Манифест отчаяния

Хованский улыбается. Такой привычный и всеми любимый образ шута прост и прекрасен. За эти годы он овладел им в мастерстве и отточил до такого уровня, что и сам поверил в то, что ему абсолютно наплевать. Идеальный вариант, чтобы скрывать свои настоящие чувства. В последнее время он только и может, что смеяться и скалиться, отвечая на вопросы своих подписчиков, а потом и во время разговоров с друзьями. «Все отлично». Может, никто и не замечает, но с каждой последующей неделей, с каждым последующим месяцем улыбка выглядит все более натянутой и неестественной. И если его действительно что-то задевает, то Юра смеется громче. Истерично, с оттенком горечи и отчаянья в радужке глаз, но и этого, конечно, никто не видит. Юра теперь редко бывает искренним. «Я в порядке». Ничего больше не спасает. Алкоголь притупляет боль, заставляет забыться, а поутру, когда Хованский вглядывается в свое лицо сквозь треснутое зеркало в ванной, то видит помятого неудачника и алкоголика. И жалость к себе добивает пополам с тошнотой и мигренью. Юре нельзя пить алкоголь категорически, а лекарства — необходимо, но ему теперь настолько плевать, что желания продлить свою бессмысленную жизнь не возникает. Ему тошно от самого себя. Тошно от слов, которые он говорит, от поступков, которые он совершает. Ему тошно от раскаянья, которое он испытывает каждый раз, когда делает оскорбительный выпад в сторону Ларина. Юра бы рассмеялся, если бы пару лет назад ему сказали, что он станет заложником своего образа. Какая глупость. «Какая низость, Юрий». Хованский проводит ладонью по лицу, стирая утренний морок, и улыбается. Осторожная улыбка и досада. Так искренне. Голос Ларина порой преследует его не только во снах. «Ты расклеился, Хованский. Посмотри на себя! Такой человек просто не мог победить меня на „Версусе“». Юра смотрит, и в зеркале его отражение криво улыбается, приподнимая брови. «Пошел ты, Дима. Исчезни». «Так отпусти меня, мразь. Что с тобой не так?» С Юрой действительно что-то не так, потому что отпустить он не может. Когда что-то касается Ларина, Юра совершенно не способен оставаться невовлеченным. Хованский методично отодвигает от Ларина его окружение. Будь то блогеры, проявляющие к Диме интерес и симпатию, или же хейтеры, пытающиеся прославиться за его счет. Какая разница? Юра работает на два лагеря, загоняя Ларина в угол, прижимая к стенке, чтобы изолировать от всех. Изолировать всех от Ларина. «Это моя территория, суки». Вот тогда-то не у кого будет просить поддержки и помощи и Диме придется обратиться к своему врагу. Да, пожалуй, это будет прекрасный момент. Триумф. Победа. Отчаянье. Ларин скорее выпьет яда, чем под кого-либо прогнется. И уж тем более под Хованского. «Не после того, что ты сделал, Юра». Но разве Юре многого было нужно? Разве он так много просил? Только и всего: не быть самым высокомерным мудаком «Ютуба», не делать из себя недосягаемого. Ницшеанский сверхчеловек, блять! «Какая-то гнилая у тебя философия жизни, ублюдок». «Мир несправедлив, Юрий. И я не хочу разочаровываться снова». «Кто сказал, что я разочарую?» «Абсолютно все тебя выдает». Каким-то волшебным образом в одном Дмитрии Ларине сочетается все, что так презирает Хованский в людях. От внешности до черт характера и привычек. Хованский запоминает их все. Изучает, чтобы позже ударить по уязвимому месту оппонента как можно больнее, потому что не стоит недооценивать такого человека, как Юрий Хованский. Но все, что он может добиться от Ларина своими действиями, — это пренебрежительный смешок и скучающее выражение лица. Дима мило морщит нос, приподнимая верхнюю губу, а улыбка его почти всегда выглядит смущенной. Будто бы он стесняется проявлений своих чувств и своей слабости. «Ты такой же, как и все, Уткин. Обычный человек со своими страстями и пороками. Не