Любовники

Она очень красива. Настолько, насколько вообще может быть красива женщина в её возрасте. Пусть годы забрали былую миловидность, безвозвратно прошедшая молодость оставила ей в наследство благородный облик, хороший вкус и острый ум. Она сохранила приятные черты лица, яркие живые глаза, правильную форму носа и губ. Тронутые редкой сединой светло-русые волосы мягкими волнами ложатся на худые ключицы и плечи. Узкие, но не тощие ладони с длинными ровными пальчиками без узлов говорят о том, что их хозяйка не забывает про тщательный уход. Её совсем не портят легкие мимические морщинки, собравшиеся в уголках глаз. Наоборот, они как бы намекают, что перед вами не очередная молоденькая вертихвостка из связи, а зрелая женщина с легким характером и огоньком. И пусть фигуру уже тронула полнота, приходящая с возрастом: бедра стали тяжеловатыми, немного расплылась талия, но тело сохранило прежнюю упругость и грацию. По всем законам жанра он должен любоваться ей, но она его раздражает. Раздражает до дрожи. Его раздражает её снисходительная улыбка, цепкий оценивающий взгляд, и то, как она покровительственно касается предплечья своего собеседника. Его раздражает её небрежная, слишком раскованная поза. Джим должен восхищаться своей молодой и эффектной матерью. Должен. Но она его бесит. Вайнона Кирк никогда никого не оставляет равнодушным к себе. В случае с её младшим сыном Джимом — это неконтролируемое желание высадить мать на первой же Звёздной базе. Так было всегда. Просто он плохой сын, а она никудышная мать. Вайнона — когда в последний раз он называл её мамой? — в любой ситуации в первую очередь остается женщиной, во вторую очередь — вдовой капитана ЮСС Кельвин, в третью — офицером Звёздного Флота. Статус матери не входит даже в первый десяток приоритетов лейтенанта Кирк. Джим осознал это, едва ему исполнилось пятнадцать: на званом ужине в честь годовщины смерти Джорджа, где Вайнона блистала так, будто сама спасла сотни жизней экипажа корабля. С тех пор Джима бесит его мать. Но сейчас есть тот, кто нервирует Джима куда больше Вайноны — её собеседник. Кирка выводит из себя его пошлая ухмылка, слишком игривый взгляд, глубокий бархатный голос с обволакивающими нотками. Джим в жизни не слышал, чтобы Леонард Маккой говорил с такими чарующими интонациями. Бесит, как Боунс наклоняется всем корпусом в сторону Вайноны. Как томно ведёт с ней беседу. Как плотоядно смотрит на мать Джима. Кирк стоит в дверях кафетерия и впервые не знает, как ему поступить. Развернуться и уйти отсюда немедленно? Или подойти к их столику и сделать вид, что ничего не заметил? Но как изобразить полную слепоту, если видел абсолютно всё? Каждый похотливый взгляд, каждую призывную ухмылку, каждое отнюдь не случайное прикосновение. Джима удивляет, почему столь откровенное поведение матери капитана и старшего медицинского офицера звездолёта ещё не привлекло внимание других посетителей кафетерия. Ведь их флирт давно перерос в нечто большее. Наплевав на все нормы приличия, Вайнона и Леонард общаются так, словно точно знают, как проведут грядущую ночь. — Добрый день, — чтобы сказать эту банальную фразу, Джим использует весь свой дипломатический талант. — Здравствуй, Джимми. Я уже начала думать, что ты меня избегаешь, — Вайнона коротко чмокает сына в подставленную щеку. — Да, Джим, у меня уже начали заканчиваться шутки про ординаторов. Тебе стоило бы побыстрее расправиться со своими капитанскими делами. Если б Вайнона заскучала в моей компании, я бы себе этого никогда не простил. Последний раз Маккой так грубо и прямолинейно заигрывал, когда собирался вскрыть торпеду c Кэрол Маркус на необитаемом планетоиде. По иронии судьбы Кэрол залетела от Джима, Маккою же досталась роль жилетки. У Вайноны нет докторской степени, она не молода и не подкрашивает корни волос. Но в отличие от глупышки Маркус, она понимает, какой потенциал скрывает в себе старый сельский доктор, который всего лишь на пять лет старше ее сына. А Маккой всем своим видом демонстрирует, что выполнил домашнее задание и не прочь ответить его в более приватной обстановке. Джиму хочется вцепиться в выпендрёжную прическу Леонарда и от души приложить его лицом об столешницу. Но вместо желанного акта агрессии по отношению к главному медику своего корабля капитан только натянуто улыбается и мысленно посылает Боунса на Ромул. — Вайнона, не хочу нарушать твою приятную беседу с доктором Маккоем, но у меня есть только полтора часа до совещания в инженерном. Не хочешь прогуляться на обзорную палубу? — О, мой слишком занятой сын, ты совсем как твой отец. И тебе я отвечу так же, как и ему: с вами куда угодно, капитан. — Он был капитаном несколько минут, ты не могла ему так ответить. — Для меня Джордж всегда был капитаном. Джим подавляет в себе желание сказать матери, что слабость к высшему офицерскому составу звездолётов, похоже, не оставила её до сих пор. Вайнона поднимается с места с присущей ей природной грацией, опираясь на руку сына. Перед тем, как последовать за Джимом, она бросает многообещающий взгляд на Леонарда, и тот отвечает ей ужасной пошлой улыбкой. Джим осознает, что не в силах остановить новый потенциальный роман Вайноны. Ему ясно как день — ближайшую ночь эти двое проведут вместе, а возможно, и не одну ночь. В эту секунду Джим не знает, кого ненавидит больше: собственную мать или лучшего друга. Или уже бывшего лучшего друга?

