Папочка за соседней партой

      Тэхен любит краснеющих фиялок. Таких, чтобы смущались от скабрезных шуток, сидели над учебниками допоздна. Тэхен видит одного — его имя крутится на языке обожженным ужом, извивается, но никак не соскочит.       Мин Юнги.       Сидит за партой, очки поправляет то и дело, что-то упорно выводит по-девчачьи ровным почерком в тетради. Пуговицы застегнуты на рубашке глухо, волосы не крашены, а уши не пробиты. Тэхену такие нравятся.       Последний часто ловит на себе минов взгляд и тогда подмигивает ему, с улыбкой отмечая, как парень смущается. У Тэхена юркий острый язык, — Юнги подметил еще давно — который он любит выставлять напоказ. Этот язык снится Мину во снах, когда он бесстыдно раздвигает шире ноги, что-то бессвязное шепчет, а поутру идет стирать белье.       Каждую ночь.       Каждую ночь Юнги хочет, чтобы им обладали. Чтобы его направляли, вели (и он не против, чтобы за поводок), чтобы делал это Тэхен. У него получится лучше многих.       Юнги стыдится своих мыслей и прячется за учебниками, чтобы лишний раз мысли не пошли не в то русло.       Тэхену нравится Мина смущать. Бить по заднице на физкультуре, а потом зажимать в раздевалке, когда от Юнги пахнет так по-особенному крышесносно. Ким его прижимает к холодной стене, покрытой кафелем, расставляет руки по обе стороны от головы с испуганно расширившимися глазами и шепчет своим густым голосом что-то совсем пошлое. От чего дыбом встают волосы… и не волосы. Тэхен любит опалять горячим дыханием уши миновы, — тогда последний чуть ли не сознание теряет — прикусывать мочку во время разговора. Не прерываясь. Лапать Юнги всего, а потом тихо смеяться низким голосом и уходить.       Юнги тогда предпочитает умереть. И ему кажется, что когда-то он и умрет. От спермотоксикоза.       Мин-блядь-Юнги хнычет, в который раз водя по члену рукой, пока пальцы второй исчезают в растянутой дырке. Он задницу оттопыривает выше, чувствуя, как тянет поясницу, и представляет, как его берет этот самый Тэхен. Тэхен с невообразимо-длинными пальцами, обволакивающим глубоким голосом, который нашептывает Мину в уши что-то совсем грязное, худощавым телом и — Юнги уверен — хорошим членом. Длинным, как раз подходящим для Юнги.       Он прячет лицо в подушке, чтобы заглушить всхлипы, а движения становятся более рваными и беспорядочными. Пока в голове раз за разом, как на заевшей пластинке, повторяются слова Тэхена, Юнги кончает. Вздрогнув всем телом и замерев; запачкав под собой постельное белье; издав тихий полувскрик, потонувший в подушке. — Ты хотел бы?.. — Юнги хотел бы все, что предложит ему Тэ. Он примет все без остатка, но понимает, что не получит. Парни, что ходят рядом с Тэхеном все высокие, подтянутые и спортивные. Дерзкие. Юнги бледен до болезненности, постоянно смущается и у него нет рельефных мышц. Почти совсем: пресс едва виден на плоском животе.       Юнги помогает Тэхену во всем, лишь бы прекратились все эти атаки, после которых юноша ходит на подгибающихся ногах и кончает ярко, много. Физика, химия, математика — все. Но он боится оставаться с парнем в помещении один, потому что знает, что будет. Хочет остаться, хочет выслушать все его пошлые фразы еще сотню раз, но боится чего-то.       Они снова остаются в раздевалке одни: Юнги путается в футболке, а Тэ его ждет, как хищник жертву. Стоит ему выпутаться из злополучной одежды, как парень тут же вжимает его своим телом в стену. По спине — мурашки от контраста холодного кафеля и разгоряченного тела.       