лучше и не хуже». «Но все же выходит, что я лучше тебя, Хованский». «Мразь». «Взаимно». Так получается, что Юра почти всегда затевает разговоры про Диму первым, будто невзначай вспомнит его, унизив какой-нибудь отвратительно пошлой шуткой, чтобы доказать всем, как его не волнует Ларин и его жалкое картавое мнение обо всем на свете. Чтобы доказать всем, что Дима полное ничтожество и ублюдок. Чтобы доказать себе, что кроме ненависти и презрения он ничего не чувствует. Но в итоге эта ненависть и презрение достаются себе самому, потому что все хорошее забирает Ларин. Как Дима и обещал в одном из своих видео, душу Хованского он все-таки забрал. Юра размышляет, что не заметил, как заключил на «Версусе» сделку с дьяволом. «Версус» он выиграл, а душу проиграл. Оттого Ларин, так улыбался тогда ехидно, потому что знал, что, какой итог ни вынесут судьи, он сам остается победителем при любом раскладе. «Ты доволен, Димочка?» «Я очень доволен, Юрочка». Смешок. Юра вытирает лицо полотенцем и щелкает выключателем свет. Пора собирать себя по частям. Заново.

***

Когда Дима снимает свои видео на улицах Питера, ему кажется, что за ним кто-то наблюдает. И это не те любопытные зеваки, которые косятся на человека, разговаривающего с самим собой. «Ну, не совсем так. Я же блогер». Уже несколько недель подряд Дима чувствует на себе повышенное внимание, а иногда ему кажется, что он видит вспышку фотоаппарата недалеко от себя, слышит щелчок затвора и чувствует скорее спиной, как некто постоянно запечатлевает его на свою пленку. Разыгравшаяся паранойя или же злобные школьники-хейтеры? Количество угроз, которые Дима получает за все время, растет в геометрической прогрессии одновременно с его популярностью на «Ютубе». Дима раздражает каждого второго, каждый третий его ненавидит, каждый пятый хочет сделать на Ларина обзор, в котором в пух и прах разнесет зазнавшегося критика. Буквально все, что Дима делает, воспринимается в штыки и активно обсуждается общественностью. Осуждается. Конечно, и у него есть своя преданная аудитория, но насколько их хватит? Насколько еще хватит самого Дмитрия Ларина? Дима так и не понимает до конца, сознательно ли он ходит всю свою жизнь по краю, толкая себя в пропасть, или же это всегда было только бессознательной тенденцией. Никто и никогда не задерживался рядом с Димой на достаточно длительный срок, потому что Дима над этим работает. Отсеивает все лишнее. Лишние связи, семью. Лишних подписчиков, намеренно усложняя свой материал, завышая для них планку понимания. «Это вам не зона комфорта с глупыми шутейками и деградацией. За этим к Хованскому». Кстати о нем. Один из немногих людей, с которыми у Димы такие долгие и плодотворные отношения. Отношения, полные ненависти и вражды, взаимного поливания грязью всех этих милых романтичных вещиц. Со стороны Хованского, конечно же, больше, но не в этом суть. Суть в том, что Юре пора бы уже начать жить настоящим и заняться, наконец, собой, потому что «Версус» давно закончился и эта вражда не имеет смысла. Да, Юре определенно нужно отдать должное, ведь именно он повлиял на популярность Димы. Ну, в какой-то степени. И до сих пор влияет. Больной ублюдок вконец помешался на нем. Дима бы слукавил, если бы сказал, что такое внимание ему не льстило. Тогда, но не сейчас. «Хованский, чего ты пытаешься добиться? Думаешь, я настолько тупой, что не понимаю?» «Ну, удиви меня, Уткин! Что ты там не понимаешь? Все, я полагаю?» «Уморительно, Юра. Сделай уже что-нибудь со своей этой влюбленностью пятиклассника. Смотреть противно». «Вот это да, Димочка! Завязывай уже с фанфиками сумасшедших фанаток! У тебя проблемы». «Это ты сумасшедший, Хованский, а у меня действительно проблемы. Из-за тебя». Хованского слишком много в его жизни и его голове для человека, который по сути этого и не достоин. Дима