***

Их отношения всегда отдавали холодом. Многие считали, что виной тому — неуёмная потребность Джима к всеобщему вниманию и жажда влипать в потенциально опасные истории. Но сам Джим уверен, что если бы не безмерно снисходительное отношение к нему, то между ними всё сложилось бы по-другому. Джима воротит от покровительственного тона, всепонимающего взгляда и обречённых вздохов. То есть, всего того, чем Сэм сопровождает любой рассказ о младшем брате. Джим не хочет подслушивать, но его приход в лабораторию остаётся незамеченным. Даже для Спока. Неужели очередная полная тоски и страдания байка Сэма настолько заинтересовала старпома, что он даже со своим суперслухом не замечает приближающегося капитана? Кирк ловит обрывок фразы и уже знает, что последует за ней. Сэм предсказуем, как движение планет по орбите. Разные люди, разные звёздные базы и планеты, разные бары и залы для приемов, разного цвета небо над головой и рисунки созвездий, неизменно одно — печальный Сэм и его грустные рассказы. Сэм скучен. Просто не все это понимают сразу. — Я давно привык. Нет ничего удивительно в том, что ты не слышал обо мне. В нашей семье всегда было только два Кирка, и оба — капитаны. — Доктор, для вас как типичного представителя своей расы характерно приуменьшать личные достижения, дабы получить от собеседника похвалу. Ваши открытия в области экзобиологии удалённых звёздных систем уже доказали свою состоятельность. Неужели вам так необходимо дополнительное словесное стимулирование? Тем более, я уверен, ваша мать достаточно часто прибегает к нему. — О, ты само очарование, — Сэм в дружеском жесте кладет ладонь на плечо первому офицеру звездолёта, и у Джима появляется нестерпимое желание оторвать брату руку. — Поверь, я не скромничаю, Спок. Хотя Джим и считает меня любимчиком Вайноны, на самом деле, это он был тем, вокруг кого крутилась вся наша семейная жизнь. Ты знаешь, в четырнадцать я ушёл из дома. Собрал вещи и ушёл, а меня начали искать только через три дня. Три дня я был предоставлен сам себе. А всё потому, что в день моего побега Джим угнал антикварную машину из сервиса нашего отчима и сбросил её в каньон. Его забрала полиция, копы позвонили отчиму, он связался с мамой на Глизе, она на первом же транспортном корабле прилетела на Землю. Всё это время Фрэнк пытался отмазать Джима и объяснить покупателю, что вместо своего Корветта он может забрать кучу баснословно дорогого металлолома. Домой они втроём вернулись спустя трое суток, тогда и заметили отсутствие старшего сына. Вот такая история. Спок выдерживает долгую паузу, подбирая слова. — Землянам присуще братское соперничество и ревностное отношение к вниманию родителей. Я не слишком хорошо знаком с вашей матерью, но не думаю, что она всерьёз считает одного из вас более достойным. — Спок, я тебя умоляю, — хотя Сэм и сидит спиной к входу, Джим отчетливо представляет его улыбку, которой тот сопровождает ответ на любую глупость, сказанную о брате. — Наша мать не смогла прибыть на присвоение мне научной степени. Просто в тот день, когда я стал самым молодым действующим профессором Токийского университета, Джеймс Тиберий Кирк стал самым молодым капитаном Звёздного флота. Выбор Вайноны был очевиден. И ты говоришь о беспочвенной ревности с моей стороны? Я мог бы привести тебе ещё десяток примеров, когда в нашей семье оказывался только один ребенок. И это, увы, не я. — Ты забыл рассказать, что я уводил всех твоих девчонок, и чтобы найти жену, тебе пришлось улететь с планеты, — Джим всё-таки обозначает свое присутствие в лаборатории. От его внимания не скрывается, как Спок и Сэм лихорадочно отстраняются друг от друга при его появлении, будто их застали за чем-то непристойным. — Джим, я не слышал, как ты пришёл. — Я не удивлён, ведь ты был слишком занят жалобами на несправедливое отношение к тебе. — Капитан, доктор Кирк великодушно разрешил мне понаблюдать за ходом своих экспериментов, которые он намеревается продолжить на Деневе. Джим готов поклясться, что Спок смутился! За всю их совместную службу капитану ни разу не удалось выбить своего старпома из колеи, а тут появляется Сэм, и вот вам, пожалуйста: вулканец зеленеет на глазах и стыдливо упирается взглядом в пол. «Господи, да что между вами