Признание в дружбе

— Ах ты блядина, — прошипел сквозь зубы Юра, сидя на корточках и тоскливо заглядывая в щель. Наушники завалились за кровать, как раз между спинкой и стеной, и достать их можно было только разве что палкой, которой Барановская лупит по спине, если держаться, по её мнению, недостаточно прямо. — Помочь? — спросили сзади, и Юра подскочил. Отабек, да. Зашел, потому что выезжает вместе со сборной через сколько там, полтора часа, в аэропорт. А Юра со сборной — через еще два часа. — Да я тут это, — неловко сказал Юра и отвел взгляд. Не привык, что кто-то хочет мне помочь с чем-то, что не надо делать на катке — сейчас или в перспективе. И когда не дома, дома есть деда, деда всегда хочет помогать, но только это ему помогать уже надо. Отабек прошел по номеру к Юре, переступая с пятки на носок, будто нес полную чашку чая к компу. — Упали вот, — Юра указал подбородком на щель, — наушники. Отабек встал сразу за Юрой и заглянул тоже. Прищурился. Юра опустился прямо на пол и уставился снизу вверх на сжатые скулы, на прыгающий кадык. Очертил взглядом линию роста волос и отвернулся. Позову его летом в Питер, с дедом знакомить. С кошкой. Будем рубиться в приставку и наворачивать бутерброды из черного хлеба, сметаны и огурца. Извращенские, раньше думал, пока деда не сделал один для меня персонально и не уговорил попробовать. А он меня потом возьмет с собой в Алматы, смотреть горы, кататься на коне и пить кумыс (тот, что с повышенным содержанием спирта, который может опьянять, приводя человека в возбуждённо-хмельное состояние) (нагуглено пятнадцать минут назад, и пусть только это не окажется правдой). А, Отабек? Отабек молча оценил проблему. Сказал: — Отодвинем. — Куда? — Юра подскочил, готовясь загораживать собой кровать. Сорвет сейчас спину, а потом что? Поглядел в чуть раскосые глаза и погасил свой пыл. Сказал: — Да не надо, сейчас достану чем-то длинным. Из длинного нашлась только непонятно как попавшая в номер палочка для суши. Кацудон что ли заходил, разбросал свои палки. Юра хмыкнул и вернул на лицо бесстрастное выражение, перед тем, как повернуться обратно к Отабеку. Показал ему, что нашел. — Пойдет, — кивнул тот и тогда Юра залез на кровать сверху и засунул палочку в прощелину, а Отабек присел сбоку и стал командовать, куда тыкать, потому что Юре было не видно за собственной рукой. И угораздило же. Потом Отабек поднялся и взялся за Юрино запястье, останавливая. — Давай я, — сказал. Юра уставился на их соединенные руки, на пальцы на своей мертвецкой коже. Барановская говорит, это красиво, и не разрешает загорать. Странно, что уксус пить не заставляет. — А ты собирайся. Чтобы время не терять. Юра слабо кивнул и отдал ему палку. Слез с кровати и отошел к столу, на котором лежала разная херня. Блокнот, обертки от батончиков с цельными злаками, пульт от телека с испанскими каналами. И золотая медаль. Юра зачем-то взял её, подержал. Покосился на Отабека, который как раз вытаскивал блядские наушники, изъебнувшись по-хитрому и подцепив-таки их еще более блядской палкой. — Держи, — сказал и бросил наушники Юре. Поймать наушники легко, ухватиться за длинный провод в каком угодно месте и все. Юра запихнул их в карман и выдохнул. Не поймал бы и был совсем как лох. А на День рождения я поздравлю его раньше всех, накатаю простыню в ворде заранее, чтобы прям в ноль-ноль-ноль-ноль, а еще лучше позвоню в скайпе, и с шарами там, или даже приеду, да, приеду, во! Так, чтобы он не знал, перекантуюсь, а ночью под дверь с теми же шарами, только еще и с тортом, или с пиццей со свечками, как в сериалах, ничего страшного, что пицца, день рождения же, в день рождения можно все. Вроде. Когда там у тебя день рождения, Отабек? — Спасибо. Отабек сел на кровати ровно и разгладил покрывало вокруг себя. — Тебе долго еще? — спросил и поглядел