Я люблю эту самовлюбленную звезду

Стоессель опять не берет трубку. Вот же чертова истеричка. Сколько проблем создает для тебя, Бланко, эта самовлюбленная звезда. А потом будет так мило извиняться своим ангельским попсовым голоском: «Ну, прости, малыш, у меня были дела». Опять небось проспала наша звездочка в гостях у своего хахаля. И вот она идет вальяжной походкой в свой номер как ни в чем не бывало. А должна выходить оттуда по расписанию уже свеженькой. — Хаюшки. — Машет рукой и улыбается. — Ты совсем обнаглела, звезда моя? Где ты была? — Да так, пошалила кое с кем. Утолила гармончики свои. Кхех. — Сколько я раз тебе говорил, чтобы ты, звезда моя, не уходила из своего номера? Тем более без телефона! Тем более в чужой стране! Деби… — Его перебили, не дав договорить и слова: — Сам такой. И да, мамочка Хорхе, прошу, не наказывай меня… — Выпячивание нижней губы и хлопанье ресниц. — Боюсь, что нет времени. Очень хотелось бы. Переодевайся из этого шлюховского шмотья и одевайся прилично. У тебя встреча с фанатами! Это маленькие тринадцатилетние девочки с буйной фантазией, которые пишут про тебя эти, как их там, фантики… — Фанфики. — Да. Ты же не хочешь, чтобы этих фантиков стало больше из-за твоего внешнего вида? М-м-м? — А некоторые из них очень интересные, между прочим! Особенно про нас с тобой… Как ты меня прямо в номере отеля шпехаешь. Вот сволочь! Стоессель, ненавижу тебя! За то… за то, что заставляешь меня краснеть. Эта звездочка захлопнула перед моим носом дверью своего номера, у которого я до этого прождал целых два часа. До жути боялся, ибо не знал, где шлялась обнаглевшая звезда, что сбежала от охраны. Она постоянно так делает: сбегает и спит со своими двумя хахалями, меняя их, как две любимые футболки. Слава вскружила голову. И мне иногда становится страшно от того, до чего все это может дойти. Есть множество известных личностей, что спивались, принимали наркотики, доходили до криминала, сходили с ума, резали вены и отправлялись в реабилитационные центры. Самовлюбленная звезда от меня отмахивается, говорит, что я, как бабушка ее, насмотрелся всяких передач и теперь сижу, переживаю. Звездочка говорит, что она только время со знакомыми парнями проводит, да и в компьютерных клубах задротит и все. Но все же звезда ходит на пати с охранной. Вот и вчера ее сопровождал охранник, но она же решила по-своему всё сделать: сбежать со своим постоянным партнером Пепе Бароссо, с которым они просто спят и все. Кроме того, есть у звезды страшная мохнатая обезьяна под именем Питер Лансани, с которым Стоессель также просто спит, а если быть точнее, то трахается. Я рад, что звезда не трахается с ними обоими одновременно. Обманывает их. Очень тайно с ними встречается, что даже я не успеваю уследить, как Стоессель уже в койке Бароссо, а на следующий день уже с Лансани. Просто маленькая шлюшечка года. И это меня… бесит. Как можно так менять двух парней? Неужели так трудно определиться? Еще два хахаля было Пабло Эспиноза, любовь детства, и Диего Домингес, партнер по сериалу. Но они чересчур известные, а подобные слухи нам не нужны. Я стараюсь держать звезду подальше от них, а то мало ли заведет еще одну зверушку для секса. Ищи ее потом не в двух квартирах, а в четырех. Мне предложили эту работу, когда я был не так известен. Я работал с мелкими звездами, продвигал их. Но Стоессель — самая успешная и яркая звезда, которая подарила мне известность среди звезд. Никто не знал до этого Стоессель, но я смог так эту звездочку продвинуть, что некоторые павшие, но достаточно известные звезды, захотели со мной контракта. Но я отказался, потому что пока я забочусь о Стоессель. Я зашел в номер, чтобы подождать, пока звезда переоденется. Она вышла из ванны свеженькая и одетая в джинсы (подвернула их) и фиолетовую рубашку, на ногах — кеды, а на глаза нацепила очки в роговой оправе без стекол (типа