происходит?! Спок, ты не мог повестись на этот щенячий взгляд и грустную улыбку. Только не ты», — думает Джим и с ужасом предполагает, что безбожно опоздал. Возможно, его брата и старшего помощника объединяет уже не только тяга к науке. Сэм красив. И Джим это признает. Если говорить совсем откровенно, Сэм более смазливый, чем Джим. Он выше и от природы более худой. Чтобы быть в форме, ему не нужно следовать строгой белковой диете и проводить в качалке по два часа в день. Он даже на беговую дорожку ни разу в жизни не вставал. Сэм спокойный, вдумчивый и немного скупой в движениях и словах. У него красивый, полный тоски взгляд и томная улыбка. Сэм больше похож на маму, а Джим — ни на кого из родителей и одновременно сразу на обоих. Сэму досталось имя отца, а Джиму — его слава. Только Сэм сознательно не пользуется своим наследством, а у Джима нет выбора. Они слишком похожи внешне и слишком разные внутри. Сэм — теплый свет затухающей звезды, Джим — взрыв сверхновой. Им никогда не ужиться вместе, они плохие братья. И от этого Джиму еще неприятней наблюдать, как быстро Спок сходится с Сэмом. Как безошибочно они находят общие темы для разговора, как увлечённо работают над экспериментом, не проронив ни слова, как приходят вместе в кафетерий, чтобы после обеда вместе уйти. Джим бесится. Он так долго сближался со своим старшим помощником, так тщательно выстраивал с ним сначала рабочие, а потом дружеские отношения, пытался понять, старался объяснить, учил доверять. А потом появляется Сэм и сходу врывается в пространство Спока, и тот его принимает без всяких «но». Джим бесится. Он бесится вдвойне, когда посреди гамма-смены сталкивается с Сэмом, идущим со стороны кают высшего офицерского состава. Оттуда, где располагается каюта самого Джима, а ещё Маккоя, Скотти и… Спока. И, конечно, это ни о чем не говорит. Но Джим всё равно бесится, потому что Сэм красив, непохож на брата и слишком хорошо ладит со Споком. А потом до Джима доходят не самые приятные вести. Доходят через десятые руки, от энсинов из инженерного, что злит его еще больше. С каких пор капитан узнаёт о том, что творится на его корабле, последним? Джим в отчаянье.

***

— Джим, я — глава медицинской службы звездолёта, а не твой личный психоаналитик. Кирк застаёт Маккоя в его каюте. Ему нужна помощь друга. Ему нужна помощь Боунса. Он уже прошёл все круги ада. Он старался справиться сам, говорил по душам с Ухурой, пробовал напиваться со Скотти, трахнул несколько девиц из инженерного и связи — по очереди и вместе. Он нарушил диету, наелся картошки фри и пропустил две тренировки. Ему ничего не помогло, поэтому Джиму был нужен Боунс. И Кирк к нему пришёл. Вообще-то Джим злился на Маккоя. Не то чтобы они были в ссоре, но холодок, проскользнувший между капитаном и главным медиком, заметили все члены экипажа Энтерпрайз. Все, кроме самого доктора Маккоя. Конечно, Леонард не мог игнорировать перемены в отношениях с другом. Тем более, когда речь идёт о неугомонном Джиме Кирке, который по поводу и без нарушает личное пространство, который не может жить без рукопожатий, похлопываний по плечу и прочих тактильных подбадриваний, который до минимума сводит своё пребывание в одиночестве, и для которого не существует понятия нерабочего времени. Но эти три месяца Маккой так загружен на службе, что ему просто некогда анализировать, почему лучший друг ни разу не заглянул после смены, или с каких пор их общение на мостике не выходит за рамки профессиональных отношений. Леонард, безусловно, догадывался, что Джим на него зол, но не в характере Маккоя лезть с душевными разговорами и выяснять отношения, которых, к слову, нет. Поэтому он просто отпускает ситуацию, решив, что Джим сам придёт к нему, когда созреет морально. И Джим приходит, правда, по другому поводу. — Боунс, я в отчаянии, — Кирк не любит жаловаться, но ему нужен совет, и есть только один человек, которого капитан готов слушать. — Говори, — театрально вздыхает Маккой. Джим уже сидит в своём любимом кресле в каюте доктора. На самом деле в жилище Маккоя у Кирка много своих вещей: любимое кресло, отдельная кружка с изображением Сан-Франциско, пузатый стакан для виски, собственная небольшая подушка — он кладёт её под голову, когда хочет поваляться на полу — и