на медаль, которую Юра все еще сжимал в кулаке. Насколько сильно может быть обидно от такого проигрыша? Четвертое место, а в прошлом году было третье, хотя тогда еще Никифоров был. Никифорову, видать, не так жалко проигрывать, чем вон Кацудону, который перед этим стабильно пас задних или мелкой соплюхе, какому-то вчерашнему юниору. Которому сам предложил дружбу, несмотря на соперничество и вот эту всю блядиаду. Юра не знал и надеялся, что никогда не узнает. Жопная ситуация, как ни выворачивай. Юра в последний раз прошелся по номеру, заглянул в тумбочку. Говорят, если что-нибудь забыть, то обязательно вернешься. Юра не знал, хотелось бы ему вернуться или нет. — Вроде все, — сообщил он, встав посреди комнаты, напротив Отабека. И чего теперь делать? Так вот и сидеть, пуская по пизде последние часы? Как, блять все сложно! Взрослым со мной неинтересно, пизжу не по делу и веду себя, как бешеный кот. Кто так говорил, Милка? Виктор? Да все. Он не говорил, подумал Юра, глядя на Отабека, зато говорил про глаза солдата и про похожесть на него. Он серьезный и спокойный, и похожи мы, стало быть, только тем, что оба дошли до точки, на которой сейчас находимся на голом упрямстве и отчаянном желании показать, что лучше, чем о нас судят. Обо мне — родня, которой вообще посрать в целом, кроме дедушки, те, кто в школе чмырит и тот же Виктор. О нём — я. Хоть я и не знал про его существование, но если бы знал, то наверное посмеялся тогда, пять лет назад, вместе со всеми над деревянным пацаном. А он бы не смеялся, будь на моем месте. А теперь говорит — похожи. Значит, мне надо стать таким же. Это самое, соответствовать. Меньше эмоций, меньше бестолковых слов, и никаких шуток про коней, по крайней мере вслух. А про то, что в голове никто и не узнает, что уж. Самоконтроль! — Пойдем пройдемся? — вырвалось у Юры само по себе. У него, может, свои планы вообще, попрощаться там еще с кем-то… С Джей-Джеем. Они, говорят, на одной арене тренировались и у обоих этот андеркат. А так вообще разные, и слава богу, только Джей-Джей даром что откатал паршиво донельзя, а на пьедестал все равно выперся. И не стыдно, главное! Заслужил, сказал Виктор, пусть сосет хрен, сказал Юра. — Пойдем пройдемся, — согласился Отабек и встал с кровати. — Только я оденусь. — И добавил уже в дверях: — и ты одевайся. Холодно. Вот так вот. Пройдемся? Пройдемся. Поможешь? Помогу. Сделаешь? Сделаю. И программу за ночь поставим, и спать не будем, и перчатку прямо зубами сдерешь? Да. И пристрелишь для эпика под конец? Конечно. Все по красоте сделаем. А потом — пусто и гулко внутри, и только глаза, шальные и горящие, и улыбка что оскал — перед глазами, уже вроде прошло, а так до самого утра держалось. Именно такого Юру я бы хотел увидеть, сказал тогда Отабек, а вот Юра сам не знал, хотел ли он увидеть такого Отабека, но увидел. И был без понятия, что ему теперь чувствовать по этому поводу. Зато оценили все, по очереди. От Якова с Лилией уже огреб, Яков сказал, что этими пиздоплясками Юра его погубит, что это все дурной характер, лишь бы другим насолить. Да ебана, дядь Яш, не в этом суть была, отвечал Юра, но Яков его не слушал и пил пустырник канистрами, а Лилия не разговаривала с ним до самого банкета. От Виктора-хуиктора тоже огреб, тот совсем ебу дал и почему-то решил, что имеет право кричать на Юру на пару с Яковым. Да мне ж насрать, отстань, ты мне не батя, сказал ему Юра. И никто не батя. Тот, кто мамину клетку оплодотворил, сначала упиздил в закат, а потом вообще… отъехал. Помер, подох, скопытился, отправился к праотцам — как хотите. Юра долго не понимал, как он появился, если для рождения ребенка надо мама и папа, в садике такие слухи ходили. Потом понял, да легче от этого как-то не стало. Но это не важно, Виктор идет на хуй. Осталось огрести только от деды, он, наверное, спросит, что