Тэхен ничего не говорит, только тихо смеется и ведет носом дорожку по миновой шее до уха. Облизывает раковину, прикусывает мочку. У Юнги подгибаются ноги, он зажмуривается, желая про себя, чтобы это поскорее кончилось и не кончалось никогда. — Представлял себе это? Не ври, я знаю. Я могу дать тебе все, чего ты так хочешь, что тебе снится в мокрых снах. Два раза повторять не буду: сегодня в четыре у меня дома, — и вклинивает колено между ног тонких миновых для пущей убедительности. Он не шутит.       Юнги забывается, теряется и закрывает глаза совсем. Сколько времени проходит — не знает, но когда он снова распахивает веки, то Тэхена рядом нет уже давно. Сердце громыхает сильно, этот стук отзывается во всех конечностях и члене. Вставшем, крепком, жаждущем разрядки. Переворачиваясь, Мин прижимается лбом к холодной стене, силясь унять жар. Не помогает, конечно, но он хотя бы пытался.       И весь оставшийся день Юнги сам не свой. Он ходит постоянно туда-сюда, думает о своем, взвешивает все «за» и «против». Он взволнованно поправляет очки средним пальцем, как привык, и косится на свои руки. Несуразные такие руки, не подходящие ни ему самому, ни, тем более, тому, кто может остаться в постели у Тэхена.       Все-то в Юнги не так.       Пару раз он порывается выйти из дома, когда на часах стрелки показывают три, но каждый же раз себя останавливает. Вдруг шутка?       Но не шутка и, тем более, не вдруг — это Юнги понимает, когда осознает себя, упорно давящего на звонок входной двери. Входной двери Ким Тэхеновой квартиры.       Твою мать.       Ему открывает дверь парень взлохмаченный, одетый в домашние штаны, явно больше размера на три тех, что нужны, и длинную майку. Без рукавов, что видно руки такие соблазнительные, худые и тонкие. Сильные, правда — это соблазняет и подкупает. — Пришел все-таки? — Тэ смеется, облокачиваясь о косяк и взъерошивая волосы. Юнги чувствует себя придурком, и ему неудобно, хочется уйти поскорей. Скрыться от насмешливых глаз, не появляться больше в их поле зрения. Но Мин словно врос ногами в землю — не шевельнуться. — Я не ожидал, правда. Ну, проходи, раз заявился.       Его приглашающий жест широкий и тоже какой-то шуточный. Юнги кажется, что где-то здесь подвох. Он кивает смущенно, словно без приглашения, словно напросился на встречу, и заходит в квартиру. Тут как-то по-уютному светло, ведь окна открыты нараспашку, но Мину некогда разглядывать интерьер — ему на живот ложатся две горячие большие ладони, а в ухо сочится шепот: — Моя комната прямо по коридору и налево. Нет смысла тратить время, ведь ты не за беседами пришел.       И здесь юноша чувствует себя неуютно, потому что, когда проходит в комнату, чувствует себя совершенно лишним в ней. Не знает, куда деть себя ровно до тех пор, пока его буквально не пришибает к ближайшей стене разгоряченное тело. Юнги думается, что это у Кима хобби такое — зажимать его по углам. И он как-то не против даже. — Значит, пришел? — шепот горячее лавы, колено раздвигает упорно сведенные ноги, упирается в пах так постыдно и компрометирующе. Юнги отворачивается, словно не желая признавать всю правду этих слов. Острые зубы смыкаются на светлой коже шеи — у Юнги подкашиваются ноги; сильные ладони прижимают миновы руки к стене — у Юнги отказывает мозг. Это фолл, безоговорочное падение в самую бездну. — Значит, хотел? Я дам тебе то, что обещал. Все дам, — и он дает. Дает глубоким до головокружения поцелуем, что, если не колено Тэхена — юноша осел бы давно на пол. Юнги отвечает смущенно, но с энтузиазмом, постепенно перерастающим в настоящую жадность. Тэ его пьет, как умирающий от жажды путник, и никак не может напиться. Языком своим юрким, кажется, до самых гланд достает, за губу пухлую парня кусает и смеется в самый рот. Эдакий ответ на покорность, с которой Юнги тянется за новым поцелуем. И глаз не открывает, словно от этого исчезнет все. Он похож на человека, прикоснувшегося к мечте. Это кажется Мину почти правдой.       