размышляет порой, а смогли бы они с Юрой стать друзьями. Сблизиться? Но куда уж сильнее сближаться, ведь Юра столько раз его трахал. Трахал ему мозг своими визгливыми замечаниями, видосами, диссами, что пора бы уже и узаконить их отношения, если Хованский — все-таки порядочный мужчина. Лучшая шутка дня. А Юра знает ведь, подлец, куда бить. Все, что выносится на суд общественности, только вершина айсберга. Несмешная и глупая. Необидная. Действительно же весомое Юрий говорит исключительно в лицо и не при свидетелях. Тогда он становится другим. Настойчивым и напористым, по-настоящему агрессивным, полным какой-то затаенной обиды. И выглядит, как ни странно, при всех своих изъянах притягательным, пока сильно сжимает Ларину руку, не давая уйти. Дима, наверное, смог бы даже и влюбиться в него, но не стал. Не с Хованским. Не теперь и не так. «Быть может, если бы они встретились при других обстоятельствах и в другое время…» Дима не успевает додумать свою мысль, потому что видит человека в черной куртке и капюшоне. С рюкзаком на плечах. У Дмитрия Ларина нет паранойи, только сейчас он вспоминает, что видел его и в другие дни. И теперь Дима более чем уверен, что этот кто-то за ним следит. Неужели великий пранкер Соболев затевает что-то грандиозно смешное, чтобы, наконец, показать Ларина в невыгодном свете? Как будто бы это что-то решило. Дима собирается разоблачить этого горе-конспиратора и, возможно, разыграть его первым, если такое настроение будет. Дмитрий — все-таки комик. Но все это будет завтра. Сейчас нужно заняться монтажом.

***

Черников говорит, что Юра помешался на Ларине. В первый раз шутливо. Во второй раз с укоризной. В третий раз с явным беспокойством. Чтобы дойти до третьего пункта, Юре приходится пережить крах надежд и разочарование в себе. Такое бывает у творческих людей. У талантливых. А Юра талантлив, только направляет всего себя не в то русло. Юре нужен вызов и борьба, он боец по натуре и активизируется, пока перед носом маячит определенная цель, но цели и нет вовсе. Хованский доходит до такого состояния за пять лет и признает, наконец, что он устал. Что ничего не имеет смысла. Популярность уже не радует, а денег как не было, так и нет. И Ларину нет до него абсолютно никого дела. У Димочки все на самом деле прекрасно, у Димочки отношения и проекты. Он полон сил и настойчивости шагать дальше. Во всех смыслах. Юра его недооценил, а себя, видимо, переоценил. Хованский точно знает, что за деньги можно купить все. Кроме уважения, доверия и любви. Дима остается непреступным, как крепость, а Юра постепенно сходит с ума. Когда он распечатывает фотографии Ларина на принтере, чтобы в новом видосе стрелять по уткам из арбалета, сначала не может выбрать нужную. Пять разных фотографий Ларина лежат на его столе, и на всех тот не смотрит в объектив. Даже тут его невозможно поймать, невозможно заставить смотреть на себя. «Дима, я здесь. Я тоже человек, не поступай со мной так!» «Прекрати себя жалеть, Юра, ты ничего этим не добьешься. Просто забудь». «Нет». Он так и не решается выбросить листы с лариновской рожей, а потом печатает себе еще и даже не знает, зачем. Рука с мышью двигается словно автоматически. Ларин. Ларин. Ларин. Распечатанные листы падают на пол. Юра садится на потрескавшийся от старости линолеум и начинает разрывать бумагу с изображением Димы. Он останавливается после четвертого листа, сгребает уцелевшие копии в папку и убирает ее в шкаф, придавливая стопками книг. Хорошо, что он достаточно пьян, чтобы не чувствовать себя странно. А потом ему становится этого мало. На стримах Хованский просит у подписчиков донат на нормальную камеру. Суммы едва ли хватает, поэтому он закладывает дорогущие часы в ломбард, идет в магазин техники… И покупает профессиональный фотоаппарат. «Эта точка невозврата, Юрий. Браво».

