Дети Г.И.Д.Р.Ы

Она – ведьма. Могущественная Алая Ведьма, только вот глаза у нее, как у загнанного зверя. Она не боится. Худшее произошло, они забрали Пьетро, а остальное не имеет значения. Говорят, она сумасшедшая. Говорят, она может уничтожить Щ.И.Т.. Говорят не вслух – такое не произносится. Ядовитый шепот летит по коридору, слова въедаются в уши, отпечатываются где-то внутри ярко-алым. Раз. Два. Три. Кубики разлетаются на части. Раз. Два. Три. Она не боится своих способностей: нельзя бояться чего-то настолько естественного. Пальцы белеют от напряжения, руки трясутся, а глаза застилает красноватой дымкой. Он – солдат. Лучший. В этом не сомневается никто. Солдатам вроде него по долгу службы не положен страх, но он боится. Боится, каждый раз входя в болезненно-вычищенную криокамеру, боится терять себя и собранные по крупицам за ничтожно малое время воспоминания. Он не сопротивляется, потому что охраны слишком много даже для него. Он закрывает глаза и чувствует укол нечеловеческого холода. Солдат падает. И с каждым новым пробуждением ему все труднее возвращаться, буквально собирая себя заново. Вместе – оружие. Мощное, самое мощное, венец всего, что есть в распоряжении Г.И.Д.Р.ы, только вот сами они об этом не знают. Для них есть лишь тестирования, тренировки, задания, люди в мятых и запятнанных халатах или же в безупречных костюмах, но все – безымянные. Здесь, кажется, вообще нет имен. Ведьма. Алая Ведьма, мутант. Он услышал это, хотя не должен был. Случайность, и, главное, – не подавать виду, что слышал разговор двух пожилых мужчин, таких же безымянных. Говорили о нем. О каком-то новом задании и о девушке по имени Ванда Максимофф. И еще – об опасности. Солдат. Зимний солдат. О нем переговаривались невидимки в коридорах, понижая голос до тихого шелеста. Солдат ее мало интересовал. А потом ей говорят, что Пьетро мертв. Мертв. Мертв. Мертв. Так не бывает, она бы почувствовала, разве нет? Ведь они связаны… Нет, это точно. Не выдержал испытаний, такое случается и с мутантами. Ванда молчит. Она слышит краем уха, как переговариваются доктора за спиной. Они говорят – шок. Говорят, что лучше увести ее, когда стена разлетается в пыль и двое охранников летят вниз. Всего двое, недостаточно, они все, все… А потом Ванда видит довольную улыбку Пирса и понимает, что все было рассчитано до последней мелочи. Иначе быть не могло. Месяцем позже Ванда стоит посреди пустого зала, а в мозгу настойчиво стучит: беги, беги, беги. Сейчас сюда придут, ее поймают, неужели она думала, что может сбежать? А ноги не слушаются, Ванда просто стоит, и если спросить, как она здесь оказалась, едва ли она сможет объяснить. Почему они медлят? Почему она еще жива, в конце концов? Стон разлетается по пустому залу, неприятно отдаваясь в ушах. Это мужчина. Он прикован к креслу, похожему на пыточное, раздет до торса, и… Ванда испуганно отступает назад, прижав ладонь ко рту. Он ранен, и ровно от раны расходятся уродливые шрамы на груди. Ванда ловит его взгляд совершенно случайно. - По... Помоги… Мне… И Ванда бежит, бежит как можно быстрее, натыкается на кого-то, плачет и бессвязно бормочет. Она не хотела. Ее не наказали. Наказали охранников-санитаров, якобы упустивших беглянку. Ванда знала, что спрашивать опасно, и сама не могла ничего узнать о странном раненом мужчине с металлической левой рукой. И она предпочла забыть. Спустя время Баки узнал, кто она. Та самая ведьма, только вот похожа больше на перепуганную девчонку, невесть как попавшую в тщательно охраняемое помещение. Впрочем, это неважно, считал Солдат. Ровно до того, как узнал, что им предстоят тренировки. «А после – важнейшее задание», – мягко, как-то по-кошачьи объяснил Пирс. Ванда почти бежала на улицу, в крошечный внутренний дворик, где должны были быть тренировки, когда больно до синяков схватили за запястье. Зимний Солдат. Значит, это был он тогда. Впрочем, сейчас уже неважно. Ванда не умеет драться, ее сила не в этом, но в Г.