Слепящий свет

Дети тигра живут в лесах. Некоторые никогда не выходят к людям, а другие, наоборот, сближаются с ними, говорят на их языке, берут их деньги, влюбляются в их слова, отдают свою любовь взамен, и так появляются на свет полукровки, в которых человеческая природа уживается с тигриной. Большинство из них рождаются смуглыми, но Гарри Харт — не просто дитя тигра, он был зачат в любви между дочерью тигра и белым мужчиной, богатым и красивым англичанином. Дочь тигра так зачаровал блеск английских денег, что она стала служанкой в большом доме, убиралась в саду, ловила крыс, прогоняла обезьян прочь своим золотым взглядом. Хозяйского сына очаровал ее звериный шаг, гордая осанка — как если бы она сама была хозяйкой уж если не в доме, то по крайней мере в саду, и он полюбил ее. Ненадолго, но на достаточное время, чтобы дочь тигра успела зачать ребенка, получившего от отца светлую кожу, а от матери — звериную душу. Хозяин большого дома вскоре понял, что его непрошеный внук — дитя тигра, и написал старому сослуживцу в надежде, что тот сможет помочь. Честер Кинг знал, каковы дети тигра, он встречал их, когда бывал в Индии прежде, и знал, что рано или поздно любой зверь одичает, убежит в лес, к себе подобным, но все же решился, по просьбе хозяина дома, забрать Гарри в Англию, думая, что правильное воспитание и изысканное окружение смогут превратить его в человека. Он почти сразу понял, что ошибся — тигр останется тигром, что бы ни случилось, — но не пожалел о сделанном выборе; он не только исполнил долг перед тем, кто когда-то спас его жизнь, но и нашел достойного будущего рыцаря для Кингсмэн. И когда ему приходит пора проститься с титулом Галахада, Честер предлагает принять на свое место Гарри. Тот не отказывается: дети тигра любопытны. И он достаточно талантлив, чтобы заслужить место, на которое претендует. * * * Тигры могут быть очень опасны. Тигр, однажды убивший человека, распробовавший вкус его мяса, уже не остановится. Именно это делает Гарри Харта таким полезным для Кингсмэн, он всегда готов убивать, как никакой другой рыцарь. Но также это делает Гарри и опасным, кто-то должен присматривать за ним, зная все его тайны. К счастью, Томас Монро, недавно принявший титул Мерлина и уже привыкший откликаться на это обращение, — юноша с достаточно гибким восприятием мира, он родом из Инвернесса, а потому готов поверить в правдивость любых легенд. Дети тигра для него так же реальны, как обычные люди. И он нравится Гарри. Очень нравится. Честер Кинг отдает Гарри в руки молодого Мерлина не без сомнений, но быстро понимает, что сделал верный выбор, нашел того человека, которому Гарри готов позволить за собой наблюдать. * * * Мерлин далеко не сразу по-настоящему понимает, что Гарри — не обычный человек, ведь к детям тигра нужно приглядеться, чтобы рассмотреть истину за множеством мелочей. Гарри не любит больших собак, ведь волки — враги тигров. Гарри прекрасно видит в темноте, ведь у него кошачьи глаза, хотя и выглядят человеческими. И он рычит, когда сердится, — этот звук легко спутать с радиопомехами, в первый раз наблюдая за Гарри на задании, Мерлин так и делает, решает, что слышит эхо чужих приборов, но потом понимает: этот низкий рокочущий звук издает сам Гарри, целящийся в противника из винтовки. * * * Детям тигра чужды сомнения: даже те из них, которые живут среди людей, едва принимают условности их мира. Поэтому Гарри первым прямо говорит Мерлину, что хочет быть для него не только другом, а потом — обнимает за плечи, целует в губы. Его язык — шершавый и слишком сухой, совсем не похож на человеческий, а глаза на секунду наполняются золотым сиянием, зрачки вытягиваются, становясь похожими на полосы. Миг спустя Гарри снова становится обычным человеком, но Мерлин твердо уверен в том, что увидел. Гарри — не легенда, как лох-несское чудовище, он существует на самом деле, стоит перед ним, пахнущий как дикий зверь, вышедший из леса. Он чуть щурится, будто в глаза попал солнечный луч. — Ты согласен любить меня так, как я люблю тебя? — Я — человек, разве я могу любить так же, как ты? — с улыбкой спрашивает Мерлин, протягивая руку к его волосам. Гарри улыбается ему в ответ и снова подается вперед, будто хочет еще раз поцеловать, но вместо этого прижимается лицом к основанию шеи, глубоко, часто дышит, пытаясь впитать в себя чужой запах, запомнить его навсегда. Он