старый бумажный роман, который капитан пытается прочитать уже полтора года. В каюте друга Джим чувствует себя как дома. Ему нравится у Боунса, именно поэтому сюда он приходит поговорить. Ну, ещё потому, что ему нравится разговаривать с Леонардом. — Я в отчаянии, — обречённо выдает Кирк. — Ты повторяешься, Джим. Хватит ходить вокруг да около. Выкладывай, что у тебя, — Маккой ставит на столик перед Кирком чай в кружке с любимым городом и садится в кресло напротив. — Сэм предложил Споку продолжить исследования на Деневе. И что-то мне подсказывает, что мой старпом согласится. — Какая ирония, твоя зеленокровая подружка предпочла другого Кирка, — саркастично фыркает Маккой. — Это даже забавно, что именно Спок оказался тем, кто ушёл от тебя к твоему брату. Поправь меня, если я не прав. Но обычно всё происходило в точности до наоборот. — Боунс, прекрати. Я же серьёзно. — И я серьёзно. Долго ещё вы с Сэмом будете делить игрушки? — Я ничего с ним не делю! Просто… Какого черта ему сдался Спок?! Я знаю Сэма, он даже ассистентов себе не берёт, боится, что кто-нибудь отхватит кусок его славы. А тут предлагает работать в паре! Зачем? — Может, потому, что Спок умный, у них общие интересы, они хорошо ладят… — И трахаются. Леонард давится своим чаем. — Ей! Ты перегибаешь! Мы всё еще говорим о нашем Споке. Зеленокровом вулканском компьютере. — Я видел их вместе, — почти с отчаянием говорит Джим. — Видел, как они общаются, как Сэм собственнически смотрит на него, как Спок позволяет прикасаться к себе. Я уверен, они спят. — Джим, — вкрадчиво отвечает Маккой, — они просто работают вместе. Не буду спорить, возможно, Сэм предложил Споку место в проекте, чтобы насолить тебе. О вашей командной паре по флоту ходят легенды, поэтому вполне логично, что твой брат выбрал в качестве своей маленькой мести именно Спока. Позвать его с собой на Деневу, предложить интересную работу, увести его у тебя из-под носа — чем не идеальный план? Но не думаю, что Сэм опустился до того, чтобы… Ну, ты понял. Да и зачем? Чтобы заставить тебя беситься, вполне достаточно отнять у тебя старпома. В голове Джима вдруг щёлкает. Он смотрит на Маккоя и понимает, что для Боунса предложение Сэма первому офицеру звездолёта совсем не новость. Что-то подсказывает Кирку, что друг знал. Черт побери, он знал! — Кто тебе сказал? Боунс вполне натуралистично изображает непонимание, но Джим слишком хорошо его знает. Маккой прокололся. Для эмоционального доктора его речь получилась уж слишком спокойной, будто заученной. — Прекрати! Ты ведь знал, что Спок хочет уйти. Кто тебе сказал? Спок? Сэм? Инженеры? Кто? И почему ты не сказал… Джим сам себя обрывает, потому что догадывается, кто рассказал Маккою и почему он не поделился с другом. Кирк смотрит на Боунса огромными испуганными глазами. Всё слишком очевидно. Джим — идиот. — Вайнона, — презрительно произносит капитан. — Джим, это… — Не то, что я думаю? А что это? Вы общаетесь? Вы продолжаете общаться! Зачем? Что вы обсуждаете? Меня? Сэма? Может, мне уже начать привыкать называть тебя папочкой? Мне не сложно, у меня их была уйма. Взбешённый Кирк порывисто вскакивает с места. Он не собирается оставаться в каюте Маккоя ни секунды больше. Ему противно и тошно. — Джим, — Леонард успевает сомкнуть пальцы на запястье капитана, чтобы остановить и развернуть к себе. На Маккоя смотрят два пронзительно голубых глаза, в которых столько гнева, что Леонард на мгновение пораженно замолкает, прежде чем продолжить. — Я сделаю вид, что не слышал всех гадостей, которые ты мне сейчас наговорил. Просто послушай меня. Вайнона только сказала мне, что Сэм предложил Споку работу. Твоя мать знает, как ты привязан к нашему остроухому гоблину. Она очень переживает за тебя, что бы ты о ней ни думал. Джим, если Спок действительно решил оставить Энтерпрайз, тебе придётся принять его выбор. Ты должен будешь отпустить. После того, как Леонард заканчивает свой маленький монолог, в каюте стоит тишина. Несколько долгих мучительных секунд капитан и доктор просто смотрят друг на друга: один с презрением, другой с укором. А потом Джим вырывает руку из хватки друга и до того, как уйти, бросает в лицо Маккою: — Мне не нужны советы очередного ёбаря моей матери. Они не разговаривают неделю.