И.Д.Р.Е. так не считают. Поэтому они и взяли Солдата. Ванда лежит на земле, из разбитой губы течет кровь. Он убьет ее. Мысль настолько же неожиданная, насколько правильная, потому что и правда, убьет, не поморщившись. А значит – придется защищаться, и неважно, что там считают напыщенные люди в костюмах и доктора. Нужно только подняться. Подняться. Успеть оказаться за его спиной, двигаться быстро, и теперь Ванда знает, человек с металлической рукой в ее власти. Она чувствует страх, какой-то глубокий и почти животный и усмехается про себя. Зимний Солдат боится холода… Какая ирония. - Джеймс, - выдыхает девушка. Его зовут Джеймс. Солдат поворачивается к ней лицом. И бьет как-то совсем неправильно, наотмашь. Профессионалы так не бьют. Ту тренировку прервали. Оказывается, за ними следили все это время, и все же занятия продолжились. Безликие и безымянные чудовища в костюмах находили это забавным. Ванда выхватывает крупицы информации из его разума, всего по несколько секунд за тренировку, чтобы не вызвать подозрений, но этого хватает. Сначала они практически не разговаривают. Со временем от наблюдателей остаются лишь несколько скучающих охранников за оградой. Все идет по плану. Ванда знает, что он ничего не помнит и начинает говорить. Сначала тихо зовет по имени. Шепчет, рассказывает. Однажды она набирается смелости и показывает Джеймсу картинки из его же прошлого и ловит неслышное «Стив», сорвавшееся с губ. Когда Ванда уже собирается вернуться внутрь, она чувствует прикосновение ледяных железных пальцев, и Солдат почти выдыхает ей в ухо неловкие, неуверенные слова благодарности. Ненужные. Никто и никогда не заменит ей брата, да у Солдата когда-то тоже были друзья и любимые, и этот Стив. Знать бы еще кто он. Это не любовь и даже не влюбленность, это просто очень больно и еще чуточку страшно, но Ванда с каждым разом чувствует, что они становятся чуть ближе и старается урвать чуть больше чужих прикосновений. А еще она точно знает, что Джеймс чувствует то же самое. Это не отношения ровно до того момента, когда они оказываются слишком близко, и Ванда кладет руки на плечи Солдату. Видит зрачки во всю радужку, замечает сбитое дыхание, а перед глазами темнеет и в голове стучит: нельзя, нельзя, нельзя, нельзя, нельзя. Джеймс целуется неловко и колется щетиной. Ледяные металлические пальцы неумело переплетаются с живыми и горячими ровно в тот момент, когда влетают охранники. Ванда пытается не считать дни. Потом – недели. Потом ее выводят в тот самый внутренний двор, ничего не объясняя. Она ждала чего угодно, только не того, что Джеймс посмотрит на нее осмысленным взглядом, он даже слегка изогнет уголки губ. Почти улыбка. - Начнем? Он не неловок. Не осторожен сейчас. На коже расцветают синяки от бионической руки, Джеймс сминает одежду, тянет волосы, сжимает шею почти до звездочек в глазах. Кожа будто горит от чужих прикосновений, и все это грубо и больно и еще – до смешного правильно. Днем позже она придет на новую тренировку. Проведет рукой по синяку у основания шеи и замрет, глядя на незнакомого парня, едва ли не младше нее самой. «На задании» - говорит Пирс. «Он вернется, – шепчет Ванда. – Он должен вернуться».