Когда одна рука крепко сковывает подбородок Юнги, поворачивая его в сторону так властно и жестко, последний забывает, что такое «дышать» и зачем оно людям. Ему — не нужно. Потому что не хочется совсем дышать от того, как горячий рот тебе шею вылизывает, как острые зубы прикусывают нежную кожу, как на ухо бархатный и севший голос шепчет дрянные вещи. Их хочется слушать без конца, а отдаваться — без остатка. — Я только тебя поцеловал, а ты уже готов отдаться, — смеется он клокочущим смехом, но Юнги это не цепляет. Он не чувствует себя там, где нет тэхеновых губ, где нет тепла его тела и рук, точно оков.       На Юнги болтается черная футболка с глупым принтом, которая сильно не нравится и мешает Тэхену. До зубного скрежета, который он себе позволить не может — зубки лучше пристроить на шее, на губах этих, похожих на цветочные лепестки, на ушной раковине до того чувствительной, что Юнги теряет себя. Только палец большой проскальзывает под нее и шершавой подушечкой оглаживает кожу над резинкой штанов.       Юнги горит.       От одной только ладони, что легла ему на живот — такой горячей, кстати, ладони — он кончается, как человек. Пальцы длинные долго кружат вокруг соска, словно не решаясь коснуться, и это сродни пытке. Самой жестокой.       Тэхен не целует Юнги, когда решается надавить на тугую бусинку — хочет голосок минов слышать. Тот сдавленно охает, запрокидывает голову, открывая чуть больше соблазнительной шеи, кожу на которой Тэ мигом принимается выцеловывать, и морщит нос. — Хочешь? — Юнги не понимает, что ему говорят. Он понимает пальцы, ласкающие его под майкой, понимает губы, касающиеся его кожи. Слов — нет. — Хочешь?! — Для пущей понятности Ким поднимает колено, касаясь поджавшихся яичек, а сам сильнее прижимается к юноше. Теперь тот понимает еще и стояк, упирающийся ему в бедро. Крепкий такой, горячий. — Д-да… — Мин захлебывается звуками, воздухом, собой. До этого момента он разве что только это и мог — хотеть. Тэхен видит робость и смущение на лице парня, когда опускает того на постель, пристраиваясь сверху. — Девственник? — и в глаза заглядывает пронзительно. — Угораздило же…       Тэ нравится то, как честно дрожит тело под ним, когда Ким целует его в грудь, спускаясь ниже. А потом что-то языком вырисовывает над самой кромкой штанов. Юнги тогда скулит, выгибается весь и пальцы запускает в шевелюру тэхенову, за что получает по рукам отрезвляющий удар. — Я не разрешал тебе меня касаться, — и Мин думает, что если услышит еще что-то подобное, то кончит прямо в белье. Позорно, зато ярко. — Т-тэ… — он что-то пытается сказать, но забывает на половине фразы. — Не так. Ты знаешь, как меня нужно звать, — голос властный и низкий. Сводит с ума. А ведь Тэхен его даже не касается — ищет что-то по ящикам и ругается при этом отборно. — Папочка-а-а, — юноша скулит и выгибается, чтобы увидеть Тэ. Видеть — видит, но не понимает, что тот делает даже тогда, когда парень возвращается на кровать, устраиваясь поудобнее между так призывно разведенных миновых ног. Там через ткань четко угадывается контур члена, оттягивающего ее. Штаны вместе с бельем снимаются торопливо, все это мешается поцелуем. Тэхен ведет, Тэхена ведет. Под ним — чертова фиялка, такая, какой он хотел ее видеть. Смущающаяся, но готовая на все. Нуждающаяся в своем папочке.       