История исцеления Ким Чондэ

      Ким Чондэ — неудачник. Ким Чондэ говорит это себе каждый день, когда убежавший кофе пачкает отдраенную накануне плиту; когда в столовой бизнес-центра, где он работает, на обед остаются отвратительные кабачковые котлеты; когда в вечерней давке в метро люди с энтузиазмом танцуют на его ботинках. Он так устал от своей жизни, что любая мелочь заставляет его сжимать кулаки и биться головой о стену.       На самом деле жаловаться на свою жизнь Ким Чондэ просто не имеет права: у него есть хорошая машина, уютная квартира в элитном районе и работа, о которой он грезил ещё со времён университета. Но как раз эта работа и заставляет его сходить с ума и не даёт радоваться. Вернее, не сама работа даже, а новый генеральный директор. Чондэ работает в компании уже семь лет, в течение которых по-настоящему ни дня не отдыхал — всё нёсся вверх по карьерной лестнице. Он и сейчас старается, вылезая из кожи вон, но долгожданного повышения всё никак не получает. Мужчина клянёт нового генерального — Ким Чунмёна — потому что уверен: если бы не тот, то заветная должность была в его руках. Но если бы он чуть призадумался, то понял, что должность ему не дают из-за некомпетентности. Нет, Ким Чондэ — прекрасный работник. Был, по крайней мере, таким ещё каких-то полгода назад. Сейчас же не может элементарного: прочесть или отправить почту, составить самый простой документ. Чондэ настолько истощён, что с трудом открывает глаза. Настолько подавлен и неуверен в себе, что каждый раз шарахается от простых приветствий коллег. Это видят все, кроме него самого.       Очередным изматывающим рабочим днём директор Ким вызывает его к себе. Сердце Чондэ пропускает удар. Он не знает, чего ожидать от начальника. Какая-то частица оптимизма шепчет ему, что вот он — решающий момент — его наконец повысят, а червь упавшей самооценки грызёт мозг навязчивой мыслью, что придётся попрощаться со своим местом совсем.       Чондэ подходит к секретарю, просит оповестить директора о своём приходе. Присаживается на небольшой диван в приёмной и ждёт, но совсем недолго — секретарь вежливым жестом просит пройти в кабинет. Он глубоко вздыхает, пытаясь настроиться и принять любой вердикт, встаёт и тихо стучит в двери. Слышит приглушённое: «Войдите!» и преодолевает преграду на пути к директору. Тот расслабленно покачивается в кресле, разговаривая с кем-то по телефону, кивает Чондэ на кресло напротив стола, быстро прощается с собеседником и ждёт, когда подчинённый всё же отомрёт и займёт место перед ним.       — Добрый день, старший менеджер Ким, — приветливая улыбка, несомненно, располагает, но Чондэ от неё бросает в дрожь. — Предложить вам чай или, может, кофе?       — Кофе, пожалуйста.       Чондэ заторможено смотрит на то, как начальник связывается с секретарём, просит приготовить кофе и делает это так аккуратно и вежливо, будто не самый главный тут. Если бы Чондэ познакомился с ним при других обстоятельствах, то непременно бы захотел подружиться — ему импонируют вежливые люди. Но увы.       — Старший менеджер Ким, расскажите мне, как обстоят дела в вашем филиале?       — Почему бы вам не поговорить об этом с директором филиала? — резко отвечает мужчина и прикусывает себе язык — хамить гендиректору уж точно не входило в его планы.       Но на его счастье тот только снисходительно улыбается, будто смотрит на шаловливого малыша:        — Старший менеджер Ким, я спрашиваю вас, потому что именно ваше видение ситуации позволит мне действовать дальше.       Чондэ берёт свою чашку с кофе, одним глотком выпивая напиток, и пытается унять нападающее напряжение. Если он правильно понимает директора — а он его правильно понимает — то от его ответов зависит его нахождение в компании. Чондэ глубоко вдыхает и принимается за доклад. Говорит о договорах и поставках, о стерве-бухгалтере (слово «стерва» он, разумеется, опустил) и вечно опаздывающих курьерах. Говорит и говорит, пока не понимает, что начинает повышать голос. Он переводит взгляд на внимательное лицо начальника, что всё время молчал и тактично кивал, и теряется, опуская глаза в пол.       — Старший менеджер Ким, — медленно начинает Ким Чунмён, и сердце Чондэ снова замирает, готовясь к самому страшному, — вы квалифицированный сотрудник, но…       — Я потратил на эту компанию семь лет! Вы не можете меня уволить!       — …вы нуждаетесь в отпуске, — не обратив никакого внимания, что его так невежливо перебили, продолжает гендиректор. — Может, на две недели, может, на два месяца. Я гарантирую вам сохранность вашего места в компании. Но сейчас вы не тот специалист, который может вести дела и способствовать росту и развитию нашей компании.       Чондэ смотрит на начальника и не может понять, шутит ли тот. Отпуск? Когда он вообще был в нём в последний раз? Каждый раз, когда он просил его, ему отказывали ввиду полнейшей загруженности и нехватки кадров, которые могли бы его заменить. И теперь, когда пришёл этот Ким Чунмён, всё так просто? Раз — и в отпуск? Он просто не может поверить своему счастью и боится его. А что, собственно, он будет делать? Он так отвык от отдыха, что сейчас не представляет, как его провести.       — Я подумаю над этим, начальник Ким, — Чондэ поднимается с кресла, почтительно кланяется и покидает кабинет.       До конца рабочего дня «счастливчик» бродит по офису, совершенно не зная, чем себя занять. Вернее, дел-то у него хоть лопатой греби, но всё, чем он пытается заняться, выходит из рук вон плохо. Вечером, когда он покидает рабочее место, в голове бьётся лишь одна мысль: выпить. Чондэ не помнит, когда он в последний раз это делал, но что-то подсказывает, что сегодня он вспомнит. Он пишет своему университетскому другу и назначает встречу у себя в квартире. Всё же пить лучше дома в комфорте, чем в уличном ресторанчике, чем потом собирать себя по частям и придумывать, как лучше быстрее добраться до душа и кровати. В магазине он берёт несколько бутылок ликёра, закуски и какие-то блюда быстрого приготовления, хотя и знает, что еду закажет доставкой. Дома переодевается в удобную одежду, буквально сдирая с себя ставший ненавистным костюм, сервирует стол и ожидает прибытия гостя за просмотром какого-то дешёвого комедийного шоу. Друг — Ким Минсок (Господь, развелось же Кимов!) — чертовски пунктуален, и приходит минута в минуту к назначенному времени.       Мужчины удобно располагаются в гостиной и пьют за встречу. Потом пьют за университет, потом — за… Пьют ещё за что-то, но после первой бутылки ликёра не могут чётко сформировать тост. С непривычки Чондэ очень быстро пьянеет и, когда его личная степень опьянения достигает шести баллов из десяти, всё же решает поделиться с другом гложущими его проблемами.       — Я так устал, Минсок, ты даже себе не представляешь. Мне тошно от одной мысли, что завтра на смену, я не справляюсь с элементарными вещами, тем самым подставляя коллег, — Чондэ почти плачет. — И начальник — козлина — предложил отпуск, хотя я был в шаге от заявления на увольнение… Вот где он был полгода назад, когда я так нуждался в отпуске?!       — Очевидно, — философски тянет Минсок, — работал в другой компании. Ты же сам говорил, что к вам его назначили чуть больше двух месяцев назад.       — А почему он не устроился к нам раньше, а?! Почему, я спрашиваю!       — Чен, дружище, ты не перегибай. Успокойся и просто порадуйся тому факту, что твой начальник «козлина» дал тебе отпуск с открытой датой. А вообще, знаешь, давай мы тебя к психологу пристроим? Выговоришься ему, он даст тебе несколько советов по релаксации и антистрессовых рецептов, потом съездишь на недельку в деревню к своим старикам, вернёшься и покажешь всем коллегам, что у тебя стальные яйца. Ты же Ким Чондэ — главный весельчак всего универа. Куда ты дел моего братана? — толкает друга локтем в грудь, а потом этим же локтем захватывает его шею, шуточно душа.       Чондэ индифферентно вырывается, а потом вовсе затихает. Минсок понимает, что утомлённый рабочим днём и своим откровением друг попросту уснул. Укладывает тело друга в более приемлемую для сна позу, убирается на столе, выбрасывает мусор и покидает квартиру, предусмотрительно не поставив для друга будильник, ведь умудрился во время пьянки набрать начальнику Киму сообщение о том, что Чондэ согласен на отпуск и хотел бы выйти в него с завтрашнего дня. Донельзя довольный собой Ким Минсок покидает квартиру, дав себе установку завтра же связаться с другим своим университетским другом с факультета психологии.       