Fairy Dust

Если бы можно было добраться до горизонта, мы бы оказались над пропастью. ©

Небо над головой Рейеса медленно умирало, окрашивая облака в насыщенный алый цвет. Порт-Кадара оживал, залитый этим светом, приходил в себя от дневного благообразия, снимал мягко маску сытого благополучия и голодно пялился колючей темнотой подворотен. На улицы высыпал народ, торговля становилась всё бойче, а из-под прилавка доставалось то, что днем усердно пряталось. Порт-Кадара умел быть разным — это был вопрос его благополучия и процветания. Крыша за день успевала хорошо прогреться и сидеть на ней было приятно. Местное пойло уже давно не казалось чем-то мерзким. Первые пару месяцев Рейес вообще не мог пить спиртное сделанное из андромедского сырья, но... втянулся что ли? — Твою мать, — мужчина нервно дернул головой, стараясь согнать мелкую и противную, как сотня мошек, колкую боль с щеки. «Ох, твоя улыбка Видаль», — щурилась когда-то Зиа. «Убери усмешку, Шарлатан», — безмятежно просила Кима. О, эта вечная, кривая ухмылка была даром еще с Млечного пути, бесконечная память о родной галактике, о сладкой и опасной Омеге, которой железной рукой правила Ария. Когда-то по малолетке Рейес словил шокерный разряд в лицо. Мягкие ткани удалось восстановить, но вот лицевой нерв, оказался неисправимо поврежден. Тик начинался в разное время и что его провоцировало за двадцать лет жизни мужчина так и не смог выяснить. Другое дело, что это происходило всегда не во время. — Твою мать, — солнце Кадары медленно ползло за горизонт, окрашивая небо в совсем уж невероятные оттенки алого, стягивая мнимое благополучие с города. Внизу уже шумела драка, кто-то что-то снова попытался стырить, а кому-то это, что вполне предсказуемо, не понравилось. Крики не раздражали. «Лишь бы палить не начали», — Порт-Кадара был городом горячих разборок. Во всех смыслах. Бутылка в руке уже согрелась и спиртное отдавала противным привкусом тепла. Не пьющему человеку сложно было даже представить такой вкусовой оттенок, но Рейес мог. Что еще ему было делать в перерывах между тонкой криминальной политикой, выгодными махинациями и томным ожиданием? Только пить. Сидя на крыше и глядя в небо. Когда-то у Рейеса была семья: мама, папа, двое младших братишек и сестренка. Мама читала им книжки на ночь глядя. Больше всего Рейесу нравилась та, что была о мальчике, который никогда не хотел взрослеть. Тогда Видалю казалось, что это круто и интересно. — Вот не хрена, — мужчина устало прикрыл глаза, сжимая пальцы на бутылочном горлышке. — Тинкербелл улетела, забирая Питер Пэна с собой. Дети должны оставаться: весёлыми, бесхитростными и бессердечными. Скотт: весел, относительно бесхитростен и абсолютно точно — бессердечен. Рейесу это даже начало казаться забавным. Научившись жить без особенно глубоких привязанностей, было очень нелепо вот так увязнуть в этом сладком дерьме, застыл как муха в янтаре. А всё блядские райдеровские глаза. — Это ли не трагедия? — Рейес ощущал себя сейчас точь-в-точь как Венди, которая много лет ждала Питера Пэна, лишь для того, чтобы быть им отвергнутой. Небо, над головой Видаля, умерло став черно-синим, глубоким и грешным. «Покайся, дитя моё», — старое стертое воспоминание мелькнуло где-то на окраине сознания, но скрылось, не причиняя уже ничего. — Хэй, прилетай уже, Питер Пэн... — Рейес отсалютовал бутылкой небу и снова, с мрачной удовлетворенностью окунулся в темные будни Порт-Кадара, не замечая ярко вспыхнувшую, и почти сразу погасшую, истошно сине-белую звезду в небе. Тинкербелл прилетела.