На тонких пальцах оказывается прохладный гель, пахнущий приторной вишней, как жвачкой, что так любит под партами оставлять Тэ. Не церемонясь, одним широким мазком парень оставляет большую ее часть между ног Юнги. Парень давится воздухом, который только что собирался вдохнуть, а к заалевшим губам примерзает долгий стон. — Представлял это? Как я буду растягивать тебя своими длинными пальцами. Только ими я могу заставить тебя кончить. Не сомневайся, тебе понравится. Мы и это успеем — дни длинные, а ночи и того длиннее. Все постепенно, — и улыбка какой-то пьяной выходит. В Юнги один палец оказывается быстро, ощупывая гладкие стенки. Юнги кажется это правильным и лучше того, что мог сделать он сам. Пах словно кипятком шпарят раз за разом — почти больно. Тэхен зацеловывает и лижет нежную кожу внизу минового живота, зубами прикусывает легонько, и остается красный след. Сойдет. А вот засос, который так старательно оставляет рядом Тэ, сойдет не скоро. Юнги этого не понимает и почти не чувствует, весь его мир сократился до двух уже пальцев в нем.       Юнги такой мир нравится до ярких вспышек под веками прикрытыми, которые открыть — кощунство. Когда в него проникает третий палец, стараясь компенсировать дискомфорт частыми прикосновениями к простате, Юнги начинает что-то шептать, словно в бреду. Тэхен смеется про себя и думает: «Молится».       Юноша и вправду хочет молиться, когда из него исчезают такие необходимые пальцы. Влажные, они касаются его покрытой румянцем щеки, а почти черные глаза заглядывают в его. По факту — в душу. — Попроси, — от приказного тона у Мина дергается член. Что-то горячее и твердое упирается в задницу ему, но не входит. Мучительно. — Попроси, я сказал. — Пожа… пожалуйста… — «Пожалуйста» кто? — в насмешливом жесте Тэхен вскидывает бровь и для распаления толкается. Мнимо, так и не входит. А хочет ведь. — Пожалуйста… папочка, — он эти слова выдыхает, не в силах больше соображать. Тэ наскоро раскатывает резинку по члену и рывком входит. Юнги подготовленный, от ощущений задыхается, гнется весь и скребет ногтями по покрывалу. — Правильно, Шуга.       Шу-га. Два слога, четыре буквы. В ушах набатом. Шуга — как вещь. Юнги — вещь, да. Он знает это, ему это доказывал Тэхен вот уже сколько времени. Глупо было бы не согласиться с этим. Глупо было бы не согласиться еще с тем, что ему нравится такое прозвище.       Тэхен резок. Он сжимает светлые бока до красноты, рычит и остервенело целует Юнги. А еще много-много последнего трогает, что Мин теряется в ощущениях и перестает понимать где он и кто он. У Юнги пятки скользят по спине тэхеновой, чувствуют пот и горячую кожу, а сам юноша стискивает плечи Тэ зачем-то. Чтобы не потеряться — так он себе это объясняет. — Нравится? Ты за этим сюда пришел. И будешь приходить, потому что тебе нравится. Потому что тебе нужен папочка, — это не попытка оскорбить, а констатация чертового факта.       Когда Тэхен берет минов член в руку и трет уздечку, юноша хнычет, почти плачет. Слишком много. Тэхен и сам близко, он чувствует, как на животе сокращаются мышцы, как горит все. Особо сильно большим пальцем давит под головкой Юнги, и тот дрожит, а потом замирает. Белесые капли одна за другой падают на светлую кожу, пачкая и Шугу, и Тэхена.       Юнги молчит — не может говорит. Просто чувствует все резче входящий в него член, а потом горячую жидкость через силикон презерватива. Внутренности обжигает, а юношу все еще трясет мелкой дрожью.       Тэхен был отвратительно чертовски прав: Юнги придет и не раз. За наказанием и поощрением, пока не поймет, что приходит не просто так. За этим взглядом, за «Шуга», сказанным таким особенным тоном, за Тэхеном просто.