Утро встречает Чондэ шумом каких-то рабочих за окном, ужасной головной болью и бегущей строкой где-то на подкорке сознания, что он — неудачник. Ким глухо стонет, пытаясь принять вертикальное положение. Тело сводит от неудобного положения сна, а блёклый свет только восходящего солнца так больно бьёт в глаза, что он жалеет, что не выпил вчера ещё — быть может, он умер бы от запредельного количество алкоголя в крови, и ему не пришлось бы терпеть эти нечеловеческие муки. Несколько минут вглядывается в листок бумаги на столе, которого вчера точно не было, и пытается связать пожелание доброго утра и свой отпуск. «Какой отпуск?» — спрашивает себя, пока стоит под душем, лелея надежду, что тот поможет ему прийти в себя; спрашивает, когда механически помешивает в джезве кофе; когда пьёт напиток, слушая утреннюю сводку новостей. Только одевшись и приготовившись выходить из квартиры понимает, что совсем не обращает внимания на вибрирующий телефон. Снимает блокировку и видит сообщение от Минсока: «Чен, ты в отпуске с сегодняшнего утра. В о т п у с к е. Так что раздевайся и отдыхай. Днём позвоню тебе». Чондэ ещё несколько раз перечитывает сообщение, потом читает откуда-то взявшуюся переписку с козлиной-директором и решительно ничего не понимает. Он списывает всё на галлюцинации с похмелья или очередную шутку Минсока и всё же выходит из квартиры.       Лифт, точно издеваясь, сначала медленно ползёт до его этажа, потом ещё медленнее спускается вниз. Сонный консьерж кивает, желая доброго утра, Чондэ кивает в ответ. Добирается до метро, уже ненавидя сотни таких же работяг, как и он, которые будут наступать ему на ноги в давке. Пожалуй, если бы он не выпил накануне, то сегодня всё же сел за руль — так он бы клял пробки, но это лучше, чем раздавленные пальцы и убитые мыски рабочих туфель. Мысли в пути не отличаются от тех, что обычно посещают голову Чондэ, разве что сегодня к ним добавляется вопрос о пресловутом отпуске. Само слово оседает на языке коричной пылью. Такой нужный, но такой далёкий от него отдых никак не хочет вязаться с окружающей реальностью.       Чондэ так вязнет в размышлениях, что почти пропускает свою остановку. Спасает его какая-то девчушка, что ездит с ним в одном вагоне уже второй год, тихонько одёргивая за рукав и интересуясь, не пора ли ему выходить. Он смазано благодарит и еле успевает выскочить из вагона перед тем, как тот закрывает двери. Мегаполис на выходе из метро пугает своей жизнью и шумом, благо — офис находится совсем недалеко, и в кабинете с мужчиной всего один человек — тихоня Чжан Исин, полностью погружённый в работу и не отвлекающийся ни на какие внешние раздражители. У лифта Чондэ встречается с удивлённым гендиректором.       — Доброго утра, старший менеджер Ким, — удивление быстро сменяется приветливой и вежливой улыбкой, — я думал, вы всё же решили отдохнуть. Что привело вас на работу?       Теперь очередь удивляться переходит к Чондэ. Утренние галлюцинации продолжаются или это воистину странное утро.       — А! — Чунмён прикрывает глаза и легко бьёт себя по лбу. — Верно, вы пришли подписать документы. Право, не стоило. Мы могли оформить всё после.        — Документы, да…       Двери лифта открываются, гендиректор пропускает Чондэ вперёд и нажимает на кнопку нужного этажа. Мужчины поднимаются, после чего Чунмён приглашает к себе: выпить кофе и всё-таки составить и подписать документы. Чондэ всё ещё не может поверить в действительность, но вот перед ним уже лежит приказ, и на нём стоят подписи и печати. Ким благодарит начальника, отмечая про себя, что не такой уж он и козлина, направляется в свой кабинет, чтобы собрать какие-то вещи и поставить переадресацию со своего личного номера на рабочий. Прощается с коллегами и покидает офис. На улице впадает в ступор: он так привык работать почти до ночи, что совершенно не знает, что делать днём. Выбирает какое-то направление и идёт, разглядывая людей и витрины, машины и вывески магазинов. Замечает кафе-мороженое и понимает, что никогда там не был. Или был, но не помнит этого. Заходит в кафе, просит приготовить порцию вкуснейшего «на Ваш вкус», садится за столик и с каким-то детским восторгом поглощает лакомство, которое заканчивается, как ему самому кажется, через секунду после первой пробы. Заказывает ещё порцию, но теперь смакует, пытаясь распробовать каждую нотку вкуса. Чондэ буквально оживает на глазах. Какое-то шестое чувство посещает Минсока, потому что тот звонит ему и радостно интересуется, как проходит его выходной. Но он не разделяет радости друга, он чувствует себя не своей тарелке, чем и делится.       — Так, Чен, я всё понял. Ты просто ещё не вошёл в колею нормальной жизни. Завязывай с прогулкой и возвращайся домой, понял? Приляг, отдохни, ничего не делай. А вечером я приду, и мы придумаем, как поступить дальше, идёт?       — Идёт, — вздыхает Чондэ и, расправившись с мороженым, едет домой.       В квартире он честно пытается лежать и ничего не делать. Лежит час, потом — другой. Чувствует, как спина и ягодицы немеют от статичного положения, решает подняться и немного размяться, слоняется из угла в угол. От нечего делать вытирает несуществующую пыль с полок и с листьев цветов, которые не погибли только благодаря девушке из клининговой компании, что приходит к нему три раза в неделю. От скуки Чондэ даже садится за книгу, которую начал бог знает когда, но, к счастью, погружается в чтение и не замечает, как наступает вечер, и приходит Минсок.       — Хей, а вот и я! — кричит из прихожей Ким.       Чондэ каждый раз хвалит себя за мудрое решение отдать лучшему другу ключи от дверей его квартиры. Можно не открывать и не закрывать по его приходе-уходе дверь, не нестись сломя голову, потому что друг, бывает, приходит раньше назначенного времени. Одни плюсы.       — Давно не виделись, — уныло тянет Чондэ, отрываясь от книги. Как только друг присаживается рядом с ним на диване, мужчина горестно вздыхает и поднимает на него глаза, полные безграничной печали и усталости. — Минсок, может, ну её — эту затею с психологом. Я тут покопался в сети, ища кое-какую информацию, и как-то меня не очень вдохновили истории самих психологов и их пациентов.       — М? Что ты имеешь в виду?       — Ну, начнём с того, что это лженаука. Копание в чужих мозгах не может решить реальные проблемы. И за моё нытьё — а это будет нытьём — придётся заплатить просто баснословные деньги! И к психологам обращаются только слабаки и психически больные люди. А я — не слабак и уж точно не болен. Да, может, я немного устал, но это — всё.       — Чен, дружище, ты ещё скажи, что «выносить сор из избы» — дело не царское.       — Именно! Мои проблемы — это мои проблемы. Если мне очень надо, я поговорю с друзьями или близкими. А рассказывать о своих проблемах чужому человеку, которому совсем не доверяю, я считаю исключительной глупостью.       — Чужой человек на то и чужой, что не станет лезть туда, куда не надо. И видит ситуацию со стороны, имея трезвый взгляд на человека, так сказать. Но при этом смотрит глубже.       — Ты всё равно не убедил меня, — говорит Чондэ, поднимаясь и направляясь к холодильнику.       Достаёт оставшийся с обеда греческий салат и пару бутылок пива. В конце концов, у него начался отпуск — такое надо отпраздновать. Ставит перед другом угощение, вспоминает, что салат всё-таки едят не руками, и возвращается на кухню за приборами. Минсок в это время открывает бутылки и явно что-то обдумывает, судя по озорству, блеснувшему в карих глазах. Чондэ возвращается на место, берёт приборы в руки и тянет руку прямо к миске с салатом, не заботясь о тарелках. Они ведь не чужие люди — могут и из одной посуды поесть.       — Чен, а давай поспорим? — пряча улыбку за глотком спрашивает Минсок.       — Ставки? И в чём спор?       — Кофемашина. И спорим на то, что после посещения этого психолога ты будешь чувствовать себя куда лучше. И не только на работе. Хотя, знаешь, я, если всё же проиграю, оплачу твои приёмы.       — У меня уже есть кофемашина. Зачем мне ещё одна? — Чондэ смеётся, он поддаётся азарту. Ради спора он готов пойти на многое, даже на приём у лжеврача.       — А ты так уверен в своей победе? Ким очень хорош.       — Ким?       — Да. Мой приятель с универа.       — Господи, ещё один Ким. В Корее вообще остались другие фамилии?       — Остались, не переживай. Ну, так что? По рукам?       — По рукам, — соглашается Чондэ и стучит своей бутылкой по поднятой бутылке Минсока.

