stay in your coma

Эта пред-каникульная неделя как-то с самого начала не заладилась. Все началось с красных кроссовок... которые Тим купил на остатки накопленных за лето с помощью подработок денег. Тиму они понравились, стоили они дорого, но, это (дурацкая игра слов) стоило того. Билли Ютошу из его класса кроссовки тоже понравились. Поэтому после уроков Тиму было настойчиво предложено остаться в одном из школьных коридоров и кроссовки отдать. Безвозмездно. Тим на такую сделку не согласился, потому получил по рёбрам ногой и по носу кулаком, да так сильно, что дыхание перехватило, а в глазах потемнело. Вот тут-то смирного и спокойного парня перемкнуло, и в следующий момент Билли Ютош летел в окно и, валяясь затем на асфальте, уже своими рёбрами считал осколки (благо, этаж был первый). Потом были разбирательства с директором, с мамой, с родителями Ютоша, снова с мамой... Короче, на отработках по возмещению ущерба Тим прочно так встрял и домой возвращался теперь очень поздно. А однажды не вернулся, потому что свалился на автобусной остановке в обморок и оказался в больнице, где валялся полу-овощем до приезда родителей. Врачи лишь разводили руками – у ребёнка переутомление и больше ничего, как лечить – не знаем, пусть отдыхает. Где-то недалеко от города в это же время и по такой же причине в другой больнице валялся другой пацан. Правда, без моднявых красных кроссовок и не такой уж обычный. Потому что сам он был красный, но далеко не от болезни. Астароту тоже было фигово, потому что в парке вовсю шла подготовка к летнему сезону, который вот-вот должен был начаться, а количество народа уже увеличилось. Работой загружали по самое не хочу настолько, что и поесть толком ни сил, ни времени не оставалось. Поэтому в один прекрасный момент Астарот решил заняться планкингом. Лицом кверху. На асфальте. А ведь Фрэнсис как знал, как чуял, что с пацанёнком что-то не так, ведь всю неделю он был подозрительно тих, спокоен и даже говорил вежливо, чего за ним не замечалось с тех самых пор, как он, собственно, научился говорить. Потом где-то в течение суток все было спокойно – ну лежат себе два пацана и лежат, спят себе, никого не трогают. Тим лежал на больничной кровати, когда Хелен зашла в палату. Затем Тим открыл глаза. Моргнул. Еще раз недоуменно моргнул. Попытался сесть на кровати, но не смог. В полном непонимании уставился на мать. – Ты чё тут делаешь, коровища? – вопросительно просипел он (кричать, видимо, не получалось). – Ты кто такая вообще? Как Хелен подавила в себе убийственный для Тима порыв приложить того лбом об стену – осталось тайной, сокрытой в анналах истории. Сам Тим продолжал бредить и никого не узнавать и в итоге получил укол успокоительного, после чего снова отрубился. Тем временем Астарот тоже пришел в относительное сознание, причем, по странному совпадению, в тот момент, когда к нему в палату зашел Фрэнсис (который мысленно с облегчением вздохнул – значит, с пацаном точно всё будет в норме). – Как себя чувствуешь, Астарот? – Кто? – закашлялся вышеозначенный Астарот, от недоумения подавившийся на вдохе. – Так, ясно. Ты меня узнаешь? – нахмурился Фрэнсис, и Астароту, слабо мотнувшему головой, мол, нет, не узнаю, стало слегка не по себе. Во-первых, потому что незнакомый мужик был бледный до зеленоты, во-вторых, потому что у того были явно не искусственные, громадные клыки. – А-а-а, не ешьте меня, я невкусный! – задёргался на койке явно бредящий мальчуган. Ещё через несколько минут он тоже получил волшебный укол и отправился бороздить просторы собственного сознания. Когда оба парня наконец пришли в норму, ни один из них не мог вспомнить, что же им такое приглючилось. А через полтора года некий Тимоти переступил порог некого парка.