Ленточки

      Капли октябрьского дождя громко тарабанили в окно двухкомнатной квартиры и стекали куда-то под стекло. На покрытый тонким слоем пыли стол бесшумно упала яркая оранжевая ленточка. Лёша взял её в руки и начал разглядывать, постукивая ногой по ножке стула и невольно подстраиваясь под дождь. Он, немного подумав, достал чёрную ленту и положил её к рыжей. Ял не помнил, как они познакомились с Никитой. Кажется, всегда они шли рука об руку. И ролики снимали вместе, и жили вместе. Лёша сам не заметил, как настолько привязался к Кейну, что жизнь без него казалась самым жутким кошмаром. Однажды, когда солнце светило особенно ярко, и всё вокруг было торжественно-радостное, Никита взял Лёшу за руку и признался, что любит. Ял счастливо улыбнулся и, конечно, ответил взаимностью. Иначе быть и не могло.       Алексей, приподняв уголки губ от воспоминаний, бережно связал две ленты. Он долго смотрел на них и улыбался, наивно, как ребёнок, по привычке морща нос. Ял очень любил глаза Кейна, он ненавидел, когда тот прятался под тёмные очки. Лёша строил планы, выжидал, а затем с громким воплем напрыгивал на Никиту, почти срывая тёмные линзы и почти тут же утопая в океанических, до дрожи завораживающих глазах. Алексей любил, когда Никита возвращался после целого дня работы в офисе. Он всегда медленно снимал с себя чёрный пиджак, стягивал галстук и долго, как кот, потягивался, запуская одну руку себе в волосы. В такие моменты его лицо выражало искреннее удовольствие. Через несколько секунд Кейн удивлённо выдыхал, а затем хрипло смеялся, когда Лёша умело запускал руки под его белоснежную рубашку и гладил впалый живот, нежно целуя в уголок губ. Парень обожал смех Никиты. Тот смеялся редко, стараясь как можно сильнее приглушить свой смех, которого он, к удивлению товарища, стыдился. А Ял, наоборот, пытался рассмешить друга, и каждый раз, когда тот не сдерживался, считался за маленькую победу. Никита любил Лёшу, а Лёша любил Никиту. Что могло пойти не так, право слово?       Лёша резко нахмурился и нехотя, с долей горечи достал серую ленту. Он с искренней неприязнью смотрел, как та еле заметно покачивалась и по-змеиному извивалась в худых руках. Всё пошло не так с того момента, как в их жизнь влился Саша. Всего лишь снять ролик втроём, что уж тут. Никита с болезненной для Яла радостью согласился, а тому ничего не оставалось, кроме как плестись за друзьями. Затем второй ролик. Третий. Пятый, восьмой… Саша начал мелькать везде, где раньше были только Лёша и Никита. Потом Рав заменил Яла. В своих же роликах парень оказался лишним. Для Лёши это было маленьким предательством, ядовитой стрелой куда-то возле сердца. Казалось бы, что тут такого? Подумаешь, нашёл себе нового компаньона в снятии видео. Просто Ял ещё тогда понимал, что одними съёмками это не закончится.       Лёша положил серую ленту возле узелка, а затем, горько выдохнув, развязал чёрную и оранжевую ткани. Никита стал всё чаще пропадать вместе с Сашей, оставляя Алексея наедине со своими мыслями. А что Ял? А он продолжал каждый раз ждать своего друга, проводя время за чтением очередной скучной книги. Ял по натуре истинный кот, а коты не унижаются. Поэтому, когда Кейн быстро собрал свои вещи и кинул на прощание, что переезжает к Саше, Лёша, не отрываясь от книги, пробурчал что-то скептическое и отстранённое, до упора не замечая тугого комка, застрявшего внутри горла. Кажется, кошмар уже наступил.       Парень неаккуратно связал чёрную и серую ленты и откинул их куда-то в угол. Он взял рыжую в руки и продолжил смотреть на неё. Саша был приветливым, заливисто смеющимся шутником. Как Лёша. Наверное, сейчас он пытался сорвать с Никиты очки, вытягивал из него заставляющий Яла трепетать смех и нырял под его рубашку вечером, смущая. Возможно, младший и не заметил подмены. Так даже лучше, наверное. И нет, Лёше не плохо. Чувства? Их нет, утекли с дождём, испарились в дыхании октября. Изрядно помятая ленточка выскальзывает из холодных рук и без единого звука опускается на деревянный пол, исчезая в трещине. Капли стучат в стекло, нога перестала ударяться об ножку стула. Сердце, кажется, не бьётся уже давно.