***

Когда Дима проходит внутрь заброшенного здания, то понимает, что это пиздец. Следы обрываются у этого места. Он следил за этим человеком и был уверен, что это Соболев или одна из его шестерок. Дутая куртка не позволяла оценить реальное телосложение, лица увидеть не получалось тоже. Единственное, что Ларин мог подметить, — это рост мужчины. Он был высокий. И походка показалась Диме знакомой. Так ходил… Хованский. Он усмехнулся своим мыслям. Юра слишком ленив для таких вылазок. Зачем бы ему понадобились фотографии Ларина? Он лучше выльет на Диму ушат дерьма в своих чертовски талантливых гангстерских роликах, но уж точно не станет заниматься сталкерством. Что за глупость? Дима, вооружившись камерой на мобильном телефоне, проходит из комнаты в комнату. Кроме груды мусора и вони, ничего примечательного здесь не обнаруживается, поэтому Ларин, мысленно дав себе подзатыльник за идиотскую идею со слежкой, отключает запись и собирается уходить. Только сейчас он осознает, что ввязался в какую-то совершенно глупую историю и серьезно рискует. В мире полно психопатов, и опасность расправы может поджидать тебя на каждом шагу, даже днем и в относительно людных местах, но Дима резко понижает процент своей безопасности. Наверное, с возрастом он только глупеет. Ларин качает головой и глубоко вздыхает, а потом вздрагивает всем телом, потому что слышит, как металлическая дверь на входе громко хлопает. Дима почти роняет телефон из рук и медленно ступает к источнику звука. Вот это срань. Ларину становится жутко. Он знает, что не один здесь, и, пока Дима ходит, нервно озираясь по сторонам, кто-то решает сыграть с ним в прятки. Когда Дима доходит до входной двери, то понимает, что ее не открыть. Дверь словно забаррикадировали, поэтому он резко разворачивается в противоположную сторону, чтобы найти другой выход. Ларин уверен, что видел здесь еще одну дверь. Он пытается унять дрожь и не паниковать, чтобы не чувствовать себя жертвой. Всему есть логическое объяснение, и Диму не обязательно хочет кто-то покалечить или тем более убить. У Ларина вырывается нервный смешок, а его состояние близко к панической атаке. Чем дальше он проходит по коридорам, тем темнее здесь становится. Ну, что за дыра такая! Ему чудятся чьи-то шаги за спиной, а воображение любезно дорисовывает человека в темной куртке, но когда Ларин оборачивается, то никого не видит. Множество комнат и коридоров превращают это место в гребанный лабиринт Минотавра. Он останавливается, чтобы унять дрожь, и приваливается спиной к грязной стенке, считая до десяти. А потом Ларина парализует настоящий страх. Из приоткрытой двери одной из комнат доносится звук его голоса. «Привет, „Ютуб“, с вами Ларин…» Запись ролика двухнедельной давности, где он делится с подписчиками своими мыслями и мнением. Диму парализует страх, на ватных ногах он медленно идет по направлению звука. У него дергается глаз. Сознание буквально вопит, что нужно бежать, и как можно быстрее, но какая-то сила не позволяет ему свернуть, поэтому Ларин тянет за ручку, приоткрывая скрипучую дверь. На одном из старых деревянных стульев лежит мобильный телефон, и именно по нему идет запись ролика с «Ютуб»-канала Димы. Обыкновенный сенсорный телефон черного цвета, какие используют абсолютно все. Дима поправляет лямку рюкзака и обнимает себя за плечи. Одна из стен комнаты почти до половины увешана фотографиями Дмитрия Ларина. Смазанные и четкие фото переплетаются друг с другом, превращая это место в чей-то храм поклонения. Дима отчего-то отмечает качество проявленных фотоснимков и резко подается назад, чтобы в ужасе бежать, но не успевает, потому что кто-то вырубает его ударом по голове. Дмитрия Ларина убьет критика. Как иронично.