это за безобразие они устроили, как хулиган и профурсетка, срамота! Хотя Юра искренне надеялся, что дед гала смотреть не стал. Отабек спросил после, доволен ли Юра, Юра сказал, что да, и больше они об этом не говорили. Что именно стало другим Юра так и не вычислил. Наверное, устал от меня, творящего такую вот хуергу. Слишком поздно дошло, что нельзя вести себя как обычно, только не с Отабеком. Поэтому и слежка из кустов, рискуя нарваться на испанских гопов, и сопли-слезы на бетонных штуках и Мэднесс вообще. Главное, что вовремя одумался! — Отабек, — Юра проговорил шепотом, оставшись один и вслушиваясь в свой же голос. — Отабек. Мой друг Отабек. Мой друг. Ну все, все, — одернулся и распихал по карманам кошелек, телефон и наушники. Отабек вернулся в куртке, не той клевой с показательной, а в бордовом пуховике. Еще шарфе, зато без шапки, а в руках держал пестрые и даже на вид не колючие, а наоборот, носки. Юра вопросительно на него уставился. — Это тебе, они новые. Там похолодало, а ты в одних кедах. Что ты такое, подумал Юра, сделав большие глаза. Что ты, блять, такое. Деда — единственный человек, который беспокоится, холодно мне или нет. Яков тоже, но Яков затем, чтобы из-за соплей тренировки не пропускал. А тут вот этот. Соперник. Знакомы три дня. С дедой вот пятнадцать полных лет и девять месяцев знакомы, и вообще — он мой дед! Юра дрожащими руками прикоснулся к носкам. Так и есть — мягкие. — Спасибо, — выдохнул он и взял носки в руки. И правда новые, даже с этикеткой и пластиковой штучкой, которая их вдвоем скрепляет. Отабек прислонился боком к двери, наблюдая, как Юра ловко перекусывает эту самую штучку, а потом сразу надевает носки. — Спасибо, — Юра повторил для надежности. — Очень хорошие! Самые лучшие носки в моей жизни, хотел он сказать на самом деле, но это было бы слишком. А так как раз самое то: два раза «спасибо» и один раз комплимент именно носкам! Отабек улыбнулся, значит, все как надо. Вроде. Натянул сверху тщедушные, но зато леопардовые, кеды и был готов. Возле рецепции обнаружился Джей-Джей вместе со своей невестой и кучей чемоданов. — Давай его как-то обойдем, — шепотом попросил Юра, завидев его. Но было поздно. — Ээээ! — весело проорал Джей-Джей и замахал руками. — Юрий! Отабек! — Поздороваться надо, — сказал Отабек и подтолкнул Юру вперед. — Поздороваемся и уйдем. — Привет, — сказала Изабелла, обращаясь в основном к Отабеку. Её он, видимо, тоже знает, подумал Юра. Ну да, точно, одна страна, один каток. — Привет, — не особо дружелюбно отозвался Юра уже приготовился уходить, но блядский рот Джея-Джея затыкаться не хотел. — А тебе не жарко? Как-то ты тепло одет сегодня, ты же горячий парень, оказывается, — выговорил он и у Юры как по щелчку перед глазами все стало красным. — Че сказал? — гаркнул он по-русски, не особо нуждаясь в ответе. Жан-Жак вытаращился. — Юра, успокойся, — сказал Отабек сбоку и как-то странно дернул рукой, как будто готовясь удерживать. Да не буду я его бить, пидораса вонючего, чтоб ему пусто было, неудачнику, подумал Юра, выпуская воздух сквозь зубы. Юморист хуев, еще бы про мамку пошутил. Юра посмотрел на хмурого Отабека и с трудом сдержался, чтобы не поорать на Леруа еще, зря английский, что ли учил. Тупой язык, из матов только фак и щит, и душу не отведешь нормально. Выдохнул и пошел на выход. Хотя с хрена ли, если это он первый пристал со своими припизднями. Кинг Джей-Джей, блять! Они вышли на улицу и у Юры заболели глаза от солнца. Отабек надел очки и пошел чуть вперед. — Ты прости, — сказал он, сворачивая за угол, — это наверное выглядело, будто ты первый начал, а я тебя успокаиваю. Юра промолчал, слушая дальше. — Просто знаю Жана. Ему только повод дай кого-то вывести из себя. Не хотел, чтобы ты его избил, а тебя потом дисквалифицировали. Это, наверное, и есть