Кровь и пыль

Солнце медленно катилось за горизонт, обещая неизбежную и долгую непроглядную ночь. Серая безжизненная земля из трещин рождала испарения, из-за которых дышать становилось с каждым часом все тяжелее. Но я упорно вдыхал этот грязный воздух в полную силу легких, облизывая пересохшие губы и чувствуя, как окровавленные руки скользят по рукояти кинжала. Кровь на ладонях смешалась с пылью, грязь покрывала порванную местами броню, также перепачканную в крови, и я весь, наверняка, походил на одного из обитающих здесь монстров, а не на воина из рядов разведки. Надо же, соображать начинаю, разум ко мне вернулся неожиданно быстро, учитывая силу ослепляющей ярости, оглушившей и все вокруг затмившей. В тот момент я забыл и сам себя, и что передо мной не аргон, дал волю возникшему дикому желанию размазать по стенке и сровнять с окрестной потрескавшейся почвой. И ладно бы была достойная жертва, равный по силе противник, но существо, которому не на войну, а в квартал красных фонарей с его тонкой фигурой и смазливой мордой? И вот это вот ничтожество посмело претендовать на моего партнера, выловленного для развлечения на одну ночь, посмело ударить меня? О чем он только вообще думал. Я резко вывернул хрупкое запястье, раздался тихий хруст, и ощутил, как эльф, придавленный мной, дернулся и не сумел сдержать хриплого крика. Терпи, наслаждайся этой болью, у меня еще много свободного времени на сегодня в запасе, а ночь я проведу с кем-нибудь гораздо лучшим, чем с той шлюшкой, что приглянулась и тебе. — Сейчас ты бы мог трахаться заместо того, чтобы валяться здесь в пыли, пить эти ваши дорогие вина, а не захлебываться собственной кровью, — я склонился низко-низко, намеренно задевая одним из рогов мертвенно-бледную кожу на щеке эльфа, и продолжил уже на ухо, снизив голос до низкого, еле слышного, — Трахаться и надменно вспоминать о кастанике, у которого ты отбил развлечение на вечер. Мог бы, ха. Я прервался, впиваясь клыками в шею, прокусывая кожу, и, к своему неудовольствию, ощутил вместе с медным вкусом крови еще и противные песчинки песка на зубах. Не поваляешь не поешь, чтоб тебя... Отстранившись, я слизнул потекшую из раны алой дорожкой по шее кровь и взглянул в измученное лицо своей жертвы. Полуприкрытые в бреду карие глаза смотрели мимо меня, но все же в них еще был жив огонь борьбы. Жив, но неизбежно, неумолимо угасал. Пройдет совсем немного времени и они остекленеют, застыв мертвым остекленевшим взглядом в небо. — Мог бы, если бы не был настолько ничтожеством, — издевательски взяв сломанную руку высшего в свою, я одновременно прижимал его тело к земле, стараясь пресечь метания. Надо сказать, это было сложновато, зато по реакции прекрасно видно, что жертва еще не стала бесчувственным куском мяса и не стремилась провалиться в беспамятство, — неумелый волшебник, набравшийся смелости влезть в драку со мной, ты подписал себе смертный приговор, — Я расплылся в улыбке, вгоняя кинжал в плечо эльфа и тут же резким движением извлекая и любуясь на капли крови на металле. О, эльфы то, оказывается, и похабные слова в совершенстве знают. Хм, не думал, что в таком состоянии он еще вспомнит, как бы так повитиеватее обозвать своего мучителя. — Хватит, — высший просит, закрываясь здоровой рукой, звучит, как надменный приказ, но я вижу по расширенным от боли зрачкам, по распахнутым глазам, что это отчаянная мольба, — Хватит, оставь, — с азартом глядя в эти просящие, изогнутые в гримасе тонкие губы, я приставил кинжал к шее эльфа, медленно ведя вниз, к ключице, виднеющейся из-под разорванного воротника рубашки. Рождающаяся рана завораживала и будила и так с трудом сдерживаемую агрессию. Хотелось вогнать острие в мышцы, глубоко-глубоко, чувствовать, как легко входит оружие, направляемое сильной тренированной рукой. Вонзить снова, с неохотой вынимая, и снова... Я держался. Прикончить всегда успеется. Мне же в голову пришла безумная по своей сладости и дозволенности идея. Отложив кинжал, я склонился над жертвой, исследуя тело взглядом. Безделушки, каждая из них может являться артефактом привязки души к их проклятой родине, не дающим мне возможности прикончить выродка навсегда. Но какая же из них? А, к черту, всех их сейчас лишится. Грубым движением сорвав кулон, висевший на тонкой, не готовой к такой силе