***

Хованский совершает непоправимое. Где-то на периферии сознания крутится целых ворох мыслей, но все они ленивые, как рыбы в затхлой воде. Юра и представить не мог, что когда-нибудь опустится до такого состояния, чтобы пойти на криминал. Все начинается как минутное помешательство, но в конце превращается в разрушительную, как смерч, одержимость. У Юры никогда не было склонности к подобным вещам, но Ларин одним своим существованием умудряется все изменить. Все в жизни Юрия Хованского рушится медленно, но верно. Распадается до основания, где он находит себя жаждущим всего лишь одной недостающей составляющей. Ему нужен Дмитрий Ларин.

***

Дима приходит в себя и сначала даже не осознает, где он. Чуть позже, фокусируясь на предметах, вспоминает, наконец, что произошло. Затылок ломит чудовищно, язык во рту перекатывается с трудом, а рецепторы различают медный привкус крови. Слабый просвет из окна касается его скулы, и Дима хочет закрыть глаза рукой, но, дернув ее на себя, понимает, что привязан к стулу. Ларин конкретно притормаживает, пока не видит тень человека рядом с собой. Порция адреналина возвращает его к жизни. — Блять. Я и не думал, что до такого дойдет. Мне… Дима слышит всхлип. Дима слышит голос Юры. Более того, видит его перед собой и уверен, что Хованский не галлюцинация. — Мне жаль, правда. Лицо Димы выражает такой спектр эмоций за пару секунд, что и передать трудно. Он хмурит брови, а потом пораженно приоткрывает рот, но голос его дрожит. — Хованский? Вот это действительно было больно. Дима ожидал увидеть кого угодно, но только не своего коллегу-блогера. Хованский проводит рукой по шее и со вздохом подходит ближе. Юра выглядит так, будто не спал как минимум неделю. — Ларин, — зачем-то произносит он. — Сильно болит? Дима почти давится кадыком, сглатывая подступающий ком в горле. Он часто моргает, с трудом сдерживая слезы. — Я хочу пить. Юра медленно кивает, а потом достает из своего рюкзака бутылку воды. Он подносит горлышко к губам Ларина, чтобы напоить. Струи воды бегут по шее, скользят в вырез футболки, и ткань промокает, пока Дима не дергает головой, чтобы отстраниться. — А теперь ты развяжешь меня и все объяснишь. Немедленно, Юра! Юра приваливается плечом к стене, приподнимая брови, и скрещивает руки на груди. — Даже и не знаю, с чего начать, Уткин… — Начни с того, что ты вконец охуевшая мразь! Что это все значит? Ты собираешься убить меня? Дима дергает руками, сжимая кулаки. Это самый настоящий нож в спину. Конечно, от Хованского не стоило ожидать ничего хорошего, но неужели тот настолько его ненавидит? Ларин бы предпочел кого-нибудь другого в роли своего палача. Уже очень давно ему не было так больно от предательства, от гнусности людской природы. Наверное, так чувствует себя человек, когда ему разбивают сердце. Дима — человек, а не бесчувственный робот, и ему хочется рассмеяться в лицо Хованскому, а потом плюнуть в это самое лицо. — Да не собирался я, блять, ничего такого, Дима! Я просто… Я просто запутался, понимаешь? Я оступился, и вот к чему мы пришли. Вот до чего ты меня довел, сука! Юра приблизился и сжал его челюсть. Заставил обнажить горло, приподнимая голову. Хованский выглядел как перепуганный в капкане зверь, а Ларин медленно проваливался в апатию. Он скосил взгляд на стену со своими фото. Что Хованский пытался запечатлеть, делая эти снимки? Фотографии не были удачными из-за невыгодных ракурсов, некоторые были смазаны. Юра проследил его взгляд и тоже уставился на стену. — Отвратительно, правда? И это я не про твою