модно). Мило и простенько. То, что нужно для ее маленьких фанов. Правда, когда мы пришли, то я, как вышло, ошибся. Среди фанатов (девочек лет тринадцати и пятнадцати, ну и плюс несколько взрослых теть лет двадцати) был такой здоровенный дядя-бугай. От его влюбленного взгляда, который он бросил на Стоессель, мне стало не по себе. Наша звезда виду не подала, но все же слегка смутилась, увидев такое. — Скажите, а вы гей? — спросила девушка лет двадцати у нашей звездочки, когда подошла фотографироваться. А-а-а-а-а! Как бесит! Неужели ни одна конференция и встреча с фанами не может пройти без этого! — Нет, милая, я педик, — ответил Мартин и подмигнул. Идиота кусок. Ненавижу его! — Только т-с-с-с. Если расскажешь кому-то, мой парень найдет тебя и закопает в лесу. И любительницы фантиков завизжали. — Это вы про Хорхе Бланко, вашего менеджера? Мартин ничего не ответил, а начал с ними фоткаться. Наша звезда, как и всегда, в ударе. И он постоянно так отвечает: «Нет, я просто педик». А мне потом все это выруливать, говоря о том, что звезда так специально шутит над хейтерами, что обзывают его педиком. Они, правда, начинают его хейтить еще больше… Вскоре конференция закончилась. И я отправился проводить звезду до номера, а еще уложить спать, ведь завтра у него концерт. Не дай Бог он к своим хахалям пойдет. Убью с потрохами его! Не то что бы я ревную, а просто… Ну, он же с ними проспит. Дебил! Вот он идет впереди меня, а его осветлённые волосы с каштановыми корнями (мелирование сделал) колыхаются от быстрых шагов. Мартин устал, тем более был в напряжении из-за этого дяди-бугая, потому что ожидал чего-то напряженного типа приставаний, а ведь к нему приставали как-то. Но дядя-бугай очень милым оказался, попросил расписаться на своей волосатой груди очень вежливо, будто аристократ какой-то: «Сеньор Стоессель, прошу вас, не соизволите ли расписаться под моим сердечком». Я ржал в себя, а Мартин просто в осадок выпал, как гидроксид меди (II), но все равно наша звезда ждала подвоха от дяди-бугая, но в итоге не дождалась. — Я хочу к Питеру! — воскликнул он, когда рухнул на кровать, а я сел в кресло, поставив ноги на кофейный столик, и, нажав на кнопку найденного на столике пульта, включил телевизор. — И ты меня не остановишь. — Хоти. Но ты не пойдешь. — Почему? — Потому что тебе завтра выступать. И ты, развлекаясь с Питером, наверняка проспишь! — Ревнуешь? — Он поднялся и, обняв свои колени, посмотрел заинтересованно и с лукавой улыбкой. — Нет. — Ну, может, капельку и лгу… Но ему это знать необязательно. — Боюсь, что меня твои фанаты на концерте, куда ты опоздаешь, разорвут, а еще пустят кучу слухов о том, что Мартин Стоессель зазвездился. Он закатил глаза: — Ой, они постоянно так говорят, а еще, что я педик. — Мартин вскочил с кровати, всплеснув руками, а после пожал плечами. — А ты это подтверждаешь! Я устал из этого выпутываться! — Я уже всё, на исходе своих сил, поэтому просто прилег на спинку кресла и закрыл свои глаза предплечьем, вздохнув. Через секунду я почувствовал что-то тяжелое на своих бедрах: чужие коленки оказались на них. — Если ты обломал мне кайф, то… Тогда искупи свою вину, — прошептал Стоессель мне на ушко, от чего у меня побежали стада мурашек. Аж ухо вспотело. Маленькая пидорская сволочь. Руки этого педика залезли мне под рубашку и начали гладить грудь. — Перестань! — Он проигнорировал и продолжил меня ласкать. Кроме того, приблизился своей маленькой задницей к моему паху. Мартин укусил меня за шею, а потом лизнул это место. Я вздохнул. В штанах становится тесно… Этот козел меня возбуждает! Вот же… вот же… ах. Он отстранился и начал расстегивать пряжку ремня, он приспускает мои штаны вместе с трусами. — Не надо! — Я слегка оттолкнул его и подтянул то, что он приспустил. — Хватит. Иди спи со своими игрушками для секса, а меня в это дело не втягивай! Но не