Сойти с ума

Ночь вступила в свои права и на небосвод взошла полная, грязно-жёлтого цвета Луна. Открываясь, зазывали к себе разноцветными вывесками разнообразные пивнушки, кабаре, бары. Они были спасительным маяками для многих, так как цветные напитки, предлагаемые в них, могли помочь забыться, уйти от жестокой реальности. На втором этаже знаменитого бара Отосе настежь было распахнуто окно. Ветер трепал старые занавески, сгоняя с них пыль. Облокотившись на оконную раму рыжеволосая девушка, прищурившись, наблюдала за людьми, которые оживали только ночью с открытием заведений. Она не дёрнулась, даже взгляда не отвела, когда сзади неё скрипнула дверь. – Тебя не учили, что надо звонить в звонок, прежде чем войти в чужой дом? – девушка прекрасно знала, кто мог заглянуть к ней в столь поздний час. – Звонок работает? – раздался мужской голос, в котором читались нотки усталости и раздражительности. – Мог бы постучать, я ведь всё-таки девушка. – Девушка… А мне всегда казалось, что ты женская особь гориллы сбежавшей из инопланетного зоопарка, – лёгкая перебранка служит приветствием, особой традицией из прошлого. Бывший капитан первого отряда Шинсенгуми по-хозяйски кладёт свой меч на деревянную подставку. – Я говорила тебе этого не делать, – слышится шёпот, тихое возражение Кагуры, которая до сих пор стояла к гостю спиной, лицом к полной безобразной Луне. Она не может смириться с тем, что его больше нет. Сереброволосый самурай всегда был настоящей занозой в заднице, но это не значит, что он занимал последнее место в сердце девушке. Окиту это раздражает. Нет. Правильно здесь слово будет «бесит». Люди умирают каждый день, правда, по разным причинам. Начиная от голода и заканчивая белой чумой. И с этим ничего не поделать. Сого ненавидит её. Ненавидит её слабость. Она треснула, как фарфоровая кукла. И больше всего его выводит, что эту слабость она показывает только ему. Доверие? Нет. Сого Окита был и остаётся врагом, но почему-то он единственный кто может спасти её от сумасшествия, единственный кто может сдержать её. Сого, как сильнодействующая таблетка успокоительного, после которой Кагура может и дальше носить свою треснувшую маску стойкой девушки, скрывая под ней настоящие чувства и эмоции. Сого не торопясь, как хищник, подходит к девушке и становится сзади неё, опираясь руками на подоконник. Загнал в угол. Создал клетку, способную сдержать зверя. – От тебя кровью несёт. – Я только что с задания. Кагура не торопясь оборачивается и поднимает потускневшие синие глаза. Нет в них былого огонька задора. Он тоже изменился. Вырос. Детские черты пропали, уступив место мужественным скулам, прямому носу, тонким обветренным губам. Красивый… Кагура это признаёт, как и все остальные женщины. Но изменился он не только внешне, но внутренне. Более сдержан и нет больше той обворожительной и одновременно ненавистной ухмылки, теперь постоянно серьёзный вид. Внутренние инстинкты трубят тревогу. Он опасен… Но в этой опасности Кагура видит защиту. Она делает маленький шаг босой ступнёй по скрипучему полу и утыкается носом в основание крепкой шеи. У Сого особенный запах. Нет, он не пахнет дешёвым одеколоном или сладкими женскими духами. От него исходит аромат крови, пыли, стали, отчаянья и смерти. Он хищник… Он охотник… Он здесь доминант. – Если я тебя кое о чём попрошу, ты сделаешь? – спрашивает она, опаляя дыханием кожу. – Я похож на прислугу? – как бы он хотел забыть её и больше никогда не приходить в этот про́клятый дом. Но не может… Не может выкинуть из головы образ озорной, нахальной девчонки. Не проходит и дня, чтобы он о ней не вспомнил. Она его околдовала. Как яд проникла во все клетки его организма, разрушая изнутри. Обвязала его сердце и душу железными цепями и присвоила себе. Кагура Ято – его личный сорт героина и когда становиться совсем невмоготу, он приходит за новой дозой. – Сделай… – её голос отражается от стен. – Ты стала настоящей мазохистской. Сого отодвигает ткань её белого кимоно с левого плеча и наклоняется. Фарфоровая кожа, как белый снег, без единого изъяна. Ни родинки, ни шрама. Он слегка касается обветренными губами плеча, а затем резко впивается зубами в девичью плоть, прокусывая до крови. Она не кричит, только сжимает в кулачках его кимоно. Алая капля стекает из раны, оставляя следы на мраморной коже, и пропитывает её костюм. Сого чувствует на губах металлический привкус. Он не может. С каждым разом делать это, причинять ей боль, становиться всё труднее, а её запросы всё больше. Окита отстраняется и наблюдает, как свежая рана быстро затягивается. – Ненавижу… – Кагура кладёт руку на место, куда её только что укусили. – Ненавижу кровь Ято. Боль. Это способ почувствовать, что чувствуют другие. Что они испытывают и о чём они думают, когда им плохо. Боль помогает привести мысли в порядок и даже забыться на несколько секунд. Забыть про ад, в который превратился мир. Забыть о потере дорогих людей. Кагура замечает на шеи Сого небольшой рубец. – Я тоже хочу, – она кончиками маленьких, аккуратных пальцев проводит по кривому порезу. – Хочу себе шрамы. – Это не украшение, – Окита по-хозяйски кладёт руки на тонкую талию, слегка поглаживая. – Знаю. Они мне не для этого нужны. – А для чего? – Хочу почувствовать себя живой. Хочу, смотря на них, вспоминать врагов, бои и тех, кого не смогла спасти и защитить. – Слишком много «хочу». – Это плохо? – В нашем мире – нет, – Сого слегка наклоняется и, подняв девушку на руки, идёт в другую комнату, громко хлопая сёдзи. Ночь будет длинной. Они никогда не признаются друг другу, что им хорошо вместе. Никогда не скажут ласковых слов. Никогда не признаются самим себе, что нуждаются друг в друге больше, чем им кажется. Почему? Потому что бояться потерять друг друга. Потому что не хотят снова испытать жгучую боль от потери дорого человека, не хотят надеяться на что-то хорошее, так как нынешний мир жесток и непредсказуем. Они бояться сойти с ума, хотя это уже давно произошло. В тот самый миг, когда восемнадцатилетний капитан полиции Сегуната встретился с рыжеволосою незнакомкой иммигранткой с фиолетовым зонтом.