***

      Юнги нравится нарываться на наказания, потому что Тэхен на выдумки горазд. Каждая нравится Шуге. Каждую он принимает. — Эй, Юнгей, что там во втором? — он кричит это шепотом с задней парты и тычет заодно ручкой юноше под ребра. — Не знаю, сам решай, — его не то, чтобы бесит лень тэхенова, но да, она бесит. Если бы Тэ не мог справиться с заданием, Юнги бы подсказал, а так парень просто ленится и не хочет решать. — Не понял. Быстро скажи, что во втором! — Да отстань ты. Не тупой, сам решишь, — не зря же Юнги которую уже неделю готовил Тэ к этой контрольной. Они таких задач тысячу прорешали.       После урока Тэхен злой. Он подходит к юноше, цепляя того за плечо и резко разворачивая к себе лицом. — Что за выходки еще? Сегодня в четыре у меня и только попробуй не прийти. Сам пойду искать и где найду, там и выебу, понял?       Юнги, конечно, понял, оттого и кивнул. Неуверенно и торопливо, но кивнул. Он солгал бы, сказав, что не возбуждается от мыслей о том, что его ждет, так что к дому Тэхена он пришел вовремя: честный и возбужденный.       Открывая дверь, Тэ молчит. Рассерженный такой. Юнги по выверенному маршруту движется в комнату Тэхена, в которой раздевается догола и ждет указаний. Ему неуютно под таким пытливым и колючим взглядом даже в одежде, а сейчас — тем более. — На кровать на четвереньки, — от этого приказного тона у Юнги встает крепче и хочется скулить. Он выполняет все безропотно, только оборачивается потом через плечо, чтобы посмотреть на то, что ждет его. Видит и обмирает. Тэхен давно хотел запихать в Юнги эту штуку, вот только последний никак не давался, а сейчас у него выбора нет.       Это чертов хвост в задницу.       Не размениваясь на лишние движения, Тэхен смазку льет прямо между ягодиц юноше, а потом уже пальцами размазывает. Ее много, она хлюпает. В Юнги проскальзывает сразу два пальца, учиняя заметный дискомфорт, а Тэ ими двигает с видом знатока. Стенки массирует, разогревает мышцы до ощущения кипятка во внутренностях. И Юнги, кажется, в такие моменты согласен на все, что ему предложат.       Пробка, которой венчается серый, точно кошачий, хвост заменяет пальцы резко и неожиданно. Никаких предпосылок даже не было. Теперь холодно, туго, а еще постоянно на простату давит. Еще Тэхен лукаво улыбается и заставляет Мина сильнее прогнуться в пояснице, надавив тому пониже спины влажной ладонью. Юнги на это широко раскрывает рот и издает жалобный стон. Руки трясутся и практически не держат — тростинки.       Что-то неживое поддевает кончик хвоста, что висит между широко разведенных ног, и пушистый хвостик покачивается из стороны в сторону. Кожаная часть стека — Юнги хорошо успел выучить все игрушки, что есть в тэхеновом арсенале — проходится невесомо по поджавшимся яичкам, и Мин хочет ластиться, придвигаться ближе навстречу ласкам. Правда, вовремя вспоминает, что его наказывать должны, а значит, это ничего хорошего не сулит. — Хах, я еще толком не сделал ничего, а у тебя уже стоит. Я ударю тебя двадцать раз — будешь считать и пеняй на себя, если кончишь раньше времени.       Юнги думает, что сдержаться будет сложнее, если Тэ продолжит вести с ним разговоры в подобном тоне. Юнги любит слушать грязные разговоры, а Тэхен — их вести. Первый удар обрушивается на ягодицу неожиданно совсем, заставляя Мина всего замереть, напрягшись. — Один, — считает он дрогнувшим голосом. Тэхен подмечает, что спина у Юнги такая же бледная и несуразная, как он сам. Почти девчачья. На такой коже очень хорошо проступают разного рода следы и румянец смущения, который так Тэхену нравится у Шуги вызывать.       При каждом ударе часть игрушки внутри юноши задевает простату более ощутимо, что заставляет про себя Мина молиться, чтобы следующие удары не были такими сильными. Тэхену нравится смотреть на то, как трясется тело перед ним, как проступают розовые следы на бледной заднице, как всхлипывает не то от боли, не то от желания сам юноша, как он старается удержаться на месте. На семнадцатом ударе Юнги уже лежит лицом на постели, потому что руки совсем подвели, и шепчет, а не считает в голос. Он старается выгибаться сильнее, ведь так член не касается живота, но тогда в простату упирается кончик черного конуса. — Восем… восемнадцать. П-папочка… подожди. Я… не могу больше, — это звучит даже не как мольба, а как молитва. — Не кончай, — и Юнги вздрагивает, как от удара, которого не было даже. Не просьба и не приказ — констатация факта. Юнги зачем-то мотает головой, словно соглашаясь, и Тэ быстро наносит последние два удара, потому что видит, что его Шуга действительно на грани.       