***

      Следующим же утром у Чондэ назначен приём в какой-то частной клинике, расположенной в самом центре города. Отдельный паркинг только для персонала и пациентов, ухоженная лужайка и декоративные статуи-пудели у крыльца, фойе не хуже, чем в отеле класса люкс, с дорогими на вид диванами заставляют мужчину с головой погрузиться в комфорт и посочувствовать другу — приёмы явно ему очень дорого обойдутся. Приветливая девушка в регистратуре, одетая в до чёртиков привлекательный белый халат, предлагает кофе и приглашает расположиться на одном из диванов. Пожалуй, мужчине здесь вполне нравится, но он всё равно считает, что затея прийти сюда крайне неудачная. Он разглядывает живописные пейзажи вперемежку с менее живописными тестами Роршаха. В них он видит ничего, кроме клякс, и даже самому себе не может объяснить, какой образ ему чудится больше. Настенные часы отмеряют минуты, показывая, что его приём начался семь с половиной минут назад.       — Безалаберный доктор — как мило, — бубнит себе под нос Чондэ, и в эту же секунду мимо него проносится нечто, что скрывается за одной из многочисленных дверей.       — Господин Ким, спасибо за Ваше терпение. Ещё буквально минутку, и доктор Ким Вас примет. Может, ещё кофе? — девушка из регистратуры принимает полный раскаяния вид и неловко улыбается.       — Если «ещё буквально минутку», то Вы не успеете сделать кофе, а я — его выпить. Так что откажусь, спасибо, — в ответ улыбается, хотя внутри борется с сильнейшим желанием встать и уйти отсюда. Как и просил Минсок «хотя бы просто сходить и посмотреть», он сходил и посмотрел. И даже рассмотрел. И составил мнение. Больше ему тут делать нечего.       — Что ж, тогда прошу за мной, — девушка приподнимает руку и идёт в сторону той самой двери, за которой скрылось то самое нечто.       Дверь перед Кимом без звука отворяется и открывает вид на ослепительно светлый и уютный кабинет. Чондэ проходит вперёд, прикрыв за собой дверь, и смотрит по сторонам, отмечая чистоту и комфорт помещения. Прямо перед ним стоит стол из выбеленного дуба (и когда он стал разбираться в видах дерева?) и светлое кожаное кресло, позади него — белая замшевая кушетка, а сбоку — ещё одна дверь, из которой через пару мгновений выходит человек в строгом костюме-тройке.       — Доброе утро, господин Ким, прошу, располагайтесь, — говорит психолог и сам устраивается в кресле.       — А Вы не очень-то ответственный, да? — усмехается Ким, но просьбу всё же выполняет.       — Почему же? Очень даже ответственный. Особенно после полудня. Мои приёмы начинаются после обеда, но по личной просьбе Минсока пришлось вставать и ехать сюда. Сожалею — не рассчитал время. Но что мы обо мне и обо мне? Расскажите мне немного о себе, господин Ким, — «лжеврач» прищуривает чёрные, на фоне всей обстановки, глаза и улыбается уголками губ.       А Чондэ не спешит говорить. Глаза рассматривают молодое тело психолога, его смуглую кожу, открытый лоб, крепкие руки с часами, браслетом и кольцами, затянутый под самой шеей галстук цвета мокрого асфальта, и он думает, что этот психолог выбрал не ту специальность. Он больше похож на модель или актёра (порно-актёра), или должен занимать должность Ким Чунмёна. И он завидует. Сильно и так по-чёрному завидует.       — Вы, кажется, не представились, — тихо говорит Чондэ, фиксируя взгляд на улыбке напротив.       — Я был уверен, что Минсок Вас предупредил. Я — доктор Ким.       — Доктор Ким..?       — Ким Чонин. На самом деле, мы с Вами знакомы. В год Вашего выпуска проходила Универсиада, и мы были в одной команде.       — Не припомню. Но не важно. Вы уже знаете, почему меня записали на приём?       — Из-за спора на кофемашину? — психолог насмешливо (как кажется Чондэ) поднимает бровь и улыбается шире.       — Кроме этого, — зло выговаривает мужчина. Он не любит, когда над ним смеются.       — Тогда — нет. Это тайна пациента, которая превратится во врачебную тайну. Кроме меня и Вас о ней никто не узнает, — Чонин переводит взгляд на наручные часы и хмурится, — и давайте всё же посвятим меня в эту тайну — времени осталось недостаточно много.        — Если бы Вы ещё чуть задержались, сеанс вообще бы не пришлось проводить, — тянет губы в ответной ухмылке Чондэ.       Доктор Ким меряет пациента тяжёлым взглядом, понимая, что с ним ему придётся тяжело. Этот пациент не хочет помощи. Он должен быть готов к изменению себя и к тому, что для этого ему самому придётся приложить усилия.       — Я уже извинился за это недоразумение. Знаете, господин Ким, я не волшебник. Я не могу прочесть Ваши мысли и, следовательно, не могу Вам помочь. Но мои знания всё же говорят мне о некоторых вещах: Вы — скептик, закрытый и ранимый. И Вы совсем не верите и не доверяете кому бы то ни было. Впрочем, дело Ваше. Если хотите и дальше так жить — Ваше право. Счёт присылать не буду, во-первых, сеанс психотерапии так и не произошёл, во-вторых, по старой памяти с Минсоком. Он, правда, будет разочарован, потому что, когда он звонил мне, я мог почувствовать его волнение — он сильно за Вас переживает, — Чонин говорит это, смотря холодным взглядом на лицо собеседника, и на том видит мелькнувший укол совести. — Но если Вы всё же попытаетесь мне довериться…       — Ладно! — Чондэ не даёт психологу договорить, раздражённо ударяя кулаком по подушке, что лежит рядом с ним. — Чёрт, ладно, я согласен.       — Прекрасно, — лицо Чонина снова светлеет. — Итак, господин Ким, расскажите мне немного о себе.       Чондэ тяжело вздыхает и откидывается на спинку кушетки. Сейчас его жизнь кажется ему такой скучной и неинтересной, что не о чем, в общем, рассказывать. Психолог чувствует напряжённость своего пациента, поэтому мягко просит того начать рассказ с увлечений и предпочтений.       — Ну, я не люблю китайский ферментированный тофу и устрицы (психолог недоумевает: какой мужчина не любит устрицы, ведь те являются сильным афродозиаком), и когда трогают мои уши — это я просто ненавижу. В начале учёбы в универе мало говорил, поэтому мог производить плохое впечатление, какое-то время до универа жил в Канаде.       Доктор Ким задумчиво кивает и ждёт продолжения рассказала биографии своего нового пациента. Когда этого не происходит, он подталкивает: — А что Вы любите?       — М… Шоколадное мороженое с мятой и бараний шашлык.       — Хм, — улыбается Чонин, но Чондэ этого не замечает, — а из не еды?       — Люблю игры, в которых нет победителя. Ненавижу проигрывать.       — Разве есть игры, где нет победителя? — удивляется психолог.       — Разумеется! Чинлон или кэмари, например. Или игра в «бутылочку», — пациент озорно, даже в какой-то мере игриво приподнимает брови и смотрит на доктора.       А доктор радуется: его пациент начал открываться ему, делиться крупицами своего существа и даже как будто заигрывать. Последнее, конечно, могло и казаться психологу. Ещё какое-то время Чондэ рассказывает истории студенческих времён, делится тем, что его первый поцелуй состоялся ещё в начальной школе — в шесть лет, немного рассказал о своём старшем брате и байку о том, как в университете ему присвоили прозвища «Верблюд» и «Динозавр», причём Ким и сам не понимает, почему одногруппники выбрали именно этих животных. Чонин вовсю веселится, слушая откровения не в меру, как оказалось, болтливого пациента. Он бы веселился и дальше, если бы не его секретарь, которая, постучав и получив разрешение войти, не напомнила ему, что через десять минут у него новый пациент. В секунду настроение психолога падает. Он благодарит секретаря и говорит, что он готов. Потом обращается к замершему Киму, виновато улыбнувшись: — Что ж, господин Ким, я очень рад, что наша беседа прошла на такой лёгкой ноте. Как я уже говорил, счёт за сегодняшний сеанс я не выставлю. Будем считать это просто знакомством. Но надеюсь, что следующая наша встреча пройдёт продуктивно и по плану, и Вы всё же расскажете мне, что Вас беспокоит.       