Наброски

Лухан любит хорошо жить: поспать по самое не хочу, поесть вкусностей когда «а почему бы и нет», поржать над самой тупой шуткой, и потрахаться сюда входит безоговорочно – жизнь коротка и надо брать все что только можно и удовольствия на первом месте. Секс на одну ночь? Ну и что в этом плохого? Лухан красив и молод, и отдавать себя, такого прелестного, в одни загребущие ручки желания не имеет (какими бы красивыми и ловкими эти ручки не были). О, Лухан этих ручек перевидал уже сотнями и почему-то так складывается что каждая из этих ручонок хочет обзавестись колечком на пальчике, желательно обручальным и желательно навсегда, что совершенно не входит в планы самого Лухана. Стоны милых дам ночью, неизменно отбиваются какими-то требованиями днем – подумаешь раз переспали, теперь надевай ярмо на шею и корми всех родственничков вплоть до той собачки, что свалила в лучший мир еще в чьем-то детстве. Лухан сначала велся на это как плешивый баран (ну олень, ладно) давая преспокойно деньги и терпя новые порядки и новые заскоки с каждым новым «опытом», а потом в каком-то баре затесался совершенно новый «опыт» - пьяный, веселый и с членом между ног. Как прошла ночь Лухан не помнит – алкоголь в крови и накуренный клуб сделали свое дело – в кровати валялся пусть не мужик, но мальчик, пусть и тонкий как девушка, но с волосатыми ногами. А что было ночью Лухан не помнит…Голова болит, спина болит – задница не болит, это хороший знак, и презренной гомосятиной Лухан себя не чувствует, по крайней мере пока. Один раз не считается, так ведь? Ушел мальчик на диво тихо и скромно ,быстро одевшись, ненавязчиво оставив номер телефона, на последок чмокнув по губам – Лухан вспоминает это с легкой улыбкой, все таки могло быть и хуже, но с парнями это перебор явный, но в копилку воспоминаний, на всякий случай можно положить. Дальше опять пошли дамы, одна за другой, как на кастинг моделей и каждая почему-то не уходила утром тихо и ненавязчиво - все хотели продолжения, не смотря на то, что Лухан прямо заявлял про секс на одну ночь с самого знакомства. А потом в очередном баре, в потоках музыки и сизого дыма, Лухан опять встречает того самого парня… И в пьяном мозгу, что-то меняется - ну и что, что нет округлых изгибов и гладкой кожи (в заблуждении последнего Лухан вскоре убеждается лично), а наличие еще одного члена в кровати, приводит к выводу, противоположному голове – «один член хорошо, но второй тоже сгодится». И это как ни странно оказывается чистейшей правдой – только мужчина знает свое тело идеально (не все знают, но пофиг), да так, что без проблем повторит все свои эксперименты с другим телом. А Лухан млел от того, что некоторые хоть и визжали по ночам не хуже девчонки, но не просили любви до гроба после, да и относились к жизни попроще. Было пару исключений, но Лухан не хочет о них вспоминать. Прямо сейчас он приволок себе очередного безымянного мальчика с очередного безымянного клуба – неважно ни кто он, ни с кем он, важно только то, как он раскачивается на нем, как закусывает зубами нижнюю губу, и как протяжно стонет, когда Лухан слишком сильно сжимает его за ляжку, впиваясь кажется даже ногтями, так, чтобы этот мальчик запомнил его хотя бы болью. «Паренёк хорош, однозначно. Я бы с ним еще одну ночь провел» - одинокая мысль проскакивает быстро и теряется за очередным стоном «хорошего паренька» на нем, и Лухан отвлекается от мира всего и сразу, только удовольствие от этого тонкого создания сейчас на первом месте, возможно даже на всю ночь, Лухан не уверен, и он отвлекается настолько от всего, что когда замечает черную фигуру сидящую на подоконнике закрытого окна, не сразу осознает этот факт. Лухан бегло закрывает глаза, и открывает их вновь, но фигура ни куда не девается - это кайфовый глюк, Лухан уверен, что его подсознание нарисовало кого-то другого, кто должен быть сейчас на месте этого парнишки на нем, а не смотреть заинтересованно с окна. Точно глюк – Лухан сам закрывал окна, в этом он может поклясться на чем угодно, и никто бы сюда так тихо не пробрался, даже самый ушлый вор, особенно когда хозяин дома и занят, ох как занят. Парень на нем, стонет еще раз, и кончает сильно сжимаясь, что Лухана простреливает и болью и удовольствием сразу, но не успевает кончить, как паренек слазит с него, на кровать - довольный, с отдышкой, откидывается на мягкие подушки и кажется даже сразу засыпает. А Лухан офигивает – он не кончил!. У него эгоистичный чувак в постели, что себе получил, а вы простите – ручками молотите урожай и черная фигура на подоконнике, что почему-то не собирается ни сваливать, ни хотя бы пошевелиться. Лухан решает сначала помочь себе, потом вымести это в черном нафиг ну и парнишку заодно, подальше, офигел вообще. Раздражение на всё это возникает настолько быстро, что Лухан не осознает как бросает фразу в сторону черного силуэта: - Чего уставился? Отвернись, я дрочить собрался. - На здоровье, будто-то я тебе не даю.

