Верни, любовь.

      Сашенька! — Софья кидается ему на шею, осыпает поцелуями, прижимается раскрасневшимся лицом к его замерзшим щекам, — я так соскучилась!— Софья улыбается, целует его в губы. Смерит взглядом, покачивает головой. Она похожа на маму, которая хочет отчитать нашкодившего ребёнка,       — Почему не писал? Я волновалась!       — Софья, все хорошо, — просто ответил Александр,       — я очень устал, — Софья ни говорит ни слова. Берёт мужа за руку, ведёт обратно, домой. Колчак рассматривает растрепанную, всю красную, как только, что подоспевшая вишня, жену. Она слишком постарела— морщины залегли на её лице, плугом проехала старость... Скулы впали, на них сияет алый румянец, глаза часто мигают, спина сгорблена, словно несёт она на своих плечах непосильную ношу. «Что же сделало с тобой время?»— с горечью подумал Колчак, пялясь встревоженным взглядом в сконфуженную спину жены, чувствуя, как сердце разрывается, вина точит мышцы... Софья, чувствуя на себе взгляд мужа, обернулась. Слёзы стояли на глазах, как роса в травинках, залегла, едва заметная.       — Чего ты, дорогая?— давно он не называл жену так нежно и трепетно, как сейчас, когда почувствовал укол жалости к ней.       Она, примечая его дрожащие губы, задрожала. Выпрямилась— тонкие губы скривились в слабой улыбке, голос, заплаканный, но не срывающийся, послышался:       — Все хорошо, Сашенька. Не переживай, нас Славушка ждёт...— они шли молча, пока Софья внезапно не обернулась— на губах улыбка, глаза блестят, а брови прыгают розовеющими дугами:       — Помнишь, как провожала тебя? Помнишь, как в любви признавался?— голос был весёлый, но натянутый, — помнишь?       — Обещай, что вернёшься, обещай! — попросила София, целуя любимого в губы, лаская рукой его грубоватое лицо.       — Обещаю, что вернусь, и мы поженимся!— Он поцеловал дорогую жену в губы, придерживая её за талию. Затем, услышав вопрошающие возгласы товарищей, отстранился. Напоследок, обуяненный любовью к повенчанной, обернулся—, крикнул:       — Я люблю тебя!       Колчак улыбнулся, предавшись воспоминаниям. Как давно это было?... Как давно они были так дороги друг-другу, что сгорали, а теперь чужие? София, поймавшая его негодующий взгляд, задрожала. Дальше шли пешком, предаваться воспоминаниям было нудно, да и больно... *****       — Папочка!— маленький мальчик кидается на руки к отцу, прижимается дрожащим телом— ещё не оправился после болезни. Отец целует, осыпает бледное лицо сына поцелуями, душит в тёплых объятьях. София улыбается, розовеет. Все в ней такое родное и домашнее, что невольно хочется обнять её, прижаться к ней истлеющим сердцем, но ведь ему нужно не это...       — Славушка, иди в комнату, папа скоро придёт, — сын не хочет отрываться от отца, обиженно фыркает, руки, обвившие шею отца, сжались в кулочки. Он смотрит на маму моляще, но она отрицательно кивает головой. Ослушаться маму— невозможно, Слава так любит её, что не хочет огорчать, но ведь, и отца он тоже любит! В нем взыграли противоречия, но глаза матери, такие строгие, но ласковые, склоняют чашу весов. Отстранившись, бежит в комнату.       — Он слушается тебя, — вскользь замечает Александр и садится в кресло. Огонь горит в камине, затем потухает и возгорается с новой силой, за этим можно наблюдать вечность.       — Ты любишь её? — ему не стоит напрягать память, понимает. В памяти встаёт образ желанной— чарующая улыбка, нежные руки и верное сердце, принесенное в жертву им, убийцей.       — Да, — отвечает он и встречается взглядом с женой. У неё усталые глаза, как у побитой собаки, ворсинки пота на лбу и дрогнувшие в улыбке губы.       — Ясно, —молчат несколько минут.       Затем Софья продолжает,       — Я понимаю и не осуждаю тебя, Саша. Мы не выбираем кого любить... Но я прошу, нет требую, не бросай меня. Я не смогу без тебя, Сашенька. Вся выжитая... Помилуй! — она подошла к камину, удрученными глазами глядела на огонь, продолжала:      — у нас сын, Сашенька, твой сын. Я понимаю: многого хочу, но эта моя просьба, мольба, называй, как хочешь! — она замолкла, зачарованная огнём... Протянула пальцы к дребезжащим языкам и вскрикнула.       — Все хорошо?— испуганно спрашивает Колчак, кидается к ней, рассматривает ожог, ойкает. Прикасается губами, ощущает горечь.       — Сашенька... — он склоняет голову ей на колени, молчит. Она целует его в лоб, гладит спину. Вместе, как супруги, вот бы так всегда было... *****       Она кричит, рвет волосы, рыдает. В руках—известие. Послание, рикошетом пробивают ей грудь, разрывает сердце... Ростислав кидается к маме, обнимает её за угловатый плечи, целует опухшее лицо матери.       — Обещаю...— произносит она, дрожащими пальцами сминает письмо, всхлипывает. Боль останется, она притупится, но останется. Так же как и любовь, всеобъемлющая и неоплаканная...