Чондэ поджимает губы, скомкано кланяется в благодарности и обещает всё же записаться на приём самостоятельно. Что он и делает следующим же утром, потому что Минсок, вечером выслушавший отчёт о сеансе, накричал сначала, а потом всё время до своего ухода пилил друга за безответственность и несостоятельность. А всякую критику Чондэ принимает очень болезненно. Запомнив слова психолога о том, что того не радуют ранние подъёмы, мужчина решает записаться на вечер, но девушка-диспетчер сказала, что до конца недели расписание доктора Кима забито под завязку, и предложила записаться к другому специалисту, и он отказывается. Потом звонит Минсоку и, будто оправдываясь, сообщает, что в ближайшую неделю сеансов не будет. Друг на проводе как-то неопределённо хмыкает и говорит, что скоро перезвонит. И перезванивает уже через пару минут и сообщает, что Чонин ждёт его завтра в то же время, что и в первый раз. Чондэ немного удивляется, но всё же говорит, что на приём придёт. Он даже рад, что приём состоится — десять сеансов пройдут быстро и бесполезно, и он поставит друга на место. Поздним вечером, уже лёжа в кровати, представляет лицо психолога, пытаясь вспомнить, были они всё же знакомы или нет. Такое лицо он бы запомнил — слишком нетипичным оно является. Да не только лицо. Таким смуглым, почти шоколадным, оттенком кожи может похвастать не каждый азиат. Азиатская кожа скорее желтоватая, иногда светлая и белая. Ким задумывается о том, что, возможно, Ким Чонин — мулат. И ещё этот нетипичный широкий нос. Чондэ смеётся, сравнивая доктора с какой-нибудь искусственно выведенной собачкой. Воображение услужливо пририсовывает к его образу стоячие ушки, поводок и тихое утробное «Рр — гав!», и мужчина перестаёт смеяться, потому что нарисованный в голове образ кажется ему не забавным, а волнующим. Ким мотает головой, пытаясь отогнать образ. Через какое-то время ему это всё же удаётся, и он проваливается в беспокойный сон.       Утро начинается с въевшейся в костный мозг привычки принять душ, сварить кофе, отпарить рубашку и облачиться в костюм. Только потом Чондэ соображает, что на работу ему идти не нужно, и он меняет одежду на повседневную — белые лёгкие брюки и любимую рубашку небесного цвета. Не спеша готовит себе завтрак, ест, убирает посуду в раковину. Спускается на парковку, садится в машину, заводит и тихо едет в центр. Дорога занимает совсем немного времени, поэтому к клинике он приезжает даже раньше, чем в прошлый раз. Встречает его всё та же девушка, уже привычно предлагает кофе перед сеансом и говорит, что доктор Ким уже на месте и готов его принять. Чондэ удивляется и в глубине души отмечает пунктуальность психолога, беря слова про безответственность обратно. Он просит девушку (так и не удосужился посмотреть на её бейдж и узнать имя) принести кофе в кабинет, если это возможно, и, получив утвердительный кивок, направляется к нужной двери, стучит, слышит раздражённое: «Ну, что там ещё?» и входит. Доктор выглядит злым и невыспавшимся, и Ким чувствует лёгкий укол совести. Но это быстро проходит, стоит доктору обратить на него внимание и улыбнуться.       — Доброе утро, доктор Ким, — легко кланяется мужчина и садится на кушетку.       — Рад видеть Вас в приятном расположении духа, — отвечает Чонин. — Ну, сегодня Вы готовы поделиться со мной своими переживаниями?       Чондэ снова поджимает губы и старается смотреть в пол, на стены, куда угодно, но только не на психолога, который сегодня, должно быть, тоже в костюме-тройке, но без пиджака — в жилетке. Он дожидается, когда ему принесут кофе, медленно пьёт его, делая вид, что смакует напиток, а не тянет время. Доктор вздыхает, пожимает плечами и садится разбирать какие-то бумаги и личные дела некоторых пациентов. Когда молчание становится совсем некомфортным, он всё же деланно кашляет, обращая на себя внимание пациента: — Ну же, господин Ким, мы, кажется, с Вами договорились, что в эту встречу Вы поделитесь со мной.       Теперь вздыхает Чондэ. Делать нечего — приходится принимать правила игры. Он удобнее устраивается на подушках, возводя глаза к потолку.       — Да нечего рассказывать, доктор. Ничего не происходит. В прямом смысле. Я семь лет каждый божий день несусь, словно по беговой дорожке. Сколько бы ни бежал — никак не могу достичь цели, места назначения. Я работаю, сплю, снова работаю, снова сплю, снова работаю…       — Дайте угадаю: снова спите? — психолог позволяет себе перебить пациента, за что удостаивается насмешливого взгляда.       — Не угадали. Иногда даже не сплю. У нас серьёзная фирма, в которой очень много работы. И даже при полном штате складывается ощущение, что не хватает кадров. Иногда… чёрт, часто бывает, что мне приходится выполнять работу, к которой я вообще никакого отношения не имею! Я не жалуюсь, нет, мне нравится моя работа. Я всю сознательную жизнь о ней мечтал. Но я не достигаю должного результата, я недоволен своей работой. Всё валится из рук… Я даже не могу вспомнить, когда это началось. Просто в какой-то момент…       — Вы сломались? — Чонин скорее утверждает, чем спрашивает.       — Да, наверное. Раньше я совмещал работу с какими-то полезными и интересными занятиями, ходил на встречи с друзьями, а теперь мне этого даже не хочется. Мне ничего не хочется. Даже желанная должность уже не светит путеводной звездой. Мне кажется, что я уже даже эту должность не хочу. Если, конечно, — грустно усмехается, — мне её всё-таки предложат.       — Расскажите о друзьях ещё. Вы ни с кем теперь не общаетесь?       — С Минсоком. Но, скорее, это он со мной общается.       — Коллеги?       — Я вас умоляю! У меня нет времени даже на обед. Иногда общаюсь с одним коллегой, но он вечно где-то в своём мирке, иногда приходится несколько раз окликать его, чтобы выяснить хотя бы рабочий вопрос. Также приходится общаться с некоторыми бухгалтерами и кадровиками, но они те ещё стервы — напрочь убивают желание обращаться к ним.       — Любовные отношения?       Вопрос смущает Кима донельзя. Он считает, что к его ситуации это не имеет никакого отношения. И задавать такой вопрос просто-напросто бестактно!       — Вы зря смотрите на меня таким злым взглядом, господин Ким. Нередко до кризиса доводят именно любовные отношения. И, наоборот, их отсутствие. Как говорится: морально устал — аморально отдохни.       — Знаете, доктор, я не знаток психологии, но уверен, что такие советы пациентам не дают.       — Очень даже зря. По теории личности Фрейда личность делится на три составляющие: подсознательное Супер Эго или сверх я, сознание Эго — я, бессознательное Ид — оно, которое, в свою очередь, делится на либидо и мортидо — влечение к смерти. И именно Ид занимает восемнадцать двадцатых от всей психики человека. Это примитивные, инстинктивные и врождённые аспекты любой личности. Всё бессознательное в психике подчиняется принципам удовольствия, и Ид подчиняется этому без страха и чувства опасности. Так почему Вы считаете, что, отказывая себе в удовольствиях, Ваше сознание не может сыграть с Вами в игру, где Вы будете проигравшим?       Чондэ непонимающе смотрит на психолога. Никак не может взять в толк связь обыкновенного переутомления и этого Ида. Это видит доктор Ким.       — Хорошо. Давайте поступим следующим образом. Я буду говорить фразы, и если Вы узнаёте себя в них, ставите плюс, если нет — оставляете пустое место.       Пациент соглашается и принимает в руки планшет с бумагой и ручку. Чонин достаёт из ящика какие-то распечатки, облокачивается бёдрами на стол и начинает произносить утверждения. Девяносто две почти одинаковые фразы, на которые, вроде бы, отвечаешь честно, но понимаешь, что что-то на самом дне души кричит: «Ложь!». После всех плюсов и пропусков доктор просит посчитать плюсы, называя номера утверждений. Потом ещё раз. Затем ещё семь. Вытеснение, регрессия, замещение, отрицание, проекция, компенсация, гиперкомпенсация и рационализация. Ещё бы Чондэ понял, что это значит. Психолог обещает всё пояснить после того, как мужчина посчитает ответы в процентном соотношении и скажет это ему. И Чондэ считает. Семьдесят два процента — отрицание, шестьдесят четыре — регрессия, и по сорок процентов на компенсацию и вытеснение.       — Что ж, очень хорошо. Вы, верно, хотели бы знать, что всё это означает.       — О да, ещё как хотел бы.       — Начнём. Ваш первый механизм защиты — это отрицание. Это механизм, посредством которого личность либо отрицает некоторые фрустрирующие, вызывающие тревогу обстоятельства, либо какой-либо внутренний импульс или сторона отрицает саму себя. Как правило, действие этого механизма проявляется в отрицании тех аспектов внешней реальности, которые, будучи очевидными для окружающих, тем не менее не принимаются, не признаются самой личностью. Иными словами, информация, которая тревожит и может привести к конфликту, не воспринимается. Имеется в виду конфликт, возникающий при проявлении мотивов, противоречащих основным установкам личности, или информация, которая угрожает ее самосохранению, самоуважению или социальному престижу.       — И… что это должно значить? — голова Чондэ начинает болеть не то от духоты помещения, не то от обилия непонятной информации.       — Это означает, — доктор закатывает рукава, обнажая крепкие руки, — что Вы знаете, как и отчего устали, но боитесь показаться слабым в своих же глазах. И теперь, когда ваши внутренние запасы истощены, организм объявляет свой Вам протест, переставая работать в прежнем режиме. Дальше. Регрессия — приспособление к ситуации конфликта. Ваше сознание понимает, что Вы не справляетесь с таким режимом жизни, поэтому не позволяет Вам покорять вершины, оставляет довольствоваться долами, как Вы делали это в начале своей карьеры.       — Ясно… — но вид мужчины кричит о том, что ничего ему не ясно, — а вытеснение и компенсация?       — Почти то же самое, только в другой формулировке. Вас это не сильно направит.       — И этот тест должен помочь мне «пополнить запасы организма»? — в голосе Чондэ столько скепсиса, что доктор на секунду сам сомневается в том, что он делает.       — Нет. Но он должен помочь Вам понять, что эти «запасы» необходимо пополнить.       Психолог смотрит на наручные часы и хмурится. С этим пациентом время летит слишком быстро.       — Думаю, на сегодня — всё, господин Ким. Встретимся через пару дней. И обещайте, что эти пару дней вы не будете грызть себя изнутри, а приятно проведёте время. Сходите в кино или клуб, на выставку. Туда, где много людей. И позвоните какой-нибудь подружке, — подмигивает и улыбается пациенту, открывая для него дверь.       Чондэ поднимает затёкший зад, прощается с доктором и его секретарём и покидает здание клиники. Как и рекомендовал Чонин, мужчина едет в торгово-развлекательный центр, где и выставка, и кинотеатр, и бар, и боулинг. Он чувствует себя некомфортно с непривычки, но всё же перебарывает себя, покупая билет в кино на какой-то фильм с высоким рейтингом по мнению Нейвера. Никакой «подружке», вернее, «дружку» он не звонит, потому что такого просто нет. Нет уже… три года? Или четыре. Совсем не помнит, когда у него были сколько-нибудь серьёзные отношения. Он не видит в этом никакого смысла. А знакомиться для отношений на одну ночь ему не позволяет тонкая душевная организация. Для снятия напряжения ему вполне хватает дрочки пару раз с месяц. А иногда и того меньше. Ночью перед сном он уже привычно перебирает в голове разговор с психологом. На самом деле, мужчине стало немного легче. Он выговорился, рассказал всё, что томилось в его душе долгие годы. Он даже чувствует некий эмоциональный подъём. Вплоть до момента, когда он вспоминает улыбку доктора Кима и фразу о звонке. Почему-то сейчас Чондэ хочется позвонить именно ему. Услышать голос, представить изменение выражения лица при той или иной фразе. И непременно увидеть на нём ушки и поводок, потому что его лицо всё равно напоминает какую-то собаку. А ещё Чондэ пытается вспомнить свои университетские годы, особенно — последний. Это было не так уж давно, чтобы воспоминания и какие-то отдельные детали стёрлись. Но ни то, чем занимался в последний год учёбы, ни с кем общался, он вспомнить не может. Универсиада… В команде, по идее, должно быть около двадцати трёх человек. Это же так не много, но ни одно лицо, ни один образ не всплывает в голове. К счастью мужчины, если собственная память помогать отказывается, всегда поможет старенький потрёпанный фотоальбом, который до сих пор хранится у него только молитвами и стараниями Минсока. Ким поднимается с кровати, идёт в гостиную, включает напольную лампу и тянется к комоду под телевизором, в котором хранит разные вещи, о существовании которых порой даже не догадывается. Фотоальбом находится в последнем ящике, который проверяет Чондэ. От души выругавшись на ничем не повинный (кроме того, что он так долго не находился) альбом, мужчина занимает любимый угол дивана и принимается рассматривать фотографии. Снимки, в основном, делал Минсок, так как в студенчестве состоял в фотоклубе. Все снимки живые и интересные, рассказывающие историю каждого момента. Вот собрание абитуриентов перед первым учебным днём, вот секунда до падения Чондэ с подносом в руках, вот соревнования по футболу. С каждой фотографией Ким всё больше и больше погружается в воспоминания: весёлые и с ноткой грусти, вызывающие стыд и благодарность. «Оп, а вот и фотки с Универсиады» — думает, разглядывая красочные фото. Разглядывает лица футболистов, одетых в красно-белую форму. Вот его лицо — ещё по-юношески угловатое, с чётко очерченными линиями скул, обрамлённое русыми волосами (покрашенными на спор с Минсоком) с какой-то невообразимой чёлкой. Он так действительно выглядел? Рядом с ним стоит худой парень, показывающий большой палец. И в этом парне он как-то неуловимо узнаёт своего психолога. Вот уж, правда, изменения налицо. Если бы Чонин не сказал о том, что они были знакомы, Чондэ в жизни бы не догадался и не вспомнил его. Следующая фотография показывает только его и Чонина. Чонин по-хозяйски устроил руку на его плечах и снова показывает большой палец, в то время как сам Чондэ открыто улыбается. Ким пытается вспомнить этот момент, но тщетно. Решает рассмотреть фотографию поближе и достаёт из альбома. Более тщательный осмотр не помогает ему вспомнить хоть что-нибудь, но надпись на обороте «На память от Кая» позволяет хотя бы узнать университетское (?) прозвище психолога.       — Кай… — вслух проговаривает мужчина, как будто это поможет ему вспомнить обладателя прозвища. — Кай из Мортал Комбат? Или Кай Андерсена? Что за идиотское прозвище! — смеётся и убирает фотографию на место.       Беглым взглядом осматривает другие фотографии и, когда альбом заканчивается, убирает его на место, выключает свет и возвращается в спальню.

***

      — Кай, значит? — вместо приветствия бросает Чондэ, с готовностью располагаясь на ставшей привычной кушетке.       Психолог отрывает сонный взгляд от планшета и вопросительно поднимает брови.       — Вы меня вспомнили?       — Нет, но теперь могу представить Вас тощим и нескладным юнцом, — с видом победителя.       — Что ж… я рад, что это Вас так радует. Хотя сам, признаться, огорчён, что Вы меня не помните.       — А почему «Кай»?       — С самого моего поступления в университет я был по уши влюблён и поэтому решительно не обращал внимания на кого-либо другого. Именно поэтому мне приписали некую отстранённость и холодность, — психолог пожимает плечами и отводит взгляд.       Может быть, это связано с нарастающей жарой, может, с изменениями в дресс-коде клиники, а, может, с личными предпочтениями психолога, но сегодня он без пиджака или жилета — только галстук и белая рубашка, делающая смуглую кожу ещё темнее. Чондэ находит это странно-привлекательным. Доктор Ким, точно чувствуя это, расстёгивает пуговицы на манжетах и закатывает рукава, демонстрируя совсем не тощие руки.       — Итак, — привычно пристраиваясь бёдрами к столу, начинает Чонин, — давайте всё же обсудим нашу проблему.       — Нашу?       — Разумеется. Вы — мой пациент, и Ваша проблема — моя проблема.       — Знаете, доктор Кай, сегодня у меня на редкость дивное настроение, и мне не хотелось бы его портить столь грустными обсуждениями.       — Тогда зачем же Вы пришли на приём? Просто поболтать?       — Да. Давайте «просто поболтаем».       — М, ладно. Начинайте, — руки трут запястье под кожаным ремнём часов.       — Нет, хочу послушать Вас, доктор Кай. Как Вы там говорили… «Расскажите мне немного о себе, господин Ким»?       — Нет. Профессиональная этика не позволяет мне этого сделать. В пределах этой клиники мы только пациент и врач.       — Вы психолог, а не врач, — сухо замечает Чондэ.       Лишь секунду доктор Ким хмурится от столь грубой фразы, но потом возвращает на лицо расслабленную улыбку.       — Ошибаетесь, господин Ким. Я — дипломированный психиатр с лицензией.       — Психиатр? — ошарашено. — А разве к психиатрам обращаются не люди с какими-нибудь обсессивно-компульсивными расстройствами? Всякие психи с навязчивыми идеями.       — Всё верно. Только называть неуравновешенных людей психами — очень грубо.       — Без разницы. Я не неуравновешенный человек. Какого чёрта я тогда тут делаю?       — Минсок подумал, что обратиться с Вашей проблемой к проверенному человеку, знакомому с психологией, как наукой в целом, весьма удачная идея.       Чондэ меряет психиатра тяжёлым взглядом. Он чувствовал, как знал, что это добром не кончится. Ох как Минсок получит, когда они встретятся! Такой подставы он от друга не ожидал. Ладно, одно дело — к психологу сходить, но что будет, если коллеги прознают о его приёмах у психиатра! Пока, желаемая должность, прощай, должность занимаемая! А в том, что о психиатре узнают, сомневаться не стоит. Сеул — маленький, а земля — круглая. Быть может, его уже кто-то видел, и слухи о нём ходят по всему филиалу. Чонин отмечает весь мыслительный процесс на лице пациента и веселится, хотя не должен этого делать — врачебная этика.       — Скажите, господин Ким, Вы отдохнули, как я рекомендовал?       — Ага. Фильм — дерьмо.       — А помимо фильма?       — Вы о звонке подружке?       В глазах психиатра будто что-то мелькает, но Чондэ не может понять, что именно.       — В том числе.       — Скажите, доктор, почему я должен делиться подробностями личной жизни?       — То есть нет, — улыбается Чонин. Как и раньше, Чена очень легко читать. — Поймите одну вещь, господин Ким. Если Вы сами не захотите помочь себе, я не смогу Вам помочь. И помощь эта произойдёт только посредством Вашего ко мне доверия. Вы должны не бояться открыться мне.       — Похоже, что я боюсь? — в голосе Чондэ сквозит раздражение. Его ужасно бесит тот тон врача, который говорит с ним, точно с маленьким ребёнком или настоящим дурачком.       — Похоже на то, что Вы мне совсем не доверяете.       — Я знаю Вас третий день! Нет. Я вижу Вас в третий раз и ничего о Вас не знаю. И как, скажите на милость, я должен Вам доверять?       — Так же, как сотни других пациентов.       Чондэ хочет ответить что-то колкое и обидное, но прикусывает язык. Психиатр прав, и мужчина это понимает. Но сделать с собой ничего не может.       — Господин Ким, давайте поступим следующим образом. Вы так же будете приходить на приём два раза в неделю, а в остальное время мы с Вами будем общаться в другом ключе. В какой-нибудь социальной сети, например. Что Вам ближе: Сайворлд или Какао?       — Мне ближе послать всё это к чёрту и вернуться на работу.       — Что Вам подходит больше, господин Ким? — Чонин отлипает от стола, на который всё это время облокачивался, и подходит к пациенту ближе.       Взгляд сверху вниз ещё никогда не ощущался так сильно и волнительно. Чондэ цепенеет, вспоминая цепкий взгляд чёрных глаз где-то на периферии сознания. Но тогда, в прошлом, он не придал этому большого значения. Теперь же мужчина — не тот долговязый юнец — будоражит до этого долго и крепко спавший Ид Чондэ.       — Какао… — тихо отвечает Ким, не разрывая зрительного контакта. Опустить взгляд — проиграть.       — Замечательно! — обворожительно улыбается психиатр и отступает к столу. — На сегодня закончим. Жду Вас в понедельник.       Ким Чондэ поднимается с кушетки, не прощаясь, выходит из кабинета и покидает здание клиники. Сидя в машине, набирает сообщение Минсоку и едет в знакомый развлекательный центр, чтобы убить несколько часов до встречи с другом. На этот раз фильм его не разочаровывает. Фильм вообще не способен разочаровать или вдохновить, если его не смотреть. А Чондэ не смотрел. Весь сеанс он провёл в размышлениях о сегодняшней встрече с Каем. Теперь его имя звучит только так: не доктор Ким, не психиатр, не Чонин — Кай.       Дорога домой занимает больше времени, чем Ким предполагал. Неожиданная часовая пробка на всегда пустом участке дороги портит настроение, поэтому в квартиру, где его уже ждал друг, он заходит донельзя злой. Минсок понимающе кивает и вкладывает в его руку бутылку с холодным пивом. Чондэ делает жадный глоток прямо в коридоре, не разуваясь. Потом, правда, Минсок заставляет его это сделать, отбирая бутылку и уходя в сторону любимого дивана. Расправившись с ботинками, мужчина присоединяется к другу и возвращает пиво себе.       — Ну? Теперь ты мне расскажешь, почему я должен тебе два ящика пива? — спрашивает Минсок, облокачиваясь на спинку дивана.       — Ну, технически — один. Второй — ты выпьешь сам. Должен за то, что не рассказал о своём дружке-психиатре.       — А что с ним не так? По-моему, ты вполне себе доволен жизнью, вид у тебя весёлый и отдохнувший, за три дня ты ни разу не произнёс слово «работа»!       — Ему, видите ли, не нравится, что я ему не доверяю, — обречённо вздыхает Чондэ, делая глоток.       — Что не странно. Он же врач — ты должен ему доверять!       — Ещё один… Ладно, не важно. Сегодня мы не обсуждали мою работу. На самом деле, мы вообще ни о чём толком не говорили. Но знаешь, я всё время на него смотрел. Нет, даже залипал. А потом он подошёл ко мне, посмотрел сверху вниз, и будто что-то пошло не так. Я знаю этот взгляд. И знаю, что он порой со мной делает.       — Чен, ты говоришь как гей, — вяло возмущается Минсок, закидывая в рот снеки.       — Мужик, я и есть гей.       — Ау… точно. Ну, и что дальше?       — Что дальше?! Минсок, я два года отходил после года отношений с Ханем!       — Я бы после этих самых отношений пулю в лоб пустил. Не, даже во время! Этот олень полностью оправдывает своё имя.       — Это фамилия, — как бы между прочим замечает Чондэ.       — Да вообще по бороде! Я параллели с Ким Каем не улавливаю.       — Я говорю о том, что зарёкся вступать в отношения. А теперь сам — сам, понимаешь! — залипаю на очередного сексуального красавчика.       Минсок хочет что-то сказать, но его прерывает мигнувший оповещением телефон Чондэ.       — Не-е-ет, — тянет мужчина, смотря на свой смартфон. — Кай в Какао.       — А. И чего хочет?       — Интересуется, как я добрался.       — Фу. Раньше Чонин был веселее. Ну, чего, отвечай. А чего, собственно, он тебе в Какао пишет? Не думал, что вы так быстро подружитесь.       — Это какая-то его методика, направленная на моё к нему доверие. И не буду я ему отвечать. Не хочу.       — Слушай, а почему мы вообще говорим об отношениях с Чонином как о чём-то насущном? Он тебе встречаться предложил?       — Нет, но…       — Вот и не переживай! Всё! Я допил, с тобой поболтал, а теперь меня ждут дела. Сам закрою, можешь не вставать.       Минсок хлопает друга по плечу, встаёт и удаляется, оставляя Чондэ, растерянным взглядом смотрящего в смартфон.

*      *      *

      Два дня, что Чондэ не появляется в клинике доктора Кима, проходят в относительном спокойствии. Перед глазами не мельтешит навязчивый образ, позволяя не думать о психиатре. Ну, почти не думать. Приходится, когда он в очередной раз присылает сообщение в Какао. «Однако, какой настырный» — думает Чондэ, игнорируя тринадцатое сообщение. Что бы там ни говорил Минсок, иногда молчание — лучший ответ. Молчит он также и на приёме. Сначала доктор Ким пытается его разговорить, но, натыкаясь на отчуждение и односложные ответы, прекращает попытки и погружается в работу с бумагами. А Чондэ не сводит с него глаз, заворожённо рассматривая пальцы, перебирающие листы；губы, которые психиатр прикусывает, глубоко о чём-то задумавшись. Чондэ хочет треснуть себя по лбу за то, что пускает слюни на человека, который бесил его одним своим существованием ещё какую-то неделю назад. Понимает, что пора кончать с этим, прекратить посещение клиники и снова с головой окунуться в работу, тратя накопленные за короткое время жизненные силы, снова умирая от истощения.       Мужчина так глубоко погружается в раздумья, фиксируя невидящий взгляд на чужих пухлых губах, что не замечает, что обладатель этих губ уже несколько минут пристально на него смотрит, считывая все мысли и эмоции.       — Господин Ким? — тихо окликает, не получая, впрочем, ответа. — Господин Ким?       — Что? — Чондэ трясёт головой, пытаясь встряхнуть мозг.       — Может, Вы всё же поделитесь? У меня достаточно практики для того, чтобы понять, что Вы что-то хотите сказать, но не решаетесь.       — Вы ошибаетесь, доктор, — Чондэ быстро поднимается с места и почти бежит к выходу из кабинета. — Я вспомнил, что у меня дела остались, я пойду, — и, не дожидаясь ответа, Ким скрывается за дверью.       — Твою мать, — сокрушённо произносит, прислоняясь лопатками к светлому дереву, вызывая недоумевающий взгляд девушки в регистратуре.       «Твою мать» — цедит сквозь зубы, колотя руками ни в чём не повинный руль автомобиля. «Твою мать!» — бьётся головой, подпёрши входную дверь своей квартиры. «Ладно, окей, допустим, от длительного недотраха возникли определённые желания, что, в общем, неудивительно. Допустим, желания возникли относительно этого докторишки, ведь он вполне себе горячий. Но Чондэ, брат, вспомни, сколько раз тебе попались горячие не натуралы. Хань и Ифань. Хотя нет, Ифань тогда просто не определился. Итого: один. Сколько раз тебе нравились парни, которые, оказавшись по ту сторону, били тебе рожу или как минимум презрительно плевались? Девять. Один к девяти. Мда. И ещё раз напоминаю тебе о том, что ты — неудачник. Поэтому нужно просто отменить оставшиеся приёмы и исключить всевозможные контакты. И к родителям уехать. А потом на работу. Да, дивный план» — закончив свой солилоквий, Чондэ даже слегка успокаивается.       