оттягивает зубами ворот рубашки, дотрагивается губами до кожи под ним, белоснежно-светлой и очень тонкой. Он — тайна, доверенная Мерлину, и тот знает, что не откажется от него, знал с самого начала. — Тогда люби меня по-человечески, — соглашается Гарри. * * * Гарри не хочет показывать Мерлину свой тигриный облик, но, если они остаются наедине в темноте, позволяет себе лишиться части человеческого обличья, распустить его тугие узлы. В первый раз почувствовав на своей коже острые изогнутые когти, Мерлин вздрагивает от испуга, но, собравшись с силами, прогоняет его. Он знает, что зверям нельзя показывать страх, а тем более нельзя показывать его тому, кого не хочешь лишиться. — Закрой глаза, — просит Гарри, и Мерлин слушается. Они устраиваются на широкой постели лицом к лицу, Гарри смотрит на бледную шею Мерлина, чувствует его хватку, когда тот плотнее сводит ноги. У детей тигров не звериные, но и не человеческие сердца. Вкус крови привлекает их так же, как хищных зверей, но они упиваются и самим убийством, как люди. Некоторые из них приходят ночами в деревни, нападают на спящих, рвут зубами беззащитную плоть. — Не открывай. Не смотри. Не сейчас, — просит Гарри, зная, что не выдержит сейчас прямого взгляда. Шерсть прорастает сквозь его кожу, снова прячется под ней, когти выходят из пальцев и втягиваются обратно, когда он двигается вперед и назад, его душа повторяет эти движения вместе с телом. То человек, то зверь. Он боится, что эта двойственность оттолкнет Мерлина, и тот откажется от своих слов, предпочтет снова стать лишь наблюдателем, но среди обычных людей всегда есть те, кому суждено влюбляться в детей тигра, в их изменчивую опасную природу, они уходят по тигриным следам, как персонажи сказок, идущие за феями, чтобы обрести немыслимые сокровища. Гарри слишком мало времени провел с подобными себе и может только догадываться о том, почему Мерлин не сбегает от его когтей, но догадок и веры в лучшее ему достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Он скрывает от Мерлина свой облик до тех пор, пока наконец тот сам не просит открыться. Путь к этой просьбе занимает не один год. Мерлин шаг за шагом приближается к ней, всматриваясь в золотистые отблески в глазах Гарри, слыша его рык в наушниках, видя поутру отпечатки когтей на собственной коже — царапины никогда не бывают глубокими или болезненными, они опоясывают плечи сложным узором, в котором новые сплетаются с уже поджившими. Когда в темноте Гарри опускается на него сверху, прижимаясь грудью к голой спине, Мерлин слышит шуршание шерсти, чувствует ее и представляет, как полосатой змеей ползет по простыне тигриный хвост. И наконец, сложив все вместе, он говорит, глядя Гарри в лицо: — Я хочу увидеть тебя полностью. Покажись мне. Они стоят друг напротив друга в спальне, залитой ровным электрическим светом, слишком ярким для тигриных глаз. Гарри опускает веки, делает глубокий вдох и позволяет себе раскрыться. Не полностью: он сохраняет человеческий силуэт, не опускается на четыре лапы, но все же его тело меняется; это все равно, что расслабить долгое время напряженные мышцы — ему кажется, что он стал невесомым, от прикосновений воздуха шерсть на спине становится дыбом. Он открывает глаза. Мерлин смотрит на него с любопытством. — Так вот какой ты на самом деле, — говорит он, прижимая ладонь к широкой черной полосе на боку Гарри, чувствуя, как шерсть щекочет руку. — Не совсем, — тигриные зубы и язык делают слова похожими на шипение. — Тебе нравится, когда к тебе обращаются как к Мерлину, ведь называться Томом скучно и едва ли ты захочешь сказать, что именно Том — твое настоящее имя. Он смотрит на правду иначе, не как человек, и поэтому его слова кажутся похожими на высокопарный слог старой книги. — Так тебе скучно выглядеть, как тигр? — стряхнув с себя остатки испуга, Мерлин обнимает Гарри за шею. Дети тигра не похожи на домашних котов, они не урчат от удовольствия, но все же, прислушавшись к их дыханию, можно услышать, как эхом отдается внутри приятная дрожь. * * * Существа, подобные детям тигра, встречаются в мифах многих народов, и трудно сказать, какие именно истории правдивы, а какие — всего лишь выдумка. В двоедушниках борются две природы: волчья и человеческая, — ни одна из них не истинна, ни одна не может победить. Кицуне способны менять обличье, но их суть всегда остается лисьей. Шелки всегда уплывают