сегодня, пожалуйста, завтра у тебя концерт. И вообще хватит играть с моими чувствами… Мне тоже может быть обидно вообще-то. Когда над тобой постоянно насмехаются… вот этими всеми «малыш», «детка», «люблю тебя, мой красавчик…» — Зачем я вот это сказал?.. — Ну, ты потому что заебал, — протяжно застонав, воскликнул он и наконец таки встал с моих колен. — А как тебе еще намекать? Я не знаю уже. Ревность вызывал? Вызывал! Но тебе хоть бы хны! С девками крутился? Крутился! Шуры-муры пытался завести? Пытался! Вон с этой Ламбре… Имя у нее как у машины еще… ну, эта… — Мерседес. — Да-да, она самая. Зе бест чика. Клевая. Мутил бы дальше, если бы в тебя, придурка, не втюрился… Раз на баб моих тебе похеру, я решил с парнями мутить, но тебе опять похеру. Ты думаешь, что я с этими — Лансани и Бароссо — трахаюсь, что ли? Не фига подобного, я с ними задрочу в кску или дотку до утра. С Бароссо я в школе одной учился, а с Лансани недавно лично познакомился, а раньше в скайпе играли. Я, блять, для тебя, чтобы ты хоть капельку приревновал, одевался как педик-шлюха, а ты… А ты думаешь, что я насмехаюсь? Ну, офигеть и не встать… — Но я же видел, как ты с Пепе Бароссо… — Пф-ф-ф. Постанова, чувак. Даже когда я с парнями сосался в клубе, даже когда с девками встречался. А тебе…. А тебе так, блять, трудно в чувствах признаться. Ты думаешь, я не знаю, как ты краснеешь, когда я перед тобой переодеваюсь, не вижу, как коленки свои зажимаешь. Как дрочишь там на мои фотки. — Не было такого! — тут же воскликнул я, только лицо мое это не отрицает, выдавая румянцем. — Ой не гони. Видел я всё. Я тоже подрочил. Спасибо, кстати. — Ну, охуеть. Пожалуйста. — И че так трудно признаться?! — В чем? — В чувствах, блять. Бланко, ты тупой? — А почему я должен? Почему не ты? — Потому что семе пристают к уке! А не уке к семе. — Че ты щас вообще сказал? Кто к кому пристает? — Ну, я — уке, потому что выгляжу как педик. А ты — семе. Ну, так вышло, что я женственнее… — Откуда ты это взял? — Да манги яойной перечитал. Моя помешанная на яое сестричка Франческа подсунула мне. — Вот кто приложил руку в становлении Мартина педиком. — Я там такое изучил, что у меня жопа чешется все попробовать! — Переведи для незнающих, что такое яой? — Гомоебля. Гомики. Педики. Пидорасы. Жопотрахальщики. Жопотраханные. — О боже мой! Я не знаю, что на это ответить, но все же говорю спустя минуту молчания: — Ты наглая самовлюбленная звезда, Мартин. И я тебя ненавижу за то, что ты заставляешь меня краснеть перед публикой своими гейскими выходками, а мне потом оправдывать тебя. Но ты, видимо, пытаешься привлечь мое внимание этим, словно маленькое дитя. Но я вел себя, как какой-то школьник, боясь признаться тебе в своих чувствах. Поэтому у меня к тебе уговор. — Я протянул ему мизинец. — Мы оба становимся взрослыми и цивилизованными людьми. Я с тобой встречаюсь, а ты перестаешь быть педиком. Идет? Мартин не протянул мне мизинец, а тут же залез ко мне на колени и обнял за шею. Ну, в принципе, и так тоже хорошо. А вообще я рад, что он ни с какими там не трахался: ни с Питером, ни с Пепе. А просто задротил в свои видеоигры. Нет, ему уже двадцать стукнуло, а ведет себя, словно пятнадцать лет недавно исполнилось. Мы поиграли с ним в кску. Он меня умолял сыграть с ним, обещал сделать мне минет за это. Я же густо покраснел и ответил, что я поиграю с ним, если он не станет этого делать. Еле как отлепил его от этой видеоигры, чтобы уложить его спать. — Че трахаться будем? — спросил Мартин, прыгнув на кровать, а после раздвинул ноги и поманил пальчиком. — Счас. Размечтался. Ты должен выспаться. Я не уйду, пока ты не заснешь. — А ты, что ли, со мной спать не будешь? — У меня же встанет на тебя, идиот… — Ну, я тогда специально спать не буду, чтобы ты не уходил. Придется остаться. Я сходил за своей пижамой, которую потом Мартин выкинул в окно, заявив, что он хочет, чтобы я