Дни после приёма у психиатра проходят как на иголках. То мужчина полностью отчуждён и может проводить семинары на тему «Как достигнуть дзена за пару минут», то он диким зверем мечется по комнате, зарываясь пальцами в волосы и ударяясь затылком о всевозможные твёрдые поверхности. Чонин ещё несколько раз присылает сообщения разного содержания, но все они сводятся к одному: психиатр всерьёз волнуется. Было ли это волнением за пациента и за собственный кошелёк или же Ким действительно волновался за него, как за давно знакомого человека, с которым, возможно, была какая-никакая дружба, Чондэ не знает. Знает только, что нужно продолжать игнорирование и пресекать любые личные контакты. Ещё лучше — сменить номер. Вот только уверенности, что доктор не найдёт его через того же Минсока, совсем не было. Впору было собирать чемодан и заказывать билет на ближайший рейс до Донхэ, где живут родители (надежда, что на другом конце страны его точно не достанут, всё же теплится в сердце), но он отчего-то медлит. Медлит до тех самых пор, когда вместо привычного сообщения ему не поступает звонок от Чонина, ведь на сегодняшний приём Чондэ не явился. Ким игнорирует три звонка, но потом, вспомнив, что он всё же мужик, и прятаться таким образом — совсем по-девчачьи, отвечает.       — Господин Ким, Вы в порядке? — голос в сотовом злой, но исполнен неподдельного волнения.       — Не стоит беспокойства, доктор, — заставить голос не дрожать стоит Чондэ немало усилий.       — Тогда почему Вы не появились на приёме?       — Ох, об этом… На самом деле, доктор, я понял, что мне действительно лучше. И не думаю, что стоит отнимать Ваше время.       Чонин на том конце молчит и, кажется, загнано дышит.       — Доктор Ким? — на всякий случай спрашивает Чондэ, надеясь, что связь чудесным образом оборвётся. Чуда, разумеется, не происходит.       — Господин Ким, как Вы верно заметили, я — доктор. И я принимаю решения касательно прекращения лечения.       — Да что Вы? — усмехается Чондэ. — А я вот возьму и не приду, и ничего Вы с этим сделать не сможете. Приёмы оплачиваются отдельно, и, кстати, все уже оплачены, так что я Вам ничего не должен. Засим вынужден откланяться, — Ким мысленно даёт себе оплеуху из-за неудачно выбранной фразы для прощания, но слово — не воробей, как говорится.       Ким сбрасывает звонок и тяжело вздыхает. Вот он — последний рубеж. Он озвучил мысли, терзающие его несколько дней, и теперь со спокойной душой (спокойной ли?) может уехать. Мужчина отдаёт себе отчёт в том, что это больше похоже на бегство. Ну и пусть. Он потом исповедуется в своей слабости. А пока нужно срочно собрать вещи и уезжать. Билет можно заказать и по дороге. Сборы занимают совсем немного времени, и, закончив с ними, Чондэ решает, что стоит оповестить об отъезде Минсока. Друг ведь паникёр — всю Корею на уши поставит, если не обнаружит его на привычном месте. Но едва он успевает закончить предложение, как в тишине квартиры раздаётся оглушительный звонок входной двери. Первой мыслью был Минсок, но мужчина быстро её отметает, понимая, что у того есть ключи, и звонить он бы не стал. Кряхтя поднимается с дивана и идёт открывать. Каково же его удивление, когда перед собой он видит Чонина. Психиатр взмылен, и взгляд его может покалечить в лучшем случае. Чондэ неловко пятится назад вместо того, чтобы навалиться на дверь, препятствуя чужому проникновению в свою квартиру. Нежданный гость, наоборот, напирает, не глядя захлопывает дверь за спиной и принимает позу, близкую к позе готовящегося напасть хищника.       — Господин Ким, счастлив застать Вас и всё же прояснить некоторые вопросы, — разувается и проходит в гостиную, не чувствуя никакого стеснения. — Предложите мне кофе.       Чондэ в таком шоке, что машинально повинуется просьбе (?). Через пару минут ставит поднос с двумя чашками горячего напитка и забивается в угол дивана. Психиатр же выбирает кресло.       — Господин Ким, — начинает Чонин, пригубив кофе, — я всё же искренне не понимаю причину Вашего поведения.       — Я больше не нуждаюсь в Ваших услугах, — отвечает хозяин, не глядя в глаза. Лучше вообще не смотреть на собеседника, так он хотя бы может какое-то время концентрировать внимание на разговоре.       — Почему не приехали в клинику и не сказали о Вашем решении лично? Не говорю уже о расторжении контракта.       — У меня много дел. Не посчитал нужным тратить время на дорогу ради прояснения такого маловажного вопроса.       — Это малодушно и безответственно, — глаза доктора темнеют, но Чондэ, к счастью, этого не видит.       — Вот такой я человек: малодушный и безответственный! — на секунду Чондэ вспыхивает, но потом снова устремляет глаза в пол. — Это всё?       — Нет, — голос становится стальным и угрожающим. — Посмотрите на меня, господин Ким. — Чондэ ожидаемо не слушается. — Я сказал: посмотрите на меня!       Ким вздрагивает от этих нот грубости в тягучем голосе и подчиняется, попадая в плен чёрных прищуренных глаз.       — А теперь, глядя мне в глаза, Вы скажете мне настоящую причину Вашего отказа от продолжения сеансов.       Чондэ заворожённым взглядом смотрит в лицо напротив, не в силах вырваться из зрительного контакта. Точно исходящая от Чонина сила порабощает его, лишая воли. Психиатр моргает, и это становится спусковым крючком. Чондэ вскакивает с дивана и сжимает кулаки:        — Да потому что Вы мне нравитесь! Может, не такой фонтан эмоций, как… Не важно! Я Вас до чёртиков хочу. Это не желание с первого взгляда — сначала Вы вообще меня страшно бесили. А теперь я вижу дурацкие сны с Вашим участием, и это самое меньшее из моих проблем!       Он бы ещё что-нибудь сказал, да только Чонин, вскочивший с кресла и поваливший его на диван, не даёт. Ким жадно проводит носом по шее своего пациента и жарко выдыхает в ухо: — Как хороший специалист я могу решить и эти проблемы.       — Хах, — Чондэ почти задыхается от происходящего, — то есть рассказать о себе Вам профессиональная этика не позволяет, а слюнявить мне шею — вполне себе.       Чонин рычит и судорожно сжимает чужие бока: — К чёрту профессиональную этику. Ты ведь теперь не мой пациент, правильно?       Чондэ на этот выпад ничего не отвечает. Зато отвечает на поцелуй, с которым к нему потянулся Чонин. Вразрез с силой, с которой психиатр сжимает бока старшего, поцелуи мягкие, неспешные и ласковые. Чонин не торопится проталкивать язык в чужой рот, предпочитая водить им по губам, иногда мягко смыкая на них зубы. Кто бы мог подумать, что он когда-нибудь сможет целовать губы своей первой любви, с трепетом храня в сердце чувства на протяжении стольких лет. Руки продолжают гладить рёбра, попутно расстёгивая рубашку, спускаются к пояснице и чуть ниже, но не переходя границы с ягодицами. Чондэ несмело кладёт руки на его плечи, а когда чувствует прикосновение языка к ключицам, чуть сжимает их и как будто толкает вниз. Чонин воспринимает такой жест по-своему и, оставляя на теле дорожку из влажных поцелуев, касается языком тазовых косточек, расстёгивая пуговицу на брюках. Приспускает их, касаясь чужого возбуждённого члена через лёгкую ткань. Чондэ закрывает глаза, не веря в происходящее, и кладёт ладони на чужую макушку. Приподнимает бёдра, помогая стащить с себя брюки, а сам пытается выбраться из рубашки. Доктор целует его в пупок, когда избавиться от одежды всё же получается, а потом поцелуй достаётся члену, скрытому слипами. Это, однозначно, приятно, но куда приятнее было, если бы трусов не было, и Чонин, читая мысли любовника, избавляется от мешающей ткани. Он с энтузиазмом заглатывает головку, проводит языком по вене, делящей член посередине. Отрывается от него, переводя язык на мышцы нижнего пресса, потом целует бёдра. Чондэ это нравится, но не настолько, поэтому он берёт член в одну руку, другой — хватает Чонина за загривок и заставляет мужчину вернуться на прежнюю позицию. Чонин еле слышно усмехается, но возвращается к начатому ранее действию. Чондэ сам толкается в податливый рот, шепча что-то среднее между «Бог ты мой, как хорошо» и «Какого чёрта, немедленно остановись». Младший втягивает щёки и расслабляет язык, чтобы члену было максимально приятно, чтобы тот проходил по ребристому нёбу. Через какое-то время своих ласк он чувствует, как живот Чондэ напрягается, а руки с силой сжимают волосы на затылке, и расслабляет горло, принимая максимально глубоко и покорно глотая безвкусное семя. Чондэ кончает, не произнося ни звука. Он потрясён настолько, что, кажется, не может дышать. Он открывает глаза и видит взгляд покорной собаки. Но уже через мгновение от покорности не остаётся и следа. Чонин подтягивается на руках, хватает его бёдра и переворачивает, заставляя выпрямиться на коленях и облокотиться на спинку дивана. Та, на самом деле, не очень высокая, посему старшему приходится упереться в неё руками, чтобы не перевеситься. Смуглые ладони сжимают аппетитные белые ягодицы, раздвигают их, а горячий язык приникает к анусу. Сначала язык просто облизывает, проходясь широким мазком от крестца до расслабленных яичек, потом кружит вокруг сжатых мышц. Такие прикосновения Чондэ ощущает в первый раз. Его бывшие были то ли брезгливые, то ли совершенно незаинтересованные в экспериментах, предпочитая тривиальные пальцы и лубрикант для смазки. А то, что его сейчас именно смазывают, мужчина понимает. Язык толкается чуть глубже, и Чондэ впервые стонет. Чонин сплёвывает на сфинктер ануса, проводит по нему пальцем и встаёт с колен. Прижимается грудью к спине Чондэ, рукой хватая того за шею и разворачивая к себе для очередного поцелуя. Отстраняется, оставляя поцелуй на седьмом позвонке. Фиксирует руку на чужом плече, второй рукой придерживает свой член и медленно и туго входит. Старший не может сдержать стона.       — Тебе нравится так? — хрипит Чонин, пытаясь совладать с желанием резко натянуть на себя бёдра Кима. — Прими меня.       Мужчина ничего не отвечает, лишь снова тихо стонет. На такой простой вопрос у него самого нет ответа. Нравится ли ему ощущать чужой член в своей заднице? Определённо да. Нравится ли ему то, как проникает в него член психиатра? Вполне вероятно.       — Прими, — шепчет Чонин, входя до конца.       Он начинает медленно двигаться, наслаждаясь каждой ноткой близости Чондэ. Чувствует, что тому нравится, потому как мышцы расслабляются, и двигаться становится легче. Чонин чуть ускоряет движения, ловя каждый звук, вырывающийся из тела под ним. Снова поворачивает лицо Кима к себе, целует, фиксируя в памяти его возбуждённый, но такой трогательный вид. Кладёт руку поперёк груди, прижимая ближе к себе, а Чондэ заводит руку назад, кладя ту на задницу психиатра. Толчки получаются сильные и глубокие, выбивающие абсолютно все мысли, кроме одной: «целовать». Доктор целует везде: лицо, спину, умудряется целовать поясницу и руки. От этой ласки у Чондэ щемит сердце. Он снова некстати вспоминает о бывших любовниках, которые, как ему теперь кажется, об удовольствии вообще ничего не знали. Из какого-то чувства непреодолимой злости к ним и к себе и из-за приевшейся позы Чондэ сам поворачивает голову к Киму и надломленным голосом произносит: «Так, стой. Теперь я покажу, что умею». Чонин вопросительно смотрит на него, потом кивает и выходит. Чондэ заставляет его сесть на диван, а сам усаживается на его бёдра лицом к лицу. Руками направляет член в себя, насаживается, кладёт руки на смуглые сильные плечи и начинает двигаться. Двигается не в пример медленнее, но оттого не менее приятно. Чонин гладит его снова возбуждённый член, не сжимая пальцы кольцом, лишь образуя полукруг из большого и указательного пальцев на головке. Но Чондэ и этого достаточно. Чонин снова тянется за поцелуем, а когда, забывшись, старший перестаёт двигаться, подхватывает его под бёдра и начинает толкаться сам. Ким хочет возразить, но оторваться от поцелуя не в силах. Жарко и невообразимо хорошо. Чонин чувствует, что скоро кончит и ему нужно немного остудить пыл, поэтому снимает с себя старшего и укладывает его на спину, снова вбирая в рот гладкий ровный член. Теперь же Чондэ не сдерживает стонов, больше похожих на скулёж, и Чонин просто «плывёт» от ментального удовольствия.       — Как думаешь, — отрываясь на секунду от минета, — твой стол выдержит наш вес?       Чондэ переводит взгляд на деревянный кофейный столик и прикидывает возможный ущерб здоровью, если тот всё-таки не выдержит. Потом плюёт на это, желая поскорее кончить, и если для этого нужно будет что-либо сломать, он совсем не против. Ким кивает, и Чонин, в последний раз пососав головку, уже как-то привычно подхватывает его под бёдра и укладывает спиной на столешницу. Придерживает за колени и снова входит, на этот раз совсем не медленно и нежно. Это и не нужно, ведь оба сейчас под контролем бушующей страсти. Чондэ хочет открыть рот и сказать, как ему хорошо, но только мычит после каждого сильного толчка. Тянет руку к своей алчущей ласки плоти, но рычащий крик: «Не смей! Не трогай себя» останавливает и заставляет покорно лежать. Стоны Чонина становятся громче, а движения — большей амплитуды. Мужчина закидывает стопы любовника на свои плечи, впивается пальцами в бёдра и, успев вытащить член в последний момент, кончает на его промежность. Эякулят стекает вниз, Чонин размазывает его и снова толкается внутрь ещё не опавшим членом.       — Чёрт, слишком хорошо, — хрипит Чонин, продолжая трахать и беря в руки член Чондэ.       Тому хватает пары движений кистью, чтобы на высокой ноте кончить. Психиатр выходит из расслабившегося тела, ставит локти на стол и принимается слизывать капли остывающей спермы с подрагивающего живота.       — Кай, ты должен мне двести тысяч вон, — раздаётся из коридора голос Минсока.       Чонин ошалело смотрит на неожиданного визитёра, а Чондэ настолько расслаблен, что даже не смущён такой щекотливой ситуацией.       — За что? — спрашивает придавленный к столу Ким.       — А мы ещё в универе поспорили, что вы с ним будете вместе, — Минсок разворачивается к выходу.       — Но мы же спорили на сто тысяч! — вдогонку кричит Чонин.       — Проценты, друг. Проценты, — пожимает плечами главный авантюрист и выходит из квартиры, оставляя свои ключи на тумбочке.

*      *      *

      Уже через несколько дней от хандры Чондэ не остаётся и следа. Все дни он гуляет по городу, наслаждаясь привычными, но забытыми вещами, вечерами созванивается с Минсоком, а ночи проводит с Чонином. Неловкий разговор об университетском споре Кимов сначала ужасно расстраивает и разочаровывает мужчину, но потом он понимает, что друг за него просто волновался, а психиатр — самоотверженно и долго любит. Чонин внимателен и заботлив, страстен, но неопытен, что определённо даёт очко в его пользу. До более тесного знакомства с ним Чондэ и не подозревал, что является таким собственником, и факт, что у Кая он пусть и не первый, но в каком-то роде единственный, определённо ему нравится. На выходные он всё же едет к родителям, те не могут нарадоваться счастливому виду своего ребёнка, пытают расспросами о личной жизни (ведь если у Чондэ не появилась прекрасная девушка, то отчего он так светится?), и ему стоит больших усилий не выдать себя с головой. А по возвращении домой пишет начальнику сообщение, что с завтрашнего дня готов вернуться на своё рабочее место. Директор ему не отвечает, но Ким уверен, что тот прочёл и готов ко встрече.       Утренняя поездка в давке метро теперь нисколько не злит, люди, приветствующие в офисе и справляющиеся о его отпуске, не пугают, и даже вечно находящийся «в себе» Чжан радует Кима одним своим существованием. Кажется, Чондэ всё-таки должен другу кофемашину. После обеда он поднимается на этаж выше, в приёмной сообщает о своём визите, и не проходит и десяти минут, как гендиректор приглашает его к себе.       — Добрый день, старший менеджер Ким, — Чунмён привычно тепло улыбается, жестом приглашая присесть, — рад видеть Вас. Вижу — отпуск пошёл Вам на пользу.       — Здравствуйте, директор. Да, действительно. Ощущаю новый прилив энтузиазма и очень рад вернуться к работе.       — Да, об этом…       Генеральный директор на секунду переводит взгляд на какие-то бумаги, лежащие перед ним, а Чондэ невольно вздыхает. Он буквально слышит отдаляющееся порхание крылышек бабочки-обещания сохранности его должности. «Ну, этого следовало ожидать» — грустно думает Ким.       — Я бы хотел предложить Вам должность начальника отдела, — тем времен Чунмён снова смотрит в глаза удивлённого сотрудника, — разумеется, на испытательный срок. Начальник отдела Ма уходит в декрет, поэтому на данный момент место свободно. Я вижу Ваши здоровые амбиции и уверен, что вы справитесь.       — А когда начальник Ма вернётся?       — Думаю, за это время Вы покажете свои лучшие качества, и мы переведём Вас на руководящую должность Сеульского филиала.       Чондэ несколько секунд непонимающе смотрит на директора, а потом подпрыгивает в кресле, вскакивает и низко кланяется в благодарности.       — Я не подведу Вас, директор Ким! — Чунмён улыбается ещё шире, видя ауру энтузиазма новоявленного начальника отдела. — Спасибо за доверие, я приложу все силы!       — Вы свободны, старший менеджер Ким. Теперь Вам следует посетить отдел персонала — приказ о назначении лежит у них. Урегулируйте вопрос о переводе и возвращайтесь за печатью.       Ким Чондэ — счастливчик. Ким Чондэ говорит это себе каждый раз, когда пьёт пиво со своим лучшим другом, когда обнимает персонального героя сказки о Снежной королеве, когда стервы из отдела персонала почтительно кланяются ему и втихаря облизывают взглядом. Теперь он счастливчик до конца своих дней, ведь знает — нельзя истощать себя, а если такое и случится, то нужно просто вовремя обратиться за помощью.