Исповедь самоубийцы

      Чуя с шоком смотрит на мертвого, лежащего у его ног.       — Нет-нет-нет, не верю, не может такого быть… Раньше же не получалось, так почему сейчас? — в голосе проскальзывали нотки отчаяния и грусти, — Ты придурок, Осаму. Придурок, гад, идиот, имбицила кусок! Что ты наделал…       Голос парня дрожал, как и его руки. Ему не хотелось верить, что все это — правда, что это все реальность, не сон. Не верилось, что его напарник, хоть и бывший, но все же напарник, сбросился с крыши прямо на его глазах.       — Зачем же ты это сделал, придурок, зачем? — Накахара опустился на пол и хотел закрыть лицо руками, как что-то пошло не так.       Кровь текла как в обратной съемке. Земля же, на месте где только что она находилась, была суха.       — Что за? — Чуя быстро встал и отошел на несколько шагов назад, с шоком наблюдая взлетающее тело суицидника.       — Простись со мною, мать моя, — Чей-то голос раздался совсем рядом с парнем, и в то же время он был, как будто отдален, — Я умираю, гибну я.       — Кто ты? Покажись!       — Больную скорбь, в душе храня, ты не оплакивай меня, — голос стал четче и из-за поворота вышел парень с какими-то печальными глазами. — Не горюй по этому самоубийце, он возможно и не достоин твоего горя.       — Откуда тебе знать, достоин он или нет? Кто ты вообще такой? — Чуя не понимал ничего и это его изрядно бесило. Бесила это жалость, скорбь в глазах этого чудака.       — Тогда давай узнаем. Пошли на крышу.       Рыжий не доверял человеку, что не сказал своего имени, но все же любопытство у него всегда было сильнее осторожности, и он пошел вслед за парнем.

***

      На крыше дул легкий ветерок. Он чуть трепал волосы и плащ Чуи, но волосы на голове Дазая застыли в одном положении, как и бежевый плащ.       — Рей, спасибо тебе. Не снимай пока стазис, хорошо? — парень с печальными глазами чуть улыбнулся мужчине, что стоял рядом с детективом.       — Может кто-нибудь мне уже объяснит, кто вы, черт возьми, такие?! — Накахара чувствовал, что еще немного и его нервы сдадут.       — Ты так похвально жаждешь знаний. Хорошо, меня зовут Сергей Есенин. А это мой друг, Рей Бредбери. Мы путешествующие эсперы, — Сергей повернулся к мафиози и его глаза блеснули озорством, — А так же я еще один на этой крыше самоубийца, который никак не умрет из-за способности своего друга.       — Слишком много о себе информации открываешь, — тот, кого назвали Реем, вздохнул и посмотрел на Чую, протягивая руку для рукопожатия, — Рей Бредбери. Способность — «И грянул гром».       — Накахара Чуя. Способность — «Смутная печаль». — Парень пожал протянутую руку, радуясь, что хоть что-то ему стало ясно.       — Вот мы и познакомились, вот и отлично! Теперь можно приступать, вдруг что-то действительно интересное узнаем из жизни этого истукана! Есенин подошел к Осаму и произнес без эмоционально, похлопав того по плечу:       — Исповедь самоубийцы. Дазай в тот же момент чуть пошатнулся вперед. Чуя, заметив это, бросился схватить парня за руку, не дав упасть. Но Сергей его перебил, задал один единственный вопрос:       — Из-за чего ты так жаждешь умереть?       Накахару удивил даже не этот вопрос, а то, что повествование пошло пленкой жизни.