воздействия, серебряной цепочке, я переключился на холодные, как лед, руки жертвы, снимая кольца с тонких пальцев, одно за другим. Когда было снято последнее, сверкнувшее фиолетом чистого аметиста, высший застонал и вцепился в меня здоровой рукой. Я угадал с твоим мнимым бессмертием? Не сможешь вернуться в свою насквозь пропитанную фальшью Аллемантею, никогда больше не сможешь! — Я же уступил тебе, я... — ощущение того, с каким трудом даются для гордости эльфа эти слова, пьянило меня. Пожалуй, не меньше, чем крики и кровь истязаемого, — Я признал ошибку, что тебе нужно еще?! — злобный, полный отчаяния вопрос, тут же заглушаемый кашлем, рвущимся из истерзанной неглубокими ранами груди. — Что мне надо? — я сжал в кулаке собранные с высшего безделушки и склонился к его лицу нос к носу, внезапно приникая к губам и целуя. Точнее, это было пародией на поцелуй, жадной, грубой, безжалостной, я кусал и без того окровавленные губы эльфа, схватив свободной рукой за спутанные черные пряди волос, с силой, способной оставить у меня в пальцах их клочки. Помимо ярости внутри меня разгоралась привычная похоть, но я не собирался давать ей полной воли. Не здесь, не сейчас, и, тем более, не с этим. Отпустив волосы, так, что эльф ударился головой о землю, я отстранился, облизнувшись, оглядывая полуживого волшебника. Разжал кулак с украшениями, оглядел, особенно кольцо с аметистом, и продемонстрировал их замершему от непонимания моих действий, высшему. — Смотри, не правда ли забавно, когда нить твоей жизни оказывается в руках врага? И сейчас я, — встаю с жертвы, давая ей глубоко вдохнуть и порадоваться временному избавлению от прижимающей к земле тяжести и опасной близости, — сделаю то, что тебе не понравится, — несколько шагов по направлению к водопаду за обрывом скалы, где находились мы двое, — Смотри же! — я с торжествующей ухмылкой со всей силы швырнул добычу вниз. Выражение лица эльфа можно было бы счесть ценнейшим, но я давно перестал ценить ужас и отчаяние противника. Пальцы сжали лук и натянули тетиву, легким движением отправляя стрелу в беззащитно раскинутое по грязной земле тело. Высший сжался, словно пытаясь закрыться от уже достигшей его смертельной опасности, вонзившейся в плоть. Еще одна, и хватит, уничтожить это тело я хочу непосредственно сам. — Что же ты молчишь? Эльфийская надменность не позволяет проявлять слабость? — я подошел к скорчившейся жертве, пихнув в бок носком ботинка, переворачивая на спину, — Знаешь, еще пара выстрелов бы прекратили твои мучения, но подобный исход мне кажется слишком непривлекательным, — я окинул взглядом почерневшую от крови землю под эльфом, и выдернул из тела свои стрелы, заботливо убирая их за спину в колчан, — потому просто сверну тебе шею. Я склонился над измученным высшим, уже не проявляющим никакого, даже малейшего сопротивления, лишь тяжело дышавшим подо мной, коснулся рукой пульсирующей вены и провел рукой по коже, размазывая кровь. Такие хрупкие косточки, такое изящество, такая беззащитность, и все это я могу сейчас окончательно сломать, завершить начатое. Пальцы сжали шею, и я поймал взгляд карих глаз, в которых смешалось презрение и животный страх предстоящей кончины. — Слетело высокомерие, да? Перед смертью все равны, — я хрипло засмеялся, сжимая сильнее, второй рукой нежно проводя по щеке эльфа, словно не убиваю, а ласкаю любовника под собой. Тонкие пальцы судорожно обхватили мои запястья в попытках оторвать от себя, освободиться от удушающей хватки, но я даже не обратил внимания на столь жалкий отпор. Правда, прекратил душить, разжав руку. Лишь затем, чтобы крепко взяться за острый подбородок высшего, зарыть вторую руку в спутанные волосы, касаясь затылка и резким движением с силой повернуть голову жертвы. Стон отчаяния, хруст... И тишина. На лице убитого застыла мертвенно-бледная маска, искаженная ужасом, а глаза стали спокойно-остекленевшими, взгляд устремился вдаль, куда-то в небо, за край обрыва. — Надо бы еще в таверну забежать, пропустить кружку пива, — заметил я себе, вставая и довольно наблюдая, как изящные руки мертвого эльфа безвольно упали на его израненную грудь, — И речка не помешала бы, да, — взгляд переместился на собственные, испачканные в грязи и крови, руки, и я, недолго думая, вытер их о штаны, убирая кинжал в ножны.