прочь от тех, кто пытается заставить их хранить людской облик дольше, чем хочется им самим. Гарри Харт носит свое человеческое обличье, как идеально пошитый костюм, но под ним по-прежнему прячется шерсть, черная и рыже-золотая, как пожар в джунглях, безжалостно уничтожающий все на своем пути — ради новой жизни. Только выжигающий все дотла огонь может оживить семена, упавшие в почву, пустить к ним свет, дать им напиться свежим ветром и дождевой водой. Лес без огня невозможен, как невозможен мир без жертв ради него. * * * «Тигр, которого зовут Гарри» звучит как название детской книги, но это — последнее, о чем Мерлин думает, глядя на то, как Гарри убивает: ломает шею наемнику, когда-то служившему в КГБ, втыкает короткий нож — его собственные когти длиннее — в глаз агенту Аль-Каиды, душит убийцу из Триады, впечатывая пальцы в его шею так сильно, что кажется: еще чуть-чуть — и кожа порвется под ними. Однажды Мерлин спросил у Честера Кинга, почему дед и отец Гарри отдали его сюда. В досье рассказывалось о внебрачной связи между сыном ушедшего на покой генерала и прислуживавшей в доме индианкой, но это был лишь верхний слой правды для тех, кому не следует знать ее всю: не каждый готов поверить в существование полулюдей-полузверей, не каждому стоит доверять такую тайну. Честер Кинг не стал рассказывать о том, как сам чуть не погиб, или о том, как обещал услугу спасшему его человеку, — достаточно было самого главного: — В Индии говорят: горе тому, кто привел в свой дом дитя тигра. Генри хотел избавиться от него, я помог ему. — И вы не боитесь, что наш дом постигнет горе? — спрашивает Мерлин с улыбкой. — Я не верю в приметы. — Но верите в оборотней. — Наш общий друг не первое дитя тигра, с которым мне довелось иметь дело. Я верю тому, что вижу своими глазами. Больше Мерлин его не расспрашивает, прекрасно понимая: если бы тот хотел сказать больше, он бы сказал. К тому же Честер Кинг не солгал: он видел слишком много смертей и разрушений, чтобы бояться злого рока. * * * С годами в Гарри становится больше от зверя и меньше от человека. Или Мерлину так кажется. Он продолжает наблюдать за ним всякий раз, когда тот покидает поместье, пытаться удержать его от опрометчивых поступков. А когда тот возвращается, Мерлин зовет его к себе. Он редко говорит о том, что увидел, даже если это показалось ему неправильным или пугающим. Он помнит, что Честер Кинг сказал ему еще до того, как познакомил с Гарри: дети тигров не слушают прямых приказов. Официальные выговоры обречены на неэффективность, и все, что ему остается, — личные разговоры за закрытыми дверями. — Тебе не следовало идти туда. Я волновался, — честно говорит Мерлин, чувствуя гладко выбритым затылком влажное дыхание Гарри. Тот по-прежнему любит прятаться, оставаться у него за спиной, когда они оказываются наедине, как если бы все еще скрывал свое обличье. — Эти люди могли тебя убить. Он не уточняет, зная, что Гарри поймет, о чем речь, — и тот понимает. Во время последней операции в Нигерии он загнал в угол целый взвод солдат Абача, и один из них успел прострелить Гарри плечо до того, как тот вогнал ему в глотку нож. Неоправданный риск. И победа сделала ситуацию только хуже: в следующий раз Гарри снова пойдет на нечто подобное, а потом снова, и снова, и снова до тех пор, пока все не кончится плохо. Иногда Мерлину кажется, что Гарри похож на сбежавшего из дома котенка, который гонится за бумажкой, подхваченной ветром, и не замечает ни идущих рядом людей, ни едущих машин. Но дети тигра — не бегающие по улицам котята. — Ты ведь помнишь, что тигры едят людей? — спрашивает Гарри, а потом прижимается к спине Мерлина, проводит языком по его плечу, придвигаясь ближе, и тот чувствует остроту смертоносных зубов. Они так близко, что любого другого на месте Мерлина накрыл бы высокой волной страх, но тот знает, что сейчас Гарри не причинит ему вреда. Он думает о тиграх-людоедах и о голоде, который нельзя утолить иначе. И о том, что Гарри нужны убийства. Он не из тех агентов, которые рано или поздно переходят на бумажную работу и умирают тихой смертью в кабинете. Он не был бы таким, даже родись он от союза обычных людей, как все остальные рыцари. — Я помню, что тигра можно убить так же, как человека, — говорит наконец Мерлин. Он откидывается назад, чтобы обнять Гарри за шею, но звериный взгляд его останавливает. * * * Мерлин не может