кривую рожу, Дима, а про ситуацию в целом. Какой-то гребанный манифест отчаяния… — Не знал, что ты настолько на мне помешан. Хованский криво ухмыльнулся, дернув плечами, и подошел к прикрепленным фотографиям на серой стене. — Я сожгу их, Дима, обещаю. Ничего такого не подумай. Мне просто хотелось, чтобы у меня было что-то личное от тебя, понимаешь? Только мое. Что-то весомое, что можно удержать в руке, почувствовать… Он провел по фотографиям рукой, обтянутой в кожаную перчатку. — Мне не хочется делить тебя со всеми этими людьми, Дима. Я для этого слишком собственник. Ларину было тяжело это слушать. Он злился. Злился на Хованского за то, что тот никогда не мог остановиться и вовремя сказать себе «нет». Злился на себя за то, что однажды ему пришла в голову идея создать свой канал на «Ютубе». Правильным решением было бы покончить с собой тогда, а не снимать свое лицо на камеру. Но теперь они оказались здесь. У самой последней черты. Веревка не хотела поддаваться, сколько бы Дима ни двигал руками, пытаясь ослабить узлы. — Твоя любовь такая же уродливая и аморальная, как и ты сам, Хованский. Юра рассмеялся. Именно так он смеялся в тот день, когда поцеловал Диму впервые и даже не получил за это по лицу. Ларин только оттолкнул его и с излишней брезгливостью торопливо вытер рот рукавом. Наверное, нужно было что-то сказать. Попросить прощения или объясниться. Мир внутри Юры продолжал медленно разрушаться, а все вокруг оставалось нетронутым. «Как-то несправедливо, блять. Вы что, не видите, что я умираю?!» — Вот именно, Уткин. Но знаешь, что самое поганое? Юра потянулся в карман и достал из него складной нож. Ларин его узнал, потому что нож принадлежал ему. Дима не расставался с этой вещью, питая какую-то сентиментальную привязанность. Хованский приставил лезвие к горлу Димы. — Когда это невзаимно. Руки порядком затекли, запястья ужасно саднили, а боль в голове все равно не могла сравниться с тем, что Ларин испытывал сейчас. Смириться со своим положением оказалось проще, чем он думал. Такое равнодушие к собственной жизни его пугало. — Лезвие затупилось, Хованский. Надеюсь, у тебя хватит сил, чтобы сделать все правильно. В противном же случае ты заставишь меня агонизировать достаточно долго. — Какой же ты все-таки придурок, Ларин! Ты хоть когда-нибудь перестаешь умничать? Он резко приблизился своим лицом к лицу Димы, и тот подумал, что Хованский собирается его поцеловать, но Юра отчего-то медлил. Они дышали теперь одним воздухом, и Ларину даже не было противно. Юра был в бешенстве. Дима закрыл глаза, чтобы спрятать подступающую влагу, потому что ему никогда не хотелось любить Хованского тоже. Никогда не хотелось испытывать подобных чувств. Дима столько усилий прилагал, чтобы максимально обезопасить себя от таких ошибок. Но как же там утверждают фаталисты? От судьбы не сбежать? — Я бы сделал для тебя все, что угодно, Дима, если бы ты только попросил. Но я ведь тебе не нужен! Куда мне, человеку второго сорта, до великого Дмитрия Ларина! Критика, комика, новатора… — Юра. Ларин чуть вытянул шею, чтобы они соприкоснулись лбами. — Прекрати. Ты всегда был мне нужен. И ты это знал, но тебе так хотелось услышать подтверждение этого факта лично от меня, чтобы просто потешить свое больное самолюбие. Хорошо, тогда слушай. Юра порывисто дышал, словно это давалось ему с трудом. Он положил свободную руку на плечо Димы и сильно сжал на нем свои пальцы. Острие ножа переместилось к сонной артерии. — Ты победил, ясно? Ты выиграл «Версус», выиграл войну, тебе удалось уничтожить