Идеально сыгранное трио

Существует множество способов, которыми джентльмены могут разделить удовольствие. Сэр Артур не сказал бы, что с годами открывавшийся им выбор стал скуднее, но все же в последнее время ему и его возлюбленным приходилось сталкиваться с определенными сложностями — их возраст давал о себе знать. Ни один из них уже не мог похвастаться ни прежней выносливостью, ни гибкостью; Галахад почти всегда заканчивал слишком поспешно, у Мерлина после работы все чаще ныли запястья — он не говорил об этом вслух, но тайну раскрывала осторожность, давно знакомая Артуру по собственному опыту, ведь он сам порой точно так же уходил от прикосновений или замирал, боясь спугнуть момент, когда боль отступила полностью, не оставляя даже отзвука. Несмотря на проблемы, они старались друг друга не разочаровывать — в их близости важна была не только физическая часть, но без нее всем троим было бы намного скучнее, и поэтому время от времени они по-прежнему находили время для интимных свиданий, проводя вечера в спальне или поздним вечером закрываясь в кабинете Артура, запирая дверь, хотя и знали, что никто не станет их тревожить. Иногда Артур ловил себя на ностальгии по ушедшим временам, когда мог сразу же после собрания рыцарей прижать Мерлина грудью к столешнице и, резким движением спустив брюки, взять его сзади, ласково гладя по шее и затылку, перебирая рукой мягкие пряди длинных волос — слишком длинных, не по уставу, но подобные небольшие вольности ему всегда прощались. В тех временах было особое очарование, но тосковал Артур исключительно по собственной мужской силе, иссякшей с тех пор. Остальные перемены лишь делали интереснее воспоминания о прошлом: Мерлин с годами потерял демонстративное мальчишеское бесстыдство, которое противопоставлял чопорной строгости окружающего общества, Галахад же стал еще более непокорным, чем в юности, более властным, но теперь это выражалось не только грубостью хватки или силой укусов — его объятья стали тяжелее, а просьбы скорее напоминали приказы, и, подчиняясь ему, Артур больше не чувствовал себя поддающимся исключительно из вежливости. — Вот так, — Галахад со спокойной улыбкой чуть надавил на шею Артура — осторожно, так, чтобы не причинить ненужной боли, — заставляя того склониться к расстегнутой ширинке. Член Галахада был очень красив — толстый, с крупной округлой головкой и почти десять дюймов длиной в полной боевой готовности, — но не особенно удобен в обращении, даже для такого опытного мужчины, как Артур. Он подался еще чуть ближе, прикрыв глаза, и на секунду прижался приоткрытым ртом к основанию, глубоко вдыхая давно знакомый запах, прежде чем принять член в рот полностью; не желая оставлять без внимания стоявшего рядом Мерлина, Артур протянул к нему руку, обхватил пальцами ствол, развозя по нему собственную слюну. Сегодня Артур был полностью к услугам своих возлюбленных и не требовал от них ответных знаков внимания — возбуждающие препараты вредны для сердца, к тому же, при правильном взгляде на вещи, чувственное удовольствие от самой близости куда приятнее сомнительной радости, порожденной химической стимуляцией. Артур водил по члену Мерлина рукой вверх и вниз, постепенно наращивая темп, стараясь сохранить в движениях единый ритм, но Галахад нажимал ладонью ему на шею, заставляя давиться, оставляя слишком мало времени для вдохов, торопя, еще больше приближая скорую развязку. Он был нетерпелив всегда — как сейчас, так и в юности; как ложась перед Артуром, чтобы обхватить его ногами, стиснув бока коленями до боли, так и давя всей тяжестью на подставленную спину, оставляя на бедрах темные пятна синяков, с силой насаживая на свой член, удерживая другой рукой за горло, не позволяя поднять голову. С Мерлином — во всяком случае, в присутствии Артура — он обращался ничуть не более нежно, но тот тоже никогда не находил его ласки, порой грубоватые, неприятными, охотно принимая их всякий раз. Галахад всегда требовал слишком много, слишком поспешно, но именно в этом и было его особое обаяние. — Еще немного, — скорее выдохнул, чем произнес Галахад, двигая бедрами, толкаясь вперед. Артур почувствовал, как тот чуть подается в