Прикосновения

Чувство такое знакомое — вяжущее на языке, застревающее комом в горле, как горечь после неудачно проведенной атаки, как решающее очко, забитое командой противника. И другое одновременно — вряд ли ему найдётся достойное описание из его обширного волейбольного опыта. Похожее на спичку — резкая вспышка и лижущее пальцы пламя. Сугавара встряхнул головой, прогоняя ненужные мысли, и встретился с ней взглядом. Привычная улыбка — им давно не нужны были слова, чтобы сказать друг другу что-то. У Шимизу в руках были коробки, тяжёлые и забитые чем-то под завязку, а взгляд, как и всегда, отсутствующе спокойный. Спортивное прошлое — выносливость и выдержка, она никогда не просила помощи, со всем справлялась сама, наводила порядок в вещах и инвентаре, таскала тяжёлые сумки и засиживалась допоздна, сортируя информацию к играм, занимаясь стиркой или проверяя всё ли в порядке. И сейчас — тоже. Сугавара и не стал спрашивать, забрал большую часть коробок из её рук, под молчаливое недоумение и мелькнувшую на мгновение благодарную улыбку. Сегодня было тихо — экзамены и тесты подарили это безмолвие пустующему спортзалу. Для них это было уже позади, университет был выбран, подготовке к экзаменам уделялись все выходные, сегодня тоже можно было бы засесть в библиотеке. Без них бы прекрасно справились с залом и всем прочим, но почему-то уходить не хотелось. Не хотелось оставлять уже совсем родной спортзал, пыльный воздух которого забивался в лёгкие, не слышать стука мяча, скрипа кроссовок, громких возгласов и тяжёлого дыхания. Сейчас было тихо, но совсем скоро зал наполнится звуками и людьми, шумом и смехом. Сугавара выкатил тележку с мячами, вместе с Шимизу они натянули сетку. Первый мяч он подбросил сам — нужно было больше тренироваться, чтобы лучше справляться на матчах. Следующий — подбросила ему уже она. Он улыбнулся этому — и ударил. Так иногда бывало — Шимизу протягивала руку и сжимала в ободрительном жесте его холодную от нервов и напряжения ладонь. Впервые на людях — в матче с Шираторизавой. Это нужно было как-то срочно объяснить, исправить возникшую недоуменную неловкость, и он выпалил какую-то глупость, но вроде бы пронесло. Но страшным было не это. Мяч ударился о сетку и упал, не перелетев на ту сторону площадки. Его глупый страх заключался в том, что она никогда больше так не сделает. Не сожмет его дрожащую руку, не улыбнется одними глазами, не скажет своего безмолвного «я в тебя верю». Он стёр с лица липкую паутину безрадостных мыслей — сам всегда отвешивал оплеухи за подобное — но с собой такие установки работали плохо. Вообще, с собой всё всегда гораздо сложнее. Следующий мяч уже был над головой, он ударил, вложился весь в этот замах, в касание, в траекторию. Мяч пролетел над сеткой, над другой стороной площадки и вылетел в аут. Пот заливал глаза, духота проникала в прохладные стены спортзала через приоткрытые двери, Сугавара барахтался в этой мешанине бессмысленного самобичевания и глупых мыслей, раз за разом ударяя по мячу. Прохладная ладонь коснулась лба — Коуши замер, ощущая ласковое прикосновение. Шимизу вздохнула, тяжело и безнадёжно, как никогда не вздыхала на выходки Танаки и Нишинои, как никогда не обращалась к третьегодкам, несмотря на их промахи и сомнения, как никогда не вздыхала на его памяти в принципе. Ладонь сползла ниже, закрывая глаза, сухие без слёз, мяч с глухим стуком выпал из рук.  — Не хватало только тебе расклеиться, вице-капитан, — обронила она. Он услышал, как она покачала головой, тёмные пряди спутались и упали на лицо, она поморщилась, пытаясь неловким движением убрать волосы. Сугавара протянул освободившуюся руку, заправил за ухо мешающие ей пряди, задел кончиками пальцев щёку. Кожа оказалась мягкой и гладкой и почему-то влажной. Ладонь соскользнула с его лица, Шимизу отвернулась, пряча лицо и пробормотав что-то вроде: «Тебе уже лучше», хотела сбежать. Ещё раньше, чем Сугавара понял, что, чёрт возьми, творит, он поймал её за запястье и выпалил:  — Не уходи. Как же глупо. Глупоглупоглупоглупо. Не стоило этого делать. Не стоило сегодня приходить в клуб. Не стоило показываться Шимизу на глаза в таком виде. Хватать за запястье или думать о том, чего уже никогда не будет. Как же глупо. Сугавара уже готов был выпалить тысячу извинений, выпустить хрупкое запястье из подрагивающих пальцев, засмущаться, сбежать и ещё множество вещей, которые мог предложить в этот момент затуманенный бешеным сердцебиением разум. Но его лихорадочные мысли прервал тихий смех. Киёко смеялась, утирая текущие по щекам слёзы, всхлипывала время от времени и сжала — он вздрогнул от внезапного прикосновения — его запястье в ответ. Тонкие пальцы пощекотали бледную кожу и замерли, обхватив.  — Сугавара, ты идиот? — если бы не смеющиеся глаза и интонация, с дрожащими после слёз нотками, лёгкой насмешливостью, он бы решил, что это конец. Но это не было концом.  — Наверное, так и есть, — усмехнулся Коуши, ловя только выпущенную руку и целуя кончики пальцев. Это было началом.