меня, Юра! Ты видишь? Наконец зло повержено, а добро торжествует. Почему ты не радуешься, Хованский? Почему тебе всегда было так необходимо мое признание? Я признаю тебя, ты достойный соперник. Ты по-настоящему опасный враг. Но все это не отменяет одной простой вещи… Я никогда тебя не полюблю. Юра отстранился и, хмыкнув, провел рукой по лицу Димы. Тот удерживал взгляд Хованского, будто удав, гипнотизирующий кролика. Ларин снова врал. Ларин был лжецом, потому что именно ложь помогала ему выживать. Зависимость — это боль. Боль — это стимул. Его стимул — это Юрий Хованский. Круг замыкался, отрезая двух людей от всего остального мира, от камер, перед которыми необходимо лицемерить и кривляться, от окружения, которому нужно демонстрировать свою ненастоящую искаженную личность. Они были заложниками своих образов. Они заложники друг друга. Хованский разрезал веревку на руках Ларина, бросил нож на пол и сдался. — Вызывай ментов. Дима недоуменно посмотрел на него, а потом медленно поднялся, придерживаясь за спинку стула, и дотронулся до разбитого затылка. Рана не была глубокой. Под пальцами он почувствовал запекшуюся кровь, которая прилипла к волосам. Голова закружилась после того, как он попробовал сделать шаг. В глазах потемнело. Дима подумал, что снова упадет и провалится в бессознательное состояние, но Хованский его поймал. Дима держался за него как за единственного человека, который может его спасти. Друг и враг. Палач и спаситель. Сила и слабость. Жизнь и смерть. Ларин уткнулся ему в шею и почувствовал себя чуть лучше. Иногда уступать даже приятно. Он буквально вручил в руки Хованскому свою жизнь. Это ли не наивысший уровень доверия? Юра гладил его по спине. Возможно, тот даже плакал, Дима не знал. Боялся спугнуть этот момент их единения. «Я и Хованский. Хованский и я. Наш конфликт с Юрой однажды должен завершиться хоть чем-нибудь…» — Уходи. — Что? Дима отстранился, потому что уже мог самостоятельно стоять. Юра посмотрел на него как на умалишенного. — Ты слышал. Не забудь только все тут убрать. Желательно, сжечь. — Я мог убить тебя, Дима! А ты меня отпускаешь? Да что с тобой не так? Что ты вообще за человек такой? Юра впадал в истерику. Он метался, мерил шагами помещение, хватаясь за голову. Дима решил, что поступает правильно, хотя понятие о правильности у него давно уже сбилось. Что вообще есть норма в этом мире? — Не ори. Дима закинул свой рюкзак на плечо и, придерживаясь за стены, двинулся в сторону выхода. — Думаю, что пора удалить свой канал на «Ютубе» и переехать из Питера. Мне тут не рады. Впрочем, как и везде. Он сказал это, не оборачиваясь, а потом толкнул деревянную дверь. Юра не двинулся с места. Эти несколько часов в роли пленника показались Ларину такими долгими, словно он прожил еще одну жизнь. Два раза по тридцать. Диме хотелось сказать что-нибудь Хованскому на прощание, но вопреки всему в голове не было ни единой мысли. Дмитрию Ларину впервые нечего было сказать. Забавно. Хованский догнал его и перегородил собой дальнейший путь. Ларин никогда не видел своего врага таким отчаявшимся. Ларин его уничтожил. — Прости, — Юра заговорил тихо, у него дрожали губы. — Дима, прости меня. Я не знаю, что еще можно сказать, потому что никакие слова все равно не перекроют моих ошибок, ничего не изменят. Но я готов ответить за все. Только не уезжай. Ларин улыбнулся. — Уточни, за что извиняешься, Юра. Лицо Хованского исказила боль. — Прости, что полюбил тебя. Ларин прикрыл глаза и хлопнул его по плечу. — Раунд. Их «Версус» закончился ничьей.