Gracias

В какой-то момент Родериху приходится признать, что вечерние вылазки к пляжу на машине, к которым питает какую-то неизъяснимую страсть Антонио, не всегда такие бессмысленные и утомительные. По крайней мере, у него есть возможность понаблюдать, как розоволикое солнце тонет в остывающей пучине сине-зеленой воды, и летний сумрак полупрозрачной фиолетовой вуалью опускается на золотисто-серый песок и на город, огни которого вспыхивают один за другим далеко позади них, за пределами их маленького мира на двоих, заключенного в салоне автомобиля. Испания отвез его к какому-то Богом забытому пирсу - кажется, что и в разгар дня здесь так же пустынно, как сейчас, и Австрия, к своему удовольствию, не видит никаких признаков частого пребывания здесь людей; все какое-то девственное, нетронутое, почти дикое, и даже шум накатывающихся на берег волн с венцами из серебристой пены кажется ему слегка другим – более нежным, ласковым. Дарящим непривычное, долгожданное спокойствие. Стекла опущены, и у Родериха по обыкновению мерзнут руки – он лениво растирает их друг о друга, прислушиваясь краем уха к тому, как Антонио безустанно чем-то щелкает; то включает печку, то выключает, то зажигает над ними свет, то приглушает музыку. Он мягко отталкивает его ладонь, настраивает комфортную громкость – не слишком тихо, потому что ему нравятся испанские исполнители – и плотнее оборачивает вокруг себя куртку любовника, сохранившую нотки аромата его любимого одеколона. - Это Пабло? – Родерих возится, пытаясь пристроить свои ноги и усесться поудобнее. Антонио низко урчит в качестве подтверждения и прикрывает глаза, слегка откидывая голову. Австрия наблюдает за ним, лаская взглядом знакомый профиль, а в машину закрадывается соленый морской ветер, игриво щекоча ему нос. У него есть подозрение, что не один он здесь влюблен в скулы Испании и готов без устали касаться их пальцами, после спускаясь к сильной челюсти, тронутой легкой, однодневной щетиной – последние оранжевые лучи солнца, на прощание сверкнувшего макушкой из-за горизонта, скользнули почти осязаемым, теплым кружевом по лицу Антонио прежде, чем раствориться в лиловом полумраке наступившего вечера и оставить их, наконец, наедине. Австрию душит какая-то необъяснимая нежность, с которой он прикасается холодными пальцами к теплой, почти горячей ладони любовника, что слегка вздрагивает от прикосновения, открывая глаза, темные, как зеленая яшма. - Прости, - без видного сожаления тихо роняет Родерих, тут же чувствуя, как Антонио ревностно обхватывает его руку своими ладонями. Он что-то мягко бормочет под музыку, кажется, даже подпевает – через пару минут Австрия может уже четко разобрать слова, и что-то даже понимает, обращаясь к своим старым, почти забытым знаниям испанского языка, который когда-то пытался учить; когда-то очень давно, когда скромная полоса золота окольцовывала его безымянный палец, осев непривычной тяжестью, и величие с налетом золота пьянило их не хуже хорошо выдержанного вина. - Quien diga que los sueños no se cumplen Que me explique como vivo en esta nube... - Как это переводится? – мягко перебивает австриец, и нос Антонио вдруг оказывается рядом с его виском, а сухие губы касаются уха. Ему невообразимо сильно хочется прижаться к боку любовника, смиренно опустить голову на неудобное, но теплое плечо, и ради возможности сделать это он даже готов сейчас попроситься домой, чего, в конце концов, так и не делает. - Объясните мне те, кто говорят, что мечты не сбываