Три слова.

Наруто устало откинул голову назад, прислоняясь затылком к холодному стеклу. Дым сигареты приятно обволакивал, даря чувство уравновешенности. Сигарета обжигала своим теплом. Таким запретным, но манящим. Кто знает…? Может, свет в конце тоннеля — всего-навсего огонёк сигареты? Дождь бил по подоконнику со всей силы, обрушивая на него всё, что накопилось. Капли скользили по стеклу, оставляя прозрачные дорожки. Узумаки закрыл глаза. Темнота успокаивала. Придавала уверенности. Той самой, которой так не хватало. Страх плотным кольцом сдавливал грудь, грозясь сломать ребра, разорвать ткани кожи и вырвать мышцы. Неизвестность ходила кругами. Заглядывала внутрь. Сжимала длинными тонкими пальцами сердце. Наруто в отчаянии сжимал рукой футболку, пытаясь отогнать «неизвестность». Она отпускала, давала передышку и снова сжимала своими липкими пальцами сердце. Обреченность. Она заглядывала в глаза, дышала никотином в лицо. Царапала длинными когтями кожу, оставляя шрамы. Шрамы, которые никто не увидит, как и саму обреченность. Но Узумаки видел это. Видел, как стальной цепью его приковывает к Учихе, как кто-то злобно хихикает, всё сильнее натягивая цепь. Приходилось молчать, сдерживая крики. Приходилось «делать всё, как всегда». Хотелось избавиться от ощущения длинных пальцев смерти на его шее. Смерть приветливо улыбалась, сильнее сжимая горло. Наруто смотрел на неё удивлённо, вцепившись ей в руку. Смерть недовольно хмурилась и отпускала. Узумаки, откашлявшись, всегда показывал взглядом на пачку сигарет. Наруто надеялся, что это будет рак легких. Может, что-то ещё. Но Смерть только злобно ухмылялась, тыкала прогнившей рукой в фотографию Саске и говорила: — Он тебя погубит. Наруто закрывал глаза и надоедливо махал на неё рукой, сильнее затягиваясь, надеясь всё же на рак легких. Учиха был зависимостью, той, хуже сигарет и наркотиков. Он убивал морально. Узумаки каждый раз обещал сказать эти три слова. Три гребанных слова, которые разрушат тишину между ними. Именно тишину. Узумаки боялся. Боялся признаться себе, Учихе. Боялся любить. Он яро это отрицал. Отрицал, докуривая третью за час. Отрицал, прогоняя все эмоции. Но эти проклятые слова стояли комом в горле. Эти проклятые слова хуже смерти сдавливали горло. А Наруто боялся. Убегал от обязанностей. Кто-то тихо напевал похоронный марш, а может, это была мелодия Моцарта или Баха, он не мог точно сказать. Он каждый раз отгонял надоедливую смерть. Каждый раз огрызался со страхом, что так ощутимо вгрызался в душу. Каждый раз пытался разрушить тишину этими тремя словами. Но какая-то дымка окутывала его, заставляя проглотить ком в горле, сжать кулаки до боли и ждать прихода Саске. А он приходил. Ранил его душу. Забирал его тепло. Несомненно, Учиха портил Узумаки. А Наруто только сопротивлялся в ответ. Но как же он хотел сказать эти слова… — Ты опять куришь? – зло проговорил Учиха, подходя к блондину. Наруто пришлось оторваться от прохладного стекла и открыть глаза. Где-то в уголке стояла смерть, укоризненно поглядывая на блондина. Но когда Саске выхватил сигарету и потушил её о стекло, стало как-то тепло. И плевать на пронизывающий спину ветер, плевать на холодную осень за окном. Наруто терялся под взглядом Саске. Куда-то исчезали пальцы, сжимающие его сердце, исчезало кольцо, так туго сжимающее грудь. И вслед за ними уходили те самые три слова. Может быть, когда-нибудь он всё-таки прошепчет эти три слова. Когда стальное кольцо всё-таки сдавит грудь, ломая кости. Когда под напором этого самого кольца сломаются ребра, впившись в легкие, разрывая их, заставляя Узумаки кашлять кровью. Когда тонкие длинные пальцы сдавят сердце, и оно лопнет, выпуская фонтан крови. Когда когтями «обреченность» рассечет кожу слишком глубоко, доходя до кости, рассекая сотни капилляров, вен и артерий. Когда стальная цепь рухнет, рассыпаясь на звенья. Когда Смерть, улыбнувшись, сдавит его шею, ломая позвонки. Может, именно тогда он сможет сказать эти три слова. Может, тогда, уже почти умирая, он прошепчет: «Я тебя ненавижу». А пока он будет твердить: « Я люблю тебя». И он знает, что это ложь. И даже сама смерть права. Но пока так легче. Так легче сопротивляться судьбе.