Семиструнка

      Она милая, особенно когда в руки попадает гитара. В такие моменты она горбится над инструментом, тихо шепчет, частит словно родничок, заговаривает, и, наконец, трогает пальцами струны. И неважно, нейлоновые или бронзовые, медные или «деревянные» нити тянутся от головки грифа к подставке, звук, который вылетает в воздух, завораживает, но неизменно печален, ведь собственная гитара слишком большая роскошь.       Я около её дома. Нищета.       Пятиэтажная хрущевка напоминает замок Кафки, но в ней нет того пафосного величия. Сходство заканчивается на ощущении полной безысходности. Канарейка в свинарнике.       Лестничные пролёты отдают глухим эхом. Пахнет чесноком и куревом. Третий этаж. Прислоняю чехол к стенке. Звонок.       Она открывает дверь, глаза заспанные, нет, заплаканные. — О, привет. — Привет, — улыбаюсь я. — Можно войти? — Ну, у меня не прибрано. Подождешь на кухне? — Знаю я твое не прибрано. Носки на батарее и разбросанная кровать за бардак не считаются. — Считаются, — супится, прямо сердитый хомячок. — Топай на кухню.       Знаете английские криминальные комедии нулевых? В таких фильмах могут быстро монтироваться целые отрезки времени всего парой кадров. Примерно так же двигаюсь я. За то время, пока она прибирает свой «хаос» в комнате, на кухонном столе появляется торт, на холодильнике новогодняя мишура, которую прямо перед выходом погрызла кошка, а в моих руках гитара. Семиструнка.       Она входит на кухню. — Ну, а чего чайник ещё не включила?       Остановилась. Я вижу, как дрожат её руки, а взгляд бегает, словно у наркомана на допросе, то на моё лицо, то на предмет, что пахнет свежим лаком и кажется тихо гудит от того, как трясутся мои колени. — С днём рождения, — говорю я и протягиваю подарок.       Она берет гитару так же, как я подала её, словно новорожденную. Наверное, сейчас она всё ещё не верит в реальность. Скрипнул стул.       Безымянный палец подцепил первую струну.       Шесть лет назад мы познакомились. Это произошло банально, до тошноты, на школьной линейке появилась новенькая, которую я сразу заметила. Она прибилась к классу, словно ворона. Короткие черные волосы торчали перьями, у её матери не было денег на нормального парикмахера, зато всегда водились гроши на алкоголь, после распития которого она стригла дочь бельевыми ножницами. Черные глаза, черная одежда. Она выделялась мрачным пятном на фоне светлых нарядов праздника. Заметив мое внимание, она подошла и назвала своё имя…       Вторая струна звенит вальсом жёлтого с оранжевым.       Впервые мы пошли гулять вдвоём осенью на следующий год. Тогда она уже стала более открытой, улыбка очень красила её чуть узковатое лицо, что напоминало портреты комсомолок конца семидесятых. В парке нам встретился седой мужчина. Он восседал на скамейке, словно король на троне, и под вальс опадающей листвы беспечно перебирал пальцами незамысловатые аккорды. Весь оставшийся вечер мы слушали его, а я грела замерзшие пальцы на её плечах.       Третья струна ударила по ушам. Перетянута.       Через год она пропала. Прямо в середине учебного года. В школе говорили, что её сбила машина, но я не верила в это, пока не увидела тело с кучей проводов от громоздких машин вокруг больничной койки. Тогда я плакала впервые за много лет. Дни тянулись за днями, медленно перетекали месяца, я ходила к ней и читала книги, ведь давным-давно она поделилась со мной тем, что мать никогда не читала ей перед сном, а ведь так хотелось. Когда она задремывала, я целовала ее губы.       Четвертая струна прозвучала гулко, словно колокол.       Я перешла в выпускной класс, а она вернулась к тому, на чем остановилась. Мы почти не общались. Она сторонилась меня, словно прокаженной, а мне было так обидно, что хотелось кусать коленки и рвать волосы. Наконец я застала её. В школе был музыкальный кружок, конечно же, она в него не ходила, но оставалась после уроков поиграть на казенной гитаре, пока никто не услышит, не заинтересуется. Одним вечером я вошла и заперла за собой дверь. Мать винила её в том, что теперь у семьи огромные долги, в том, что муж ушел от неё, даже свой алкоголизм она свалила на совесть дочери. Тогда мы просидели в кабинете музыки до позднего вечера. Моя блузка вся промокла от её слез.       Пятая струна прозвучала как-то тихо.       Моя жизнь играла красками. Выпускной, первый поход в клуб, поступление в университет. Она же усердно трудилась как на фронте учебы, так и на поле работы. Мой отец помог ей найти квартиру для съема. Его друг по горячей просьбе скинул цену почти в половину, и она со скрипом, но всё же смогла потянуть предложенную сумму. Теперь мы часто сидели вместе. Она все время зевала, потому что никогда не высыпалась, а я читала ей книги и массировала опухшие после рабочего дня ноги…       Шестая струна дала нотку похоронного марша.       Год тянулся медленно. У меня второй курс, у неё судорожные плескания в океане жизни. Да и жизнь ли это была? Так, существование. Семьи у неё теперь не было, даже несмотря на то, что она пыталась помириться с матерью раз за разом, друзья и те пропали, да и не больно они с ней общались после аварии. Осталась только я. А у меня, где-то там, за сердцем, вспоминался вкус её губ. Не знаю, может, она это чувствовала и боялась, может, подобное ей было отвратительно, но я не могла просто так её отпустить и несмотря на протесты, продолжала приходить в малюсенькую однушку, то с сеточкой апельсинов, то с красным полусладким, которого никогда не давала ей больше двух бокалов.       Её руки замерли перед седьмой струной: — Почему ты так щедра?       Почему? Не знаю. Наверное, потому что вижу её тоску, может из-за прогрессирующей худобы и отсутствующего взгляда, который оживляется, лишь когда я к ней обращаюсь или при взгляде на витрину музыкального магазина. Может, потому что её волосы, которые всё ещё торчат на затылке, словно перья, продолжают мне сниться долгие годы. Не знаю. Прошло шесть лет с нашего знакомства. Шесть струн прогремели в кухонной тишине. Сейчас идет седьмой год, а последняя струна на гитаре все ещё не тронута, кто знает, может она лопнет, а может издаст поразительный импульс, который проберется в глубины наших душ и согреет их. — Потому что я люблю тебя, — говорю я.       Её палец срывается и проносится по всем струнам, от седьмой к первой. Аккорд отлично звучит…