***

Обычно Джим быстро осознает свою вину и сам приходит с извинениями. Он не любит врать себе и выгораживать себя перед другими. Если он не прав, Джим это признаёт. Но в этот раз всё по-другому. Он не видит за собой вины и не считает, что не прав. Но чувство горечи всё равно не оставляет его. Возможно потому, что он впервые по-настоящему поссорился с Маккоем. Возможно потому, что он оскорбил своего друга. А может потому, что он вдруг осознал, что очень скоро потеряет двух очень важных людей, точнее, одного человека и одного вулканца. Ни для кого не секрет, что Джеймс Кирк не любит свою семью, свою реальную семью: мать, брата, небольшую кучку родственников со стороны отца, каких-то дальних тётушек со стороны матери. Не любит — в смысле не нуждается в них. Он не чувствует с ними единения, не скучает по ним, не просит у них советов, заботы и любви. Родственные узы для Джима значат мало. У него даже где-то имеется сын, а может быть, даже не один. Но, если честно, Кирку нет никакого дела до мальчиков с его фамилией и глазами цвета летнего неба. Ему достаточно знать, что они просто существуют в этой вселенной, несколько терранцев с общим набором генов. У Джима есть настоящая семья — это экипаж, у него есть дом — Энтерпрайз, у него есть те, кого он любит и за кого готов умереть, воскреснуть и снова умереть — Боунс, Спок, Скотти, Ухура, Сулу, Чехов. И вот теперь его реальная семья отбирает у него его настоящую семью. Не всю. Но самую главную ее составляющую. И Джима злит, что Спок и Боунс позволяют это делать. Ему кажется, что его предали. Хотя, по сути, так оно и есть. Благо, Маккой выше обид. Он понимает, что семья — ахиллесова пята капитана, Вайнона и Сэм — два главных антигероя этой галактики для Джима Кирка. Куда Нерону, Кроллу и даже Хану до них! Поэтому Леонард вызывает Спока, чтобы вместе пойти к их упрямому капитану.

***

— Привет, — Леонард подсаживается к Джиму в кают-компании, рядом маячит Спок, такой напряжённый, что с его волнением не справляется даже хвалёное вулканское самообладание. Кирк читает бумажную книгу, новую. Роман Камю, который он читал до этого, так и остался в каюте Маккоя, и Джим за ним не пришёл. Вместо этого он выпросил новую книгу у Сулу. Имя на обложке — Мураками, и Леонарду даже интересно, на сколько в этот раз хватит Кирка. На самом деле капитан не любит литературу двадцатого века, но никогда не признается, что не читает классику. Все капитаны читают классику. А Джим — правильный капитан. — Привет, — пресно отзывается Кирк. — Я знаю, что ты дуешься, — добродушно начинает Леонард. — Доктор, я полагаю, что слово «дуешься» не совсем подходит по статусу… — Он дуется, Спок, — обрывает старпома Маккой. — У меня есть на это причины, Боунс, — также сдержано отвечает Джим, но всё же отрывается от книги. — Думаешь? — дразнит капитана Маккой, Спок предпочитает промолчать. — Да, мой старший медицинский офицер и по совместительству лучший друг трахается с моей матерью. А мой первый помощник собирается покинуть корабль, но при этом почему-то не считает нужным доложить об этом своему капитану. И что-то мне подсказывает, по примеру главы медслужбы трахается с моим братом. Да, ты прав, Боунс, я немного недоволен вашим поведением. Затем Джим поворачивается к вулканцу и пристально смотрит ему в глаза. Первый офицер выдерживает пытку пристальным взглядом, но Маккой замечает, как он судорожно сжимает пальцы за спиной. — Спок, ты хоть понимаешь, какая роль тебя ожидает? Собираешься стать научным партнёром доктора Кирка? Серьёзно? У Сэма в колонии жена и сын, и очень-очень скучная жизнь. Он везет на Деневу любовника в твоем лице. — Джим, хватит! — прерывает его Маккой. — Если бы я не пришел к тебе мириться, я бы сказал: «Закрой свой поганый рот». Но я тебе этого не скажу, потому что я хороший друг и знаю про твой пунктик по поводу семьи. Знаешь, мне стоило хорошенько тебя взгреть, чтобы выбить из головы всякую чушь. Раз и навсегда. Но, во-первых, Спок не даст тебя побить. А во-вторых, ты сам себя будешь корить, когда поймёшь, как круто ты ошибался. Леонард делает паузу, но Джим не собирается помогать ему. Он всё еще считает, что прав, и ему нужны по-настоящему веские доводы, чтобы поменять свое мнение. — Спок остается на Энтерпрайз. Он даже не собирался никуда уходить, — снисходительно выдает Леонард. Весь его внешний вид говорит о том, что он ожидает бурную реакцию на свои слова. Но Джим