***

POV Осаму

      Дазай Осаму. Имя, что долгие годы вселяло ужас в сердца многих в Йокогаме из теневого мира. Хотя почему вселяло, оно и сейчас вселяет.       А все началось в детстве. Все, как и у большинства самоубийц, началось в семье. Все говорили, что этот ребенок гений для своего возраста, он обязательно добьется огромных успехов в мафии.       А на что еще способен ребенок в семье слуг мафии? Только одна ему дорога, только одно предназначение.       А за постоянным восхищением моими талантами скрывалось давление родителей:       — Ты, ничтожество, когда же ты поймешь, что жизнь — не сахар?       — Тупица! Если ты и вправду поступишь так, то все твои люди погибнут! Ты тоже, но тебя будет не так жалко, как других.       С детства я не знал, что такое игра с ровесниками. А нет, в пять лет в первый и последний раз я поиграл в догонялки. А дальше только учеба-учеба-учеба. Поощрением косой взгляд и сухая похвала, наказанием плеть и заточение в подвале без еды.       Это было в норме. Если честно, я даже не знал, что это не жизнь. Я радовался, когда мне кидали похвалу и переживал за родителей, когда они меня избивали. Я не мог понять, что это ужасно.       Пожалуй, большинство шрамов, что я скрываю под бинтами — следы плетки.       Я все терпел, пока мне в руки не попалась книга, простая книга. Книга о детстве, о любви. Я долго удивлялся, а разве такое бывает? Как оказалось — да.       Стоило мне лишь присмотреться к отношениям родителей на публике, как я понял — я все время заблуждался. Меня никогда не любили в семье. Никогда поистине не хвалили.       Все вокруг меня с детства сплошная ложь.       В двенадцать лет я решился на свою первую попытку суицида. Увы, Мори, что на тот момент был лишь подпольным доктором, смог вытащить меня. Спас мое существование.       Вернувшись домой я получил плети больше, чем за всю свою жизнь. Наверное, это меня подтолкнуло на вторую попытку. А за ней были и третья и четвертая. Пятая, шестая, седьмая. Я уже не помню, сколько же я совершил их всего за один год.       Вскоре родители погибли на одном из заданий, оставив после себя изуродованного монстра. Однажды я подслушал их разговор обо мне. Они всегда хотели меня сломать, превратить в машину убийств и стратегий.       Ну что ж, за что боролись на то и напоролись. Я вырос бессердечным, без чувства сострадания и жалости. Мори хвалил меня, обещал, что я обязательно стану боссом.       А потом я встретил его. Накахара Чуя, ребенок, что пережил не меньше, но с таким стремлением к жизни. Я его возненавидел.       Возненавидел все его попытки сблизился со мной. Вскоре мы были соединены обоюдной ненавистью.       Признаюсь честно, я ему завидовал. Сильно, до чертиков в глазах. Он любил этот прогнивший мир, провел действительно счастливое, как мне казалось, детство.       А потом я узнал о нем все.       Накахара Чуя. Ребенок, что потерял в один миг абсолютно все что любил и чем дорожил. Ребенок, что уничтожил все своими собственными руками.       Да, я его узнал. Решил применить все знания психологии и узнал то, что тот считает себя так же очень одиноким. Внутри него пустота от Порчи, от своей закомплексованности и ненависти к самому себе. Я понял, что вся эта жизнерадостность лишь маска, но увы, не сумел ее снять.       Я пытался наладить наше общение. Начать все с начала. О, если бы только я умел говорить простое «прости»! если бы я только с самого начала не отгонял его от себя! Мы бы наверняка смогли бы стать отличными друзьями, но на каждый мой шаг к нему, на каждое мое слово, действие он огрызался и твердил лишь одно слово:       — Ненавижу.       Уже почти забыв, каково это, совершать суицид, я вновь это вспомнил. Боль от пореза на запястии, боль от веревки на шее, от падения, от воды.       Я ненавижу родителей, я ненавижу себя. Ненавижу за то, что не умею просить прощения, за то, что я такая тварь. Но, наверное, больше всего я ненавижу Чую. Ненавижу за то, что заставляет иной раз чувствовать меня глупцом, за то, что от его взгляда у меня внутри все сжимается, за то, что не замечает моих попыток помирится.       Вскоре я смирился. Смирился со своей участью быть одиноким среди мафии. Мафия — семья? Наверное. Точно для Накахары, но отнюдь не для меня.       И жил бы я дальше, чувствуя себя игрушкой в руках злодейки-судьбы. И ненавидел бы и дальше весь этот мир, если бы не Одасаку, человек, что показал мне пример сильного человека.       — Если все против тебя, просто иди дальше, — так однажды он сказал мне после очередного пустякового задания.       Я ему завидовал. Завидовал Анго. Они все были живые, не сломанные. Их души наверняка были прекрасные, моя же вся в шрамах и ссадинах.       А потом Одасаку умер. Умер у меня на глазах, на руках. Я не смог спасти единственного человека, что был для меня всем. Я решил сделать так, как он мне посоветовал. Уж он точно знал, что же для меня лучше всего.       Уходя из мафии, я подорвал машину Чуи. Я не знаю, зачем я это сделал, но все же должна же быть какая-то причина?       Я просто не хотел, чтобы он меня забыл.       В Детективном Агентстве почти все меня приняли радушно. Они все были как семья, все они были рады мне, как новому члену этой организации. Я чувствовал тепло, заботу и искренние переживания. Даже Куникида переживал за меня, хотя и скрывал это.       Я не мог там находится поначалу. Слишком светло, слишком добрые все вокруг. Я не мог перестать видеть подвох во всем. Однако вскоре я привык, втянулся. Не мог больше без каждодневных перепалок с Доппо, не мог не посоревноваться в умственном поединке с Рампо, хоть и знал, что проиграю вновь, не мог не отвесить шутливый комплимент Акико, не мог просто без их улыбок.       А потом мне стало страшно. Страшно, что узнав мое прошлое, они все отвернутся, начнут ненавидеть. Я боялся, и из-за страха я вновь взял лезвие и перерезал вены. Я умер бы, не живи в общежитии. Меня спасли, и я вновь винил себя в мыслях, улыбаясь так широко, как только мог. Никто не должен знать то, что меня тревожит. Никто. Они не поймут, будут осуждать. Отвернутся.       Я возобновил все свои попытки умереть. Меня из раза в раз спасали, и, казалось, должны были возненавидеть за это, но продолжали переживать.       На очередной попытке меня спас Ацуши. Забавный малый, что был так наивен и серьезен одновременно. Я не жалею, что притащил его работать в Агентство и плевать чего мне это стоило.       Забавный-забавный Ацуши. Он как ангел. Он научил меня ценить своих учеников, и теперь мне так хочется попросить прощения у Акутагавы, но боюсь, он лишь воспримет это как слабость и просто посмеется надо мной. Все же он мой ученик.       Я работал в Агентстве, но не перестал быть монстром. Я так же легко и сейчас могу свернуть шею, без колебаний нажму на курок, но уже точно не предам никого, кто меня окружает.       И, вроде, все хорошо… Да нет, не хорошо. Душа вновь рвалась на части, когда я увидел этот уничтожающий взгляд голубых глаз. Как мне хотелось бы, чтобы Чуя посмотрел на меня с улыбкой счастья, не скалясь как ненавистные мной собаки.       Я вновь почувствовал себя монстром. Монстром, что покинул того, кто во мне нуждался, монстром, что решил просто уйти, не сказав и слова.       Пожалуй, Накахара всегда был прав, что мне нужно умереть. Но один вопрос до сих пор меня волнует, почему он каждый раз не дает мне подохнуть, если находится рядом? Почему все время твердит, что убьет, но не убивает, лишь уходит?       Надеюсь, я в последний раз стою на этой крыше. Надеюсь, что мой милый шляпник не заметит меня снова.       Надеюсь, сегодня я точно умру.