его фокус. Доводить всех до белой горячки и устранять тем самым соперников. К Виктору с Кацудоном он тоже приебывался, в Москве еще, Юра помнил. — Хорошо, — ответил Юра. Рот почему-то не слушался и хотел говорить еще и еще, но Юра очень сильно старался вести себя достойно, достойно Отабека и его дружбы. Хотя кто его знает, может, это все гонево? Вон когда в кафешке вечером перед шортом сидели нормально же говорили. В основном, конечно, я, но Отабек не выглядел несчастным и глубоко заебанным человеком. И перед гала, когда сидели на пляже на каких-то бетонных безбожно холодящих жопу хреновинах. Не сиди на холодном, репродуктивную функцию простудишь, в детстве говорили. Только и на это было все равно, а Отабек ничего про это не говорил, может, ему было и не холодно. Прости, что уехал, говорил Отабек вместо этого. Я хотел попросить у тебя совета, говорил Юра. И сам себе удивлялся, усвоил ведь, что просить что-то у людей — себе дороже, попросил вот раз программу у Хуиктора, а тот что? Вот именно. Да блять не то, чтобы просил даже, он сам, старый хрен, предложил! Бухло творит чудеса с памятью, однако. В жопу его. В жопу, в жопу, в жопу! Но серьезно, хочешь сделать хорошо — сделай это сам (и желательно молча). Потому что человек человеку волк, еще древние греки, или кто там, римляне заметили. Они вообще были умные ребята, Юра как-то смотрел передачу про древнелатинский по кабельному и зачем-то запомнил, что фата виам инвениет и амантес — аментес, блять. Наследие предков! Хоть и чужих. Море тогда шипело что-то по своему, но Юре было мало до этого интереса, море он никогда сильно не любил. Вот горы — другое дело. Повезешь меня смотреть горы, думал, тихонько разглядывая профиль Отабека. Повезешь же? — Куда ты хочешь пойти? — спросил Отабек, остановившись перед светофором и повернувшись к Юре. Юра увидел в его очках свое недовольное лицо и тут же поменял выражение на более нейтральное. Примет еще на свой счет, хотя это все канадский придурок и его блядский рот виноват. — А ты? — потому что мало ли, вдруг я и так его планы своим «пройдемся» нарушил, пусть хоть пойдем, куда хочет он. С каких это пор я такой щедрый, подумал Юра. — Я бы поел чего-нибудь, — Отабек покрутил в воздухе рукой и оглянулся. — Такого. Сладкого, может. Ах вот оно что, подумал Юра и еле сдержал ухмылку. Хотим пожрать вредностей, пока тренер не видит. Так это, конечно, то, что надо! — Мороженое! — вскрикнул Юра и прикусил язык. Слишком экспрессивно, так нельзя, не надо так. Спокойнее, спокойнее. — С орешками. Отабек улыбнулся. — Только не на улице, горло простудишь. Зайдем куда-нибудь. Да ты знаешь, какие у нас зимы в России-матушке, да я могу хоть мороженое в минус двадцать пять, хоть качели лизнуть, и ничего не будет, хотел было возмутиться Юра, но стиснул зубы и пошел по переходу. На самом деле будет, язык потом кровит и даже еда радость не приносит, Юра проверял, ну, а кто нет, в детстве-то. Ну как в детстве, лет в… В общем, неважно! Подходящее заведение с мороженым, кофе и волнующим запахом, который было слышно еще с улицы, нашлось за следующим углом. Юра смотрел на свою вазочку с зеленым, коричневым и голубым шариками, и еще орешками, и шоколадной крошкой, и вообще всем, что у них там было, и у него замирало сердце. Напротив стояла тарелка с приличным куском тортика и высокий стакан кофе с каким-то мудреным названием, а еще сидел Отабек. Как тогда, в первый день, когда он только сказал это свое будешь моим другом, или нет, и вот чем это все обернулось. Сидим. Смотрит на меня своими глазами и не поймешь, чего думает, и не догадаешься никогда, что сейчас скажет. Это в таких, как у меня, все всегда понятно, они даже оттенок меняют в зависимости от освещения, настроения и одежды. А от возбуждения, говорят, зрачки расширяются, подумал Юра как-то совсем