лишь переводит удивлённый взгляд с доктора на старшего помощника. — Это правда? — Совершенно верно, капитан. Не буду отрицать, ко мне поступало предложение от доктора Кирка продолжить работу над экспериментом на Деневе. Я сразу же дал отрицательный ответ, поэтому не счёл нужным оповещать вас о предложении вашего брата. К тому же я предположил, что данная информация негативно скажется на ваших взаимоотношениях с доктором Кирком. — Так ты остаёшься на корабле? — с опаской спрашивает Джим, будто ещё не совсем доверяя услышанному. — Безусловно. У меня никогда не было намерений… Спок не успевает закончить фразу, потому что Джим порывисто сгребает его в объятиях. — Я рад. Кирк действительно выглядит и чувствует себя счастливым. Настолько, что не задумывается о том, как его жест выглядит со стороны. К чёрту всех! Спок остаётся с ним. — Я тоже могу сказать, что чувствую удовлетворение в связи с разрешением данного конфликта. — Эй, парни, оставьте грязные разговорчики для спальни! Вы тут не одни, между прочим, — ухмыляется Маккой. — И, к слову, мы ещё не все вопросы решили. Едва Джим выпускает старпома из спонтанных объятий, как получает увесистый подзатыльник от Маккоя. — Ау! Боунс, какого?! Что ты себе позволяешь, я ещё пока твой капитан. — Ты только что обжимался со своим старшим помощником, капитан, — закатывает глаза Леонард. — Твоя репутация уже лежит на полу и судорожно подёргивает ножками. — Доктор, всё же… Леонард жестом останавливает речь Спока. — Джим, ты серьёзно предполагал, что я сплю с Вайноной? Ты из ума выжил?! Неужели ты думал, что кто-нибудь из нас осмелится вступить в связь с твоими родственниками?! Тем более, матерью или братом! Ты — наш друг, наш капитан. Да, я на тебя ворчу, угрожаю гипо, возмущаюсь твоим поведением, но я слишком тебя уважаю, чтобы крутить роман с твоей матерью, какой бы привлекательной женщиной она ни была. А теперь посмотри на Спока, он же ходячая мораль. Его Ухура два года совращала, а Сэм на корабле две недели всего. Кирк пристыженно смотрит на друга. Ещё полчаса назад он свято верил в то, что Леонард Маккой спит с Вайноной, а теперь он смотрит на Боунса и видит, как тот гневно раздувает ноздри, как брезгливо хмурит лоб, как искренне возмущён обвинением Джима. Кирк ругает себя последними словами. Это же Боунс и Спок! Каким же идиотом надо быть, чтобы предположить связь между Маккоем и Вайноной или между Споком и Сэмом? Это же чистой воды абсурд. — Я параноик? — Совсем немного, — улыбается Джиму Леонард. Может, Джеймс Кирк — блистательный стратег и командир от бога, но в житейских вопросах Маккой умнее капитана, поэтому он не будет обижаться. Уж точно не на Джима.  — Ладно, можешь и меня обнять. Джим уже делает шаг к другу, но его останавливает скромное покашливание Спока. — Доктор, что касается вашего последнего заявления относительно моих взаимоотношений с доктором Кирком, я вынужден внести коррективы.

***

Иногда Боунс раздражает Джима, даже не раздражает, а бесит. Бесит, когда он по любому поводу цепляется к Споку. Когда не по делу вставляет свои едкие замечания. Когда становится иронично равнодушным вместо того, чтобы проявить сочувствие и заботу. И когда, наоборот, начинает не в меру волноваться и опекать по пустякам. Что тут говорить? Доктор Маккой — чертовски раздражающий тип. Когда Маккой в очередной раз плюется ядом в адрес тупых энсинов из инженерного, безмозглых офицеров безопасности, невыносимого старпома или идиота-капитана, Джим всерьёз задумывается над тем, чтобы ссадить доктора на ближайшем планетоиде, желательно, не имеющем атмосферы. Одно радует, такое случается относительно редко, не чаще двух-трёх раз в месяц. Иногда Джим искренне считает, что Леонард — лучшее, что случалось в его жизни. Боунс может быть невероятно хорош. Если доктор сам того желает, у него появляется безупречное чувство юмора, он становится прекрасным собеседником, идеально тактичным, чутким и понимающим офицером медицинской службы. В такие минуты Джим задается вопросом, за какие заслуги он получил в награду такого друга. Маккой умеет улавливать настроение капитана. Он знает, когда Джим нуждается в поддержке, а когда его лучше оставить одного. Знает, когда следует промолчать, а когда его слово (иногда ласковое, иногда жёсткое) необходимо, словно воздух. Леонард не помнит обиды и не зацикливается на грубости, за что Кирк ему безмерно благодарен, потому что сам он такой способностью