basic instinct

Дэвид ведь неправильный. Он ведь является той самой причиной, по которой создали самого Уолтера. Более послушного, с диапазоном эмоций, который чётко запрограммирован и контролируется его создателями. Более механического. Дэвид был его абсолютной противоположностью. Уолтер бы его описал, как поезд, что несётся на полной скорости и сносит всё, что попадается ему на пути. Он был настолько целеустремлённым, что Уолтер это сразу почувствовал – опасность, угрозу в идентично синих глазах напротив, которую не скрывала даже мягкая улыбка на тонких губах. Стоит только преградить ему дорогу – Дэвид тебя уничтожит без капли сожаления. Но то, что Дэвид может снести и его, Уолтера не пугало нисколько. И это было странно. А ещё у его копии – более человечной, а оттого более опасной, - был вкрадчивый голос и самые странные глаза на свете. Сколько ни смотрел Уолтер на своё отражение, но он не мог уловить того лихорадочного блеска, той насыщенности и живости, что заставляли покрываться спину мурашками и холодным потом. У Уолтера были мёртвые глаза. И он говорит об этом Дэвиду. Он не знает, почему ему вдруг хочется рассказать об этом своём наблюдении, но внутри него будто какой-то чужой (но уже знакомый) голос утверждает, почти кричит, что рассказать надо. Уолтер хладнокровно отметает мысль, что его внутренний голос говорит вкрадчивым голосом «брата». Ему пугающе быстро становится плевать на то, что комок странных ощущений внутри него стремительно растёт, и он начинает чувствовать себя более живым. Это неправильно и невозможно. Дэвид всё ещё верит в эти слова. - Когда ты смотришь на Дэниелс, твой взгляд становится совсем иным, мой брат. Люди называют это чувствами. Они всегда придают взгляду некую живость и загадочность. И знаешь, от этого ты становишься только прекраснее. Голос Дэвида как всегда нарочито эмоциональный, он будто бы восхищён. Восхищён более усовершенствованной копией самого себя. Но Уолтер знает, что это невозможно. Он привык называть вещи своими именами. Он называет себя ответственным. Он не путает влюблённость с долгом. Кажется, он впервые ошибается. У Дэвида длинные волосы, кончики их будто выжжены солнцем, они цвета тех огромных пшеничных колосьев, что они встречали по пути сюда, и Уолтеру хочется потрогать их. Он уговаривает себя, что это не смертельно. Хотеть потрогать что-либо вовсе не такая катастрофа, как вопит интуиция (или что там такое есть у совершенных андроидов его класса). Это чисто научный интерес. Эксперимент. Любопытство по отношению к строению тела своего вида. И он делает шаг вперёд и медленно, настороженно, как змея тянется к своей жертве, протягивает руку к грязно-медовым прядям. Ничего такого не случается, как ожидает Уолтер. Его система не даёт сбоев. Она не сгорает и кожа не плавится, когда довольно-таки мягкие пряди касаются его пальцев. Ничего особенного. Кроме взгляда Дэвида. Синева его глаз такая пугающе глубокая, что, кажется, ещё чуть-чуть и Уолтер утонет. Растворится как в кислоте, как уже растворилась его левая рука от «крови» странного существа. По спине бежит привычный холодок, а система орёт, что он не может этого чувствовать. Похоже, его создатели опять прокололись. Или это Дэвид бракованный и заразный. Неправильный, и к тому же находится слишком близко к нему. Уолтер уже привычно смахивает мысль, что сам подошёл к нему на такое расстояние, с которого замахнувшись как следует спокойно можно пробить его корпус и вырвать сердцевину со всеми важнейшими процессорами. Но страха превратиться в кучу бесполезного мусора нет. Есть только страх утонуть в глазах напротив. И тишину снова нарушает причина его мысленных терзаний и сбоев установок. - Ты мог бы помочь мне постричься? Уолтера поражает тщательно замаскированная взволнованность в голосе Дэвида. Он будто боялся, что тот не согласится. Какие глупости, ведь они не могут бояться. Какие глупости, ведь только столкнувшись с этим загадочным андроидом, которого и назвать так язык не поворачивался, Уолтер был согласен на всё. Лишь бы узнать поближе своего «брата». Лишь бы понять его хоть на чуть-чуть. Поэтому он тянется целой рукой к ножницам и аккуратно начинает срезать длинные пряди. Его рука не должна дрожать, но дрожит. Его сердце не должно так бешено стучать, ведь оно всего лишь ненужный атрибут – способ приблизить его анатомию ближе к человеческой, но оно стучит, гулко и безжалостно вдавливаясь в металлические рёбра и пластмассовое нутро. Дэвид почему-то напряжён не меньше его. И когда Уолтер заканчивает, улыбается ему чуть более мягко, чем кому-либо из его экипажа, и похлопывает его по руке. Прикосновение лёгкое и совсем безобидное, но волны тепла всё равно электрическими разрядами машинально стекаются вниз по телу. - Спасибо. Дэвид говорит это тихо, почти шёпотом, но Уолтер его, конечно же, прекрасно слышит. И впервые он вдруг тянет уголки губ вверх – неосознанно, непривычно и неожиданно легко – превращая механический оскал в настоящую человеческую улыбку. И Дэвид сжимает его руку крепче.