются в дребезги. Все это Роб наблюдает воочию и крик застревает у него в горле. Он ударяет по тормозам. Из глаз брызжут слезы, когда мраморная голова с глухим стуком ударяется о шину его машины. Очумелый скульптор выскакивает из своего пикапа и истерически семенит вокруг осколков. Хватается за волосы. Запрокидывает голову к небу. Кусает губы. Бурчит что-то. Затем он останавливается и смотрит на Роба, неподвижно сидящего в своей развалюхе. Руки его по-прежнему лежат на руле. Взгляд направлен вперед. Он вообще дышит? Мастер подходит к нему и стучит в окно. Левая рука Роба медленно отпускает руль и тянется к ручке, опускающей оконное стекло. Оно медленно ползет вниз с небольшими рывками, когда Роб перехватывает рычажок. Мастер извиняется, говорит, что может создать еще одну, теперь уже за четверть цены, но разбитый молодой человек молча мотает головой, выражая отказ. Роб выходит из машины, поднимает мраморную голову с асфальта и заботливо отряхивает ее. Она бывшая скульптура, ныне – мраморная крошка. Молодой человек прощается со скульптором и уезжает, забрав с собой только мраморную голову своей возлюбленной. Он понимает, что ему хочет сказать судьба: Холи никогда не будет с ним. Никакого навсегда. Он заходит в пустой дом, проходит в гостиную и ставит на стол мило улыбающийся ему белыми губами кусок мрамора. Он уже не такой гладкий и нежный – поцарапан об асфальт, словно по нему прошлись наждачной бумагой. Стоя на столе, мраморная голова наблюдает за Робом. Молодой человек делает круг по гостиной, подходит к фотографиям и вновь смотрит на свою возлюбленную. Воображение, издеваясь, рисует на ее улыбающемся личике царапины из которых сочится кровь. Роб снимает со стены ружье. Садится перед мраморной головой и заряжает оружие. Всхлип. Вздох. Выстрел. Кровь каплями стекает по камню, словно кровоточат царапины на мраморном лице. Холи улыбается Робу тонкими алыми от крови губами.