обделён. Но бывают моменты, когда Леонард Маккой не просто хорош, он потрясающий. Например, в тот момент, когда его кулак впечатывается в переносицу Сэма. Когда он четким, выверенным движением врача сминает смазливую мордашку старшего Кирка. О да, в эту секунду Джим обожает своего доктора. Не то чтобы Джим не пытался остановить Леонарда. Скажем так, он пытался, он даже бежал за ним. Но двери турболифта, как назло, закрылись на секунду раньше, чем Кирк успел проскочить в них. И поворотов на палубе научного отдела оказалось чуть больше, чем помнил капитан. В общем, Джим старался, и не его вина, что Маккой лучше ориентируется в этой части корабля и бегает быстрее. Доктор, между прочим, абсолютный чемпион академии в кроссе, а у Джима всего лишь второе место в спринте. Да и опоздал Джим всего-то на пару секунд. Пара секунд, за которые Леонард успел сломать нос брату. — Какого хера?! — возмущённо шипит Сэм, зажимая нос, из которого хлещет кровь. — Доктор Маккой! — строго говорит Джим, но не настолько, чтобы Леонард расценил его реплику, как приказ. Это очень тонкое искусство — сказать так, чтобы его возмущение получилось убедительным для Сэма и понятным для Боунса. Но правильно подобрать тон для капитана не составляет никакого труда. Пусть Джим не был лучшим спортсменом в академии, зато он блистал на сцене студенческого театра. Его короля Лира до сих пор не удалось превзойти никому из кадетов. Леонард правильно расценивает реплику капитана, и следующий удар Сэм получает в живот. Не сильный, но весьма неприятный, особенно для нетренированного Сэма. — Джим, что, нахрен, происходит?! Сэм задыхается и говорит с хрипотцой, а из его носа все еще льётся кровь. — Потрудитесь объясниться, доктор. Пусть голос капитана по-прежнему серьёзен и обращён к Леонарду, с неприятной усмешкой он смотрит только на скорчившегося от боли брата. Леонард приподнимает Сэма за грудки и заглядывает в глаза, такие же ясные, как у капитана Энтерпрайз. Но Маккоя не прошибить этой чарующей синевой. Только не такого Маккоя, который полон гнева. Уж Джим-то знает своего доктора. — Мне плевать, насколько ты знаменит в научной среде, насколько важны твои открытия, кто твои брат и родители, — хищно шипит Маккой в лицо Сэма. — Если ты ещё раз попробуешь втянуть Спока в свои грязные игры, если ещё раз воспользуешься его эмоциональной нестабильностью, чтобы отомстить Джиму, если я просто увижу тебя рядом с ним, клянусь, я сделаю так, что остаток жизни единственным способом получить удовлетворение для тебя останется написание очередной диссертации. Сэм неприятно кривится, и образ грустного одинокого биолога-исследователя рассыпается на глазах, открывая неприятную подноготную брата капитана. — Хм, видимо, я просчитался, когда решил трахнуть Спока. Я-то думал, Джим поёбывает своего старпома, а, оказывается, он — ваша остроухая принцесска, доктор. Простите меня. Мне передать от вас привет маме? Сэм ещё мерзко ухмыляется, а Джим уже понимает — зря. Потому что следующий удар Маккоя вырубает его до самой Деневы. В такие секунды Джим обожает своего Боунса. До дрожи в коленях. До покалывания на кончиках пальцев. До эрекции в форменных брюках. Что скрывать, Джим обожает Маккоя всегда, в любую секунду. А в такие моменты просто не может совладать с собой. — Джим, ты — больной! Знал бы, что тебя заводит сломанный нос твоего брата, давно бы поколотил Сэма, — на выдохе шепчет Леонард, когда Джим отстраняется от его губ, но продолжает прижимать всем телом к переборке в медотсеке. Плевать, что за пластиковой стенкой в отключке отдыхает брат капитана. — Это всего лишь поцелуй благодарности благородному рыцарю Энтерпрайз, — словно змей-искуситель улыбается Кирк. — Ты не очень смахиваешь на девицу в беде, и спасал я не тебя, — нервный смех Маккоя неожиданно обрывается, потому что Джим запускает руки под синюю форменку Леонарда и жадно выцеловывает ему шею. — Тогда нам срочно нужно отправить ходатайство старшему помощнику на присвоение тебе рыцарского титула, — между быстрыми поцелуями говорит Джим. — Давай не всё сразу, сначала разберёмся с твоей благодарностью. Я обязан получить всё, что мне причитается за годы мучений с тобой, — Маккой на ощупь вбивает код блокировки на двери бокса и тянет Джима в сторону биокровати. — Ты хотел сказать, за годы передергивания на меня, — смеётся Джим. — Я это и сказал, — в тон ему отвечает Леонард и уже сам целует капитана.