***

Минсок – служитель Смерти, темный ангел, жнец – называйте как вашей душе угодно, или он или кто-то другой эту же вашу душеньку и заберут, без вариантов. У Минсока черные волосы, черные глаза и черный балахон с капюшоном, настолько глубоким, что даже нос не торчит наружу – он не может спорить с этими правилами «жнецкого приличия», но иногда Минсоку кажется что с рыжими волосами он был бы чуть симпатичнее. Хотя кому симпатичнее то? Людям? Другим жнецам? Люди видят его только перед смертью, и им совершенно плевать на все, кроме своих жалких жизней и причины своей кончины. Извечный вопрос «Почему я?» вызывает уже не то что раздражение, а усталое многозначительное «Потому что». А жнецы… Самовлюбленные скоты, в своем безразличии даже хуже адских шавок - всем есть дело только до себя, смертей и до собственных кос. Коса это головная боль любого жнеца, а в особенности Минсока. Коса – это сосредоточие душ, которые забирает жнец, ну понятно, что души потом изымаются и перерождаются вновь в новом теле, но с каждой поглощенной душой, коса растет и стает роскошнее. Именно коса, точнее ее размер, влияет на положение и статус, у Минсока оно не то что шаткое, но он в низах, не в самых глубоких, но таких, где лучше сидеть тихо и не лезть туда куда не просят. Минсок радуется, что у него уже хоть подобие серпа, а не нож как у новичка, но до настоящей косы, с длинной ручкой, изогнутым лезвием, острее чем самый острый предмет живого мира, узорами и демонической ковкой, еще не день и не два – эх… Какой то триллион душ, и пару тысяч лет и у него будет такая же… А пока, он будет тихо сидеть себе на своем выделенным под его попечительство клочке большого города, где больница одна на весь район и помирают люди скорее от скуки и раздольной жизни, чем от какой либо болячки. Земля поделенная на участки и каждый из них закреплен за отдельным жнецом, и как это везде конечно же – самые лакомые места (война, самоубийственные места) отданы тем, у кого коса, уже так забита под завязку, что уже и не растет больше, но они все равно гребут еще и еще – китам китовая жизнь. Ах, как Минсок не любит несправедливость, но систему деления на участки считает разумной - нет напряга как в улье, можно позависать в свое время или научиться чему-то новому, и особенно новое он узнает сегодняшней ночью. Минсок не спеша проходит сквозь окно многоэтажного дома, за жизнью молодого парнишки, которому суждено умереть от инфаркта не во время секса, но немного позже. Минсок не удивляется этому – инфаркт еще куда ни шло, некоторые вообще спермой давились, но удивляется очень сильно, когда на месте милой парочки и таких же милых стонов, видит двух парней. Минсок даже тормозит, с неожиданности – двести лет как жнец, а двух парней за сексом видит впервые. Не то чтобы впервые вообще, но на его опыте смертельной дороги, это точно впервые. И вот он должен забрать жизнь парнишки который стонет сквозь зубы и впивается ногтями в ляжку другого. Кхэм. И как оно? Минсок в некоторой растерянности даже приседает на подоконник и решает посмотреть шоу до конца – все равно пришел раньше намеченного срока, можно и отдохнуть с дороги. «Ух ты» - вырывается в мозгу неожиданно для себя, да с таким восторгом, что Минсок одергивает себя сам же, устыдившись этому – он не человек, чтобы вот так восторгаться страстью других. Минсок засматривается на выгибающуюся спину, на толчки снизу, на напряженные руки, что оставляют болезненные следы на ногах, что не замечает удивленный туманный взгляд на себе. Минсок углубляется в свои мысли наблюдая за этими двумя, как то зачарованно, необычно, даже хмыкая про себя когда паренек сверху, в наглую откидывается на кровати, сразу откидываясь в сон, и вздрагивает, когда «его подопечный» со злым выражением не кончив, собираясь закончить с собой сам бросает в его сторону злой зырк и раздраженное: - Чего уставился? Отвернись, я дрочить собрался. - На здоровье, будто-то я тебе не даю.