сторону, и миг спустя понял, что Галахад тоже решил уделить внимание Мерлину, как будто боялся, что тот может посчитать себя обделенным. Плотно обхватив его член пальцами, водя рукой чуть более поспешно и грубо, чем Артур, Галахад явно надеялся поторопить Мерлина, чтобы дойти до завершения с ним одновременно, но тот явно дожидался возможности полностью завладеть вниманием Артура. Галахаду оставалось лишь сдаться. — Хватит, спасибо, — опустив руку на плечо, он мягко оттолкнул Артура и сам отступил на шаг, чтобы выплеснуть свое семя ему на шею. Тот запрокинул голову, жадно ловя ртом воздух, вглядываясь в плывущие перед глазами налившиеся темнотой тени и яркие сполохи света; к счастью, Мерлин был достаточно терпелив, чтобы дождаться, пока Артур почувствует себя готовым ко второму акту их дружеской игры на троих. — Иди сюда, — позвал он, пристраивая ладонь на бедре Мерлина, и тот послушно подступил ближе. Он не отличался такими внушительными размерами, как Галахад, — хотя его тоже едва ли хоть кто-нибудь смог бы назвать обделенным, — а потому в подобном общении был куда удобнее, к тому же он не торопился и, не пытаясь навязать собственный темп, предпочел не удерживать Артура за шею, а лишь накрыл его ладонь своей, замирая в ожидании момента, когда их краткое свидание дойдет до развязки. За годы их тройственного союза Артур не смог окончательно разобраться, в какой степени покорность Мерлина происходит из простого желания подчиняться, чтобы отдохнуть от отдаваемых в рабочее время приказов и распоряжений, а в какой — исключительно из стремления угодить своим возлюбленным друзьям. Артур хотел бы думать, что дело лишь в первом, но прекрасно помнил, как в ранней юности, желая показать свое отличие от рыцарей, у которых, по его собственному выражению, чувство собственного достоинства затмевало все прочие черты характера, Мерлин соглашался на любые развлечения, даже казавшиеся ему неприятными, — к счастью, это ни разу не кончилось для него болезненно, однако Артур находил эту страницу прошлого очень досадной. Сейчас она осталась далеко позади, но время от времени Артур все же мысленно к ней возвращался. — Довольно, — выдохнул Мерлин, чуть выгибаясь. Он точно так же, как Галахад, предпочел в последний момент чуть отступить. Придерживая член рукой, он кончил на нижнюю челюсть Артура и тут же, снова подавшись ближе, наклонился, чтобы самому слизать часть белесых капель, а остальные — стереть тыльной стороной ладони. Он всегда был куда более аккуратным, чем Галахад, и не только в том, что касалось любовной близости; порой его педантизм становился комичным, но Артур никогда не позволял себе смеяться над этим. В отличие от Галахада. — Пожалуй, я пойду, — тот подал голос, будто отвечая на мысли Артура. Почти ничего не видя без очков, тот все же безошибочно знал: сейчас Галахад приводит одежду в порядок, вытаскивает из кармана носовой платок, чтобы промокнуть влажные от пота ладони. Никто не станет его задерживать. — Ты не останешься с нами? — спросил Артур, заранее отчетливо зная, каким будет ответ. — Нет, не сейчас, — Галахад покачал головой, на прощание легко сжал пальцами плечо Мерлина и неспешным шагом направился к выходу из кабинета, не говоря больше ни слова. Замок щелкнул, и Галахад поспешно вышел, оставив Артура и Мерлина в компании друг друга. С каждым годом он все сильнее отдалялся от них обоих, но сейчас Артур позволил себе об этом не думать — у него было еще несколько минут до сеанса личной связи с Гавейном, и он собирался потратить их на не омраченное лишними сомнениями удовольствие. Он обхватил Мерлина за пояс обеими руками и притянул к себе, прижался к нему лбом, вслушиваясь в постепенно замедляющийся, снова становящийся размеренным пульс. Мерлин медленно гладил его плечо — легкие, почти невесомые прикосновения человека, который чаще имеет дело с бумагами, чем с оружием,— и Артур на секунду спросил себя, не огорчен ли тот, хотя бы отчасти, поспешным уходом Галахада, не хотел ли бы сам последовать за ним вместо того, чтобы стоять здесь. Он мог бы спросить, но предпочел сохранить молчание, слишком очаровательное в своей завершенности, чтобы стоило его разрушать.