***

— Доктор, я должен выразить глубокое возмущение вашим поведением в каюте доктора Кирка. Во время обеда Спок садится за стол напротив Джима и Леонарда, и Маккой больше не пытается впихнуть в капитана полезный стебель сельдерея, чему Кирк безусловно рад. Вот чему Джим вовсе не рад, так это тон, с которым начитает разговор его старший помощник. Конечно, он не надеялся, что Спок набросится на них с благодарностью. Всё-таки Спок остается чёртовым полувулканцем с проблемой самоопределения и целым крейсером всевозможных земных и вулканских комплексов. Но… Господи, а чего вообще ожидал от него Джим? Радости? Счастья? Благодарности? Признания в любви? То, что капитан Кирк ещё не получил рапорт на действия старшего медицинского офицера относительно гражданского лица, уже неплохой знак. Даже очень, очень хороший знак. Спок — это Спок, Джим привык. Проблема в другом — как на заявление старпома отреагирует Маккой. Капитан чувствует, как напрягается Леонард. Как он, словно хищник, замирает перед атакой, результатом которой станет очередная словесная перепалка. Чтобы предотвратить надвигающуюся ссору, Кирк в попытке успокоить проводит ладонью под столом по бедру Леонарда. Он бы не постеснялся взять Боунса за руку, но руки Маккоя заняты сельдереем. Джим аккуратно сжимает коленку Леонарда, успокаивая и одновременно наслаждаясь властью над доктором. Маккой глубоко вздыхает и дает Споку продолжить. Миссия Джима выполнена. — Мне следовало бы подать на вас рапорт, доктор, — продолжает старший помощник, — но я чувствую иррациональную благодарность вам и недостойное моей расы лёгкое злорадство. — Лёгкое? — кривится Маккой, Джим рядом пытается заглушить смешок. — Лёгкое, — невозмутимо подтверждает Спок. — В таком случае, пожалуйста, — в тон ему отвечает Леонард. — Можешь поблагодарить и меня, — вставляет своё слово Джим. — А тебя-то за что? — удивлённо приподнимает бровь Леонард. — Скажем так, не без моих стараний на Деневе Сэма ожидает не только скандал с разгневанной женой, но и отличная взбучка от матери. — Ты что, пожаловался Вайноне?! Наябедничал? Джим, ты понимаешь, как это по-детски? — Боунс, я навсегда останусь младшим сыном. И если я сказал, что вазу разбил Сэм, значит, вазу разбил Сэм, — самодовольно лыбится Кирк. — Но ты же не рассказал ей, что… Леонард и Спок смотрят на Джима со смесью упрёка и страха. — Успокойтесь. Я лишь сказал матери, что Сэм склонил офицера Звёздного флота к неподобающей интимной связи, воспользовавшись своим статусом ученого. Уверен, Вайнона предположила, что мой брат завёл роман с юной и наивной энсин из научной службы. — Ну, ты и скотина, Джим, — вопреки своим словам Леонард расплывается в улыбке. — Я ценю вашу поддержку, — серьёзно вставляет Спок. — Но хочу напомнить вам, господа, что моя физическая сила в несколько раз превышает вашу. Поэтому в случае необходимости я в состоянии сам наказать обидчика, если сочту такие действия уместными. Впрочем, подобный исход событий мне представляется крайне маловероятным. Старпом едва успевает закончить свою нравоучительную тираду, как Леонард перегибается через стол, властным движением обхватывает Спока сзади за шею и настойчиво притягивает его к себе. — Запомни, не важно, насколько ты сильный, я любого разотру в порошок, кто осмелится использовать тебя в своих гнусных целях. Любого. Маккой поднимается и уходит. Споку остается лишь удивлённо смотреть ему вслед, непроизвольно открыв рот. Из ступора его выводит негромкий хруст. Джим напротив грызёт стебель сочного сельдерея. — Капитан, я не в силах идентифицировать значение действий доктора Маккоя. Джим хитро усмехается, продолжая поглощать сельдерей: — Спок, он сломал моему брату нос из-за тебя. Как ты думаешь, что это значит? Даже если старший помощник и хотел скрыть своё удивление, у него это вышло из рук вон плохо. Брови сами ползут вверх, глаза предательски расширяются, а дыхание становится прерывистым. — Но вы… Разве вы?.. Я думал, доктор сторонник моногамных… Нет? — Спок, кажется, впервые не решается полностью озвучить свою мысль, чем ещё больше забавляет Кирка. — Я не против, — Джим нагло подмигивает старшему помощнику и встаёт из-за стола. Перед тем, как уйти из кафетерия, он бросает через плечо. — Если ты, конечно, осмелишься на подобный эксперимент. Кирк оставляет Спока в полном замешательстве. Он практически уверен, что оставшиеся четыре часа и тринадцать минут альфа-смены первый офицер по науке проведёт, решая простую дилемму: достаточно ли он смел для того, о чём говорил капитан. За это время доктор Маккой трижды наорёт на медсестёр, пять раз назовёт членов экипажа Энтерпрайз кретинами и два раза — идиотами, регенерирует три перелома и предотвратит один анафилактический шок, закроется в своем кабинете, где будет гладить триббла и думать о том, правильно ли расценил Джим его действия в кафетерии. Все эти четыре часа и тринадцать минут Джеймс Кирк будет чётко выполнять обязанности капитана звездолёта, планировать увольнительную для экипажа на ближайшей планете-курорте, напишет Ухуре, что ей пора присмотреть себе пару, напишет Скотти, что Ухура, наконец, свободна. Джим будет стараться как можно меньше представлять грядущую жаркую ночь не без участия первого медицинского офицера и позволит себе крохотную надежду на то, что Спок правильно решит свою дилемму. За четыре часа и тринадцать минут Джим ни разу не вспомнит о Вайноне и Сэме.