сказать точно, начал ли он сам с годами замечать больше или тигриная природа в Гарри постепенно берет верх, но теперь, глядя на него, он видит уже не человека со звериными повадками, а тигра, укрощенного идеально пошитым костюмом, выученными правилами этикета, принятыми условностями человеческого мира. Тигры кровожадны, великолепны и созданы для любви. Тигры светло горят сияньем, их сердца стучат тяжело и зычно, а в их глазах можно увидеть будущее. Тигры — величавые легенды, уходящие в туман, их кровь — драгоценная красная тушь. И ни одного из них нельзя удержать, можно лишь попросить остаться. С каждым годом Мерлин все чаще вспоминает об этом правиле: сколько бы дитя тигра ни прожило среди людей, оно уйдет. В последнее время он с трудом вспоминает о том, как когда-то Гарри скрывал от него свой тигриный облик — он все чаще освобождается от людского обличья, едва переступив порог спальни: глаза становятся золотыми, кожа покрывается шерстью,, кость плавится, как воск. Иногда он сохраняет человеческое тело, но обычно — медленно опускается на четвереньки. Трансформация может показаться пугающей, но Мерлин привык к ней и всегда смотрит, не отворачиваясь. Он никому об этом не расскажет, но почти уверен: именно его готовность не отворачиваться, когда человеческие черты Гарри стекают по черепу вниз, а во рту появляются тигриные зубы, держит того в Кингсмэн — если рядом есть кто-то, согласный принять его в любом теле, любой форме, любой плоти, значит, именно здесь его дом. Покрытые густой шерстью плечи трудно обнимать, но зато Гарри никогда не уклоняется от объятий. Когда Гарри полностью снимает с себя человеческий образ — или надевает звериный, Мерлин не знает, каковы дети тигров на самом деле, никто не знает, они берегут эту тайну, — он уже не выпускает когти, как делал это раньше. Он не царапает Мерлина, но тому порой кажется, что шершавый язык едва не сдирает всю кожу. Тигриный член покрыт острыми роговыми выростами, он может причинить боль, и поэтому Гарри избегает проникновений, он трется о бедро или живот Мерлина, склонив тяжелую голову для поцелуев. Закончив, он сворачивается на кровати или ложится на пол, Мерлин гладит его по шерсти, иногда думая о времени, когда еще не знал, что в индийских лесах прячутся дети тигров, иногда — перебирая в памяти события прошедшего дня. Во сне к Гарри всегда возвращается человеческий облик, так дети тигров защищают себя от любопытных взглядов. Заснув в одной постели со зверем, можно поутру увидеть человека, но Мерлин давно привык к этому. Он знает, что под человеческими веками спрятаны золотистые глаза с вертикальным зрачком: но увидеть их непросто, при свете радужка снова потемнеет до светло-карего оттенка. * * * В золотисто-оранжевом мехе Гарри проступают серебристые нити седины, но у него прежний взгляд и это — гораздо важнее. * * * В сказке Андерсена Русалочка лишилась своего возлюбленного и умерла, но ее бессмертная душа получила право войти в рай. Гарри говорит, что это глупо. Душа отличает человека от животных. Дети тигров говорят, что бог — или боги, если смотреть иначе, — видят только тех, у кого она есть. Гарри прожил достаточно времени среди людей, чтобы сомневаться в существовании богов, но он уверен: у каждого человека есть судьба, привязанная к душе. А дети тигров способны выбирать свое будущее, они сами решают, куда идти. На волю. В лес. * * * Мерлин был готов к исчезновению Гарри. Уже много лет. Это не облегчает боль, но помогает с ней смириться. Когда он пересматривает видео, заснятое камерами наблюдения в церкви, Мерлину кажется, что на несколько секунд глаза Гарри меняются, за обычным блеском очков проступает тигриное золотистое сияние, и, возможно, это — всего лишь помехи, но в некоторых кадрах его тело выглядит нечеловеческим, как будто начало перестраиваться, готовясь к превращению. Он был готов в любой момент перекинуться в звериное обличье, но не делал этого не из желания сохранить свою тайну, а потому что и так был зверем. Он перематывает запись к началу опять и опять. Запуская ее снова, Мерлин напоминает себе, что рано или поздно дети тигра всегда убегают в лес, снова становятся дикими: такими, какими родились на свет. Так говорил Честер Кинг, и, несмотря ни на что, у Мерлина нет ни малейших оснований сомневаться в его правоте. Вот поэтому Гарри не возвращается в Кингсмэн: пришло его время уйти.