спал только в трусах, как и он, чтобы наши обнаженные тела соприкасались (он в манге читал, что это круто). Я мирился и не с такими его выходками, поэтому в одних трусах лег к нему под одеяло. — Хорхе… — застонал Мартин спустя несколько минут, после того как я выключил свет и лег к нему. — Ну, Хорхе… — Что? — Обними меня. Куда ты убежал? Ты же свалишься, на самом краю лежишь. Еще подушкой от меня отгородился. Ну, что за дела? Мы же гомо-пара. — Начал ныть. Ой, не к добру это. Зашибись просто. — Мы не педики. — Ну, конечно же, нет. Мы гомо-пара. Хотя нет, мы же больше, чем гомо-пара. Ну, Хо-о-орхе… Ну. Ну, обними меня. Я придвинулся к серединке кровати и лег на спину, откинув руку так, чтобы он придвинулся ко мне и я его обнял, что собственно и произошло. Его руки снова начали гладить мою грудь, а я просто стиснул зубы, чтобы не поцеловать его взасос, а потом и трахнуть, но нельзя сейчас. — Хо-о-орхе. Ну-у, Хо-о-орхе… — Что опять не так? — Го трахаться?! — Иди к черту, а. И вообще, если я тебя сегодня трахну, то ты не сможешь с больной задницей на сцене выступать. — Печальбедажизньболь. Мартин вздохнул, перестал меня гладить и просто положил свою голову мне на грудь. А сердечко мое забилось-то как; мне казалось, что сердце мое так сильно бьется, что толкает щеку Мартина. — Ну, давай просто подрочим на фанфики по нашему пейрингу. У меня есть в закладках несколько… десяток… эротических. — Нет, Мартин. Спать. Всё. — Я обиделся. — Он перевернулся на другой бок и отстранился от меня. Пф, мне же легче. Не могу перестать удивляться этой тонкой гранью, где Мартин — мальчишка, играющий в видеоигры и сквернословящий на всё подряд, и где он парень, который жаждет любви и ласки. Я думал, что он ищет ее в Пепе или в Питере, но оказывается, что он пытался обратить мое внимания на себя. Он такой ребенок. Ему двадцать лет, а он такое дитя… Несмотря на свою дерзость, у него ужасно милая внешность: теплые карие глаза, миловидное личико, еще и волосы осветлил, тем самым сделал себя еще более милым. И я всегда стремился защищать этого милашку от извращенцев или дядей-бугаев с огромными, толстыми членами, а ведь Мартин такой хрупкий и маленький, что мне самому кажется, что я, не такой уж и громила, могу его раздавить. На Мартина даже засматриваются некоторые охранники, поэтому я очень ответственно отношусь к их выбору и часто проверяю их. Мне страшно, я очень часто боюсь, что моего маленького и хрупкого мальчика кто-то сломает. Но я даю ему свободу, позволяя общаться с Питером и Пепе (да тем более дрыщи они на вид). Я считал, что он с ними спал, то бишь трахался. Дико ревновал, рвал и метал, но сдерживал себя, чтобы вовсе не запретить ему это, потому что Мартину, как считал раньше, нужны какие-то свои личные отношения, но он… Он привлекал мое внимание, и у него это отлично получалось. А сейчас я чувствую одновременно облегчение и страх. Облегчение, потому что теперь не позволю ни с кем его делить, и страх, потому что сам боюсь сломать его. Я думал, что он оттраханный во все дыры своими хахалями, а он, скорее всего, девственник. Но я твердо уверен, что теперь никому его не отдам. Он со мной, и я буду защищать своего мальчика любыми способами, пусть только пикнет. Отныне он мой… И я также уверен, что любовь наша возникла уже давно. И мы оба любили друг друга не физически, то есть не трахались, а душевно. Я всегда беспокоился о Мартине, а если он чего-то боялся, то рассказывал мне и даже обнимал. Я его поддерживал, а он, когда бывал паинькой, помогал мне. — Окей, пойдем, дрочить. — Ура! Дрочить идем. Идем дрочить. Дрочить-дрочить-дрочить! — воскликнул Мартин, выпрыгивая из одеяла и побежав за своим телефоном с фантиковской (или как там?) гомоеблей. Ну, как ребенок… Но все-таки я люблю эту самовлюбленную звезду. И мы больше, чем просто гомо-пара. Мы педики, что будут сейчас дрочить на фанфики…