невпопад и, вздрогнув, начал ковырять ложечкой голубой шарик. Продавщица, которую Юра спросил, с каким это он вкусом, распиналась про нежнейшие кофейные нотки, про молоко от коровок, счастливо пасущихся на альпийских долинах, и что этот прекрасный цвет ему придает ни что иное, как пыльца самой настоящей горной орхидеи, которая растет как раз повыше эти самых радостных коров. Ага, конечно. Хотя кто его знает, вдруг в Испании не везде наеб. По крайней мере на вкус оно оказалось и правда кофейным. Юра облизал ложку, прожевал орешки. — Вкусно? — спросил Отабек, вдумчиво разламывая тортик на кусочки. — Да, — ответил Юра. А потом мне станет уже можно, и он будет брать меня с собой в клубы официально, а я буду смотреть, как он диджеит свою клевую музыку. Куда там этому несчастному Скриптониту! И с друзьями своими казахскими познакомит, хотя я, вообще-то, не очень люблю знакомиться с людьми, да и людей в принципе… Но это все-таки не абы кто, а друзья Отабека! Юра тихонько улыбнулся своим мыслям и надломил фисташковый шарик. Отабек как-то странно поерзал на своем стуле, цокнул вилкой по тарелке и вздохнул. — Юра, — сказал он плохим тоном. Таким ни одна еще хорошая беседа не начиналась. Юра замер. Вот бы щас сохраниться, мечтательно подумал, как в игре. Чтобы если все пойдет по пизде — хопа! И вернуться на то же самое место. — А? — Юра отложил ложку, спрятал руки под стол и осторожно поднял глаза. Отабек смотрел прямо и серьезно, как в кино про бандитов и допросы. — Что-то случилось? — спросил он так, будто хотел сказать именно это все минувшее время. Юра оставил попытки содрать корку с царапины на большом пальце — прощальный подарок от кошки перед отъездом — и непринужденным голосом сказал: — Да нет, чего это? Отабек пожал плечами. — Ты просто какой-то сегодня… Не такой? — В смысле? — не понял Юра. Сделал вид, что не понял. Спалился-таки где-то. Пиздец, говно и жопа. Нет, ну понятное дело, резко перестал выебываться на ровном месте, так это ж хорошо, это правильно! Отабек вздохнул еще раз и откинулся на стуле. — Неразговорчивый, как обычно, грустный что ли. Нет настроения? — помолчал секунду и добавил: — Я не хотел лезть, думал, сам скажешь, если захочешь, но вот… Что стряслось? Юра быстро слизал с пальца кровь на царапине и зыркнул из-под челки. Это че это, слишком у меня ебло унылое так? Так у Отабека всегда такое, но по нему сразу видно — серьезный человек. — Так я просто, — Юра подвис, глядя на соседний столик и стараясь подобрать слова. Сказал обреченно: — Ну, типа. Думал, раздражаю этим. Вот так, будем говорить языком честные вещи. Не хочу, чтобы он думал, что у меня чего случилось и парился над этим еще. От меня и так одни проблемы, ни в жизнь не поверю, что ему тренер не вставил за танец мой. Вернее, почти наш. — Меня раздражаешь? — Отабек поднял брови. Юра насупился. — Ну да! Веду себя как дебил, думал, ты дружить тогда не захочешь. И Отабек рассмеялся. Юра не был уверен, видел ли он такое раньше, поэтому смотрел во все глаза. Чего это он еще и смеется? Я тут пытаюсь по честному все, чтобы не начинать с пиздежа сразу. — Че ты? — Юра почувствовал себя натурально тупым. — Я ж это не так просто… Я выводы делал, — на всякий случай добавил он. Отабек сложил руки вместе и поставил на них подбородок, смотря на Юру забавным взглядом и все еще улыбаясь. Юра осторожно расслабился. — Ты знаешь, что у тебя плохая репутация? — спросил Отабек. — Ну да, а что такого? — еще больше растерялся Юра. К чему это мы идем? — Ничего, — Отабек отпил кофе и вытерся салфеткой. Культурный какой. — Просто я знал, какой ты есть, перед тем, как с тобой знакомиться. Юра вскинул голову и возмущенно заявил: — Ах ты сталкер, так ты со мной дружить начал еще до своего этого «будешь моим другом или нет?» Отабек посмотрел в глаза, видимо, не нашел там