Конец POV Осаму.

***

      Картинка прервалась, Осаму закрыл глаза. Мысли, что слышали парни, стоящие на крыши оборвались вместе с пленкой.       — Рей, стазис вновь ставь, он же сейчас прыгнет! — Сергей не успел договорить, как только занесший ногу над краем крыши Осаму замер.       Чуя осел на крышу, смотря вперед и ничего не видя перед собой. Он еще не отошел от того, что только что произошло. Все было слишком ярко, живо. Чувствовалось так, как будто он сам пережил это.       — Что это было?       — Моя способность — «Исповедь самоубийцы», не более. Ты же хотел знать, достоин ли он твоей жалости или же нет, — Есенин сел рядом с парнем и похлопал того по плечу, — Согласен, это возможно слишком, однако теперь знаешь, можешь ли ты его жалеть.       — Я не допущу такого, чтобы жалеть его. — Чуя откинул руку парня от себя и, проигнорировав протянутую руку Рея, встал, — Как я понимаю, способность Бредбери — управление временем, возможность отматывать его назад для определенного объекта и заставлять время остановится?       — Не совсем. Весь мир замер, кроме нас и ветра. Так же и весь мир шел в обратном направлении, — ответил парень, смотря в небо.       — Мне вообще интересно, как вы смогли использовать свои способности на Дазае? Все способности при контакте с ним обнуляются, — Чуя не без интереса посмотрел на странную парочку.       — Мы со своими способностями одно целое. Он же не до конца принял себя и свою силу. Впрочем, как и ты. А ведь приняв, ты смог обуздать безумие! Наслаждаться им, играть. И при этом контролировать себя всего до самых кончиков волос. — Сергей тоже взглянул в небо и улыбнулся заходящим лучам солнца.       Чуя ничего не ответил на это, лишь заглянул в глубину неба.

***

      Дазай почти делает шаг вперед, как его ловят за руку и дергают назад. Зажмурившись, он ожидал удара с покрытием крыши, но ему не дали упасть, поддержали, обнимая со спины шипя:       — Еще раз увижу тебя на этой гребанной крыше с целью суициднуться, закопаю живьем и надгробия не поставлю.       — Кто ж знал, что здесь будет мимо пробегать гномик в шляпке? — Осаму хотел снова отшутиться, на что Чуя громко и презрительно фыркнул.       — Достаточно сказать простое спасибо и все, — шатен не понял, к чему это было сказано, но сердце привычно сжалось, и парень понял, что возможно это попытка помирится.       — Спасибо тебе, Чуя. Спасибо за все, — Улыбка вышла немного нервной, неровной, глаза заблестели. Непонятно только от чего, от счастья ли, или от слез?