Ладони медленно опускаются на горячие ягодицы, успокаивая. — Что ты усвоил? Говори, — но Мин не то, что говорить, соображать не может. Язык. Острый и юркий язык зализывает каждое место, куда был нанесен удар. Юноша ластится к нему, точно кот, хвостом виляет, чтобы прикосновений больше получить и почти мурлычет. — Что я… ах, я…мне нельзя подрывать твой авторитет… Господи, папочка… Не перечить. Черт! Я не должен… Иисусе, не должен… — но он не знает, что еще не должен. — Хорошо, — от Тэхена сложно добиться похвалы вне постели. Мину нравится, когда папочка его хвалит. — Правильно. — Папочка… — просит Юнги чего-то, виляя задницей, когда парень отстраняется. — Папочка, пожалуйста… — Что ты хочешь, Шуга? — Тэ еле сдерживается, чтобы не засмеяться. У него в руке блестящий фольгой квадратик презерватива, но он хочет услышать просьбу от Юнги, который и двух слов связать не может. — Тебя… тебя хочу. Во мне, пожалуйста… Твой член, — это обязательное пояснение, потому что Ким любит доводить юношу до исступления пальцами, пока тот наконец не сложит просьбу правильно. Обычно, на это уходит много времени и усилий. — Как суку? — Как суку, — кивает Юнги. Как кого угодно, только сейчас, быстро и жарко. Чтобы Тэхен. Последний, кажется, такими темпами станет мастером спорта по скоростному надеванию резинки, потому что это занимать стало буквально секунды две: зубами вскрыть, выплюнуть кусочек фольги, раскатать. Юнги готов, на нем много смазки, так что Тэ только рывком вынимает из растянутой дырки хвост и входит сам. Юноша стонет, подается назад, горит и теряется. Перестает дышать, кажется, совсем.       Тэхен его под грудь берет, чтобы тот не упал совсем, и втрахивает в кровать так, как Шуга того хотел. Как суку. Юнги дышит часто, скулит и хнычет, стонет высоко. До одури соблазнительные звуки, которые Тэхен хочет записать на диктофон и поставить на звонок телефона, чтобы слушать чаще.       С особо сильным толчком Юнги вскрикивает и кончает, запачкав под собой покрывало, а потом хочет было потянуться за поцелуем, но его опережает сам Тэхен. Словно мысли читает, хотя, если бы это было так, он улыбался испорченности своего мальчика.       Ким укладывает Шугу спиной прямо на липкое от спермы покрывало и, вцепившись в худые бедра миновы, продолжает толкаться. Тэхену нравится, как его мальчик стонет в такие моменты — протяжно и с придыханием. Словно отдает душу Дьяволу. Их поцелуи в такие моменты — голое столкновение ртов, а иногда еще и удары зубов о зубы, смешение звуков. Сиплого надрывного дыхания, высоких стонов Юнги и низких — Тэхена.       После приказа Тэхена, Юнги начинает дрочить себе в такт толчкам. Сильным и глубоким, размашистым настолько, что иногда из растраханой дырки показывается красная головка тэхенова члена. Шуга не думает, что сможет кончить во второй раз — настолько он опустошен, но не смеет перечить приказам своего папочки.       Юноша чувствует нестерпимый жар в паху, шею вытягивает сильнее, захватывает чуть больше тэхеновых губ, которые вскоре отстраняются — влажные, заалевшие и искусанные. Они шепчут на ухо — острое, кстати, почти эльфийское: — Кончай, — и Юнги повинуется, когда язык принимается вылизывать хрящик. Его сильно выгибает и до боли сводит ноги, которые он за спиной Тэхена скрестил, а из глотки рвется долгий стон. Тэ поспевает следом, блаженно подмечая, как восхитительно его член сжимает минова дырка. Прямо-таки под Тэхена созданная.       Юнги выглядит разрушенным и долго молчит, глядя на своего папочку. У Мина кожа почти вся липкая, в поту и сперме, а дышит он, словно пробежал стометровку. Сердце бухает сильно, бьется где-то в животе, а отдается — в конечности. Тэхен, как всегда, встает с постели первым и подходит к окну в чем мать родила. Воздухом, говорит, дышит. — Все нормально? — потом спрашивает он. Иногда Тэ и правда бывает обеспокоен за своего мальчика, думая, что в этот раз переборщил. — Вполне, — по губам Юнги расползается такая особенная улыбка, когда он на трясущихся все еще руках приподнимается.       Юнги не беспокоится, потому что знает — Тэхен не даст ему то, что Мин выдержать не сможет. Тэхен никогда не сделает ему по-настоящему больно.