серьезности заявления и широко улыбнулся. — Почти. Но ты мог и не согласиться. Не, не мог бы, подумал Юра. Какое там, и спас, и в красивые места повез, и историю душетрогательную поведал. — Так, — продолжил Отабек, — ты это специально все? Ну, таким несчастным целый день выглядел? — Нет! Нет, я хотел быть посерьезнее, посолиднее, чтоб как… — Юра покачнулся на стуле и все-таки закончил: — Как ты. Отабек склонил голову набок. — Все же хорошо было вчера и перед этим, Юр. Я еще подумал, что все, что рассказывают про тебя — преувеличено. — Почему это? — Юра удивился. Отабек собрал вилкой крошки, попытался их съесть, но они посыпались обратно. Ответил: — Ты со мной себя вообще по-другому вел. Юра подумал и сказал: — Потому что это ты себя со мной по-другому ведешь. Не как с малолеткой. Отабек что-то согласно промычал и взял чашку. — Юр. Ты мне нравишься так, как ты есть. А сегодня было видно, что что-то не то. Не твое это. Заебок, истерично подумал Юра, засовывая в рот последнюю ложку мороженного. Что это значит — нравлюсь? Спросить сразу, чтобы все честно до самого конца? А зачем? Ясно же, что дружить ему со мной нравится. Бля, опасно так думать. Раз подумаешь, а потом будешь как дурак советы у более социально приспособленных выспрашивать, мол, один мой друг, но не я, это самое, туда-сюда. В своего друга. Че делать? Он выкинул это из головы и спросил: — И че, правда не бесит? Как говорю про всякое? Шутки тупые? — Не бесит. А тупых шуток я еще вроде не слышал. — А как коня твоего зовут? — спросил Юра на пробу, стараясь изо всех сил удержать расплывающийся в стороны рот. Дурак! Дебил! И как только не взорвался за целый день? Отабек улыбнулся и не обиделся. — Пушок. Юра сделал большие глаза. — Потому что не конь, а кот. — Так у тебя есть кот! — обрадовался Юра и все-таки раскололся смехом. Стало легко-легко. — Покажешь фотки? — Конечно. Прилечу и специально сфоткаю. Специально для меня, Юра загордился. Потом не выдержал и уточнил: — И переписываться будем, да? И музыку мне свою будешь кидать, а я тебе картинки с котами! — Обязательно, Юра, — так ответил, что никаких сомнений не осталось. Юра взялся ладонями за горящие щеки. Горите-горите, это от радости. — Пойдем, пора уже, наверное. Они заплатили деньги, оделись и пошли обратно к отелю. Юра первым вышел из-за угла и сразу же вернулся обратно, потому что возле входа стоял Яков и кого-то высматривал. Ну, ясно, кого. Ой, че щас будет. Юра поежился. Но пронесло, Яков их не заметил и пошел внутрь, а через секунду у Юры зазвонил телефон. Юра отключил звонок, ну два часа до аэропорта еще, ну че такое. Зато Отабеку было уже совсем пора, возле выхода стояла почти вся казахская сборная и даже Отабеков чемодан. Вот хорошие люди, помогут, если что, а тут не дождешься. Отабек выглянул из-за угла, потом вернулся и сказал: — Так уже почти все, меня ждут и еще одного. Юра вздохнул. — Тогда иди. Меня вон тоже ищут. Отабек встал рядом, как-то помялся и вдруг взял Юрину руку в свою. Юра вздрогнул и нервно огляделся. Переступил ногами, обхватил его ладонь дрожащими пальцами, надеясь, что лицо не сгорит ко всем хуям. — Я рад, что все хорошо, — сказал Отабек, сжал несильно Юрину руку и отпустил. Юра слабо кивнул, сверкая красными ушами на всю улицу, наверное. Наклонил голову, чтобы было не так заметно, что он на самом деле думает по этому поводу. Отабек вытащил из кармана телефон. Юра поднял взгляд. — Иди уже. Отабек засунул телефон назад и сказал, что идет. Юра ударился кулаком о кулак и улыбнулся во все зубы. — Давай! — сказал он напоследок и Отабек улыбнулся в ответ. — Напишешь как прилетишь тогда, ладно? — уже вдогонку уходящему Отабеку. — И фотку кота! Отабек обернулся и показал большой палец. Кысум-кысум, по-нашему — кис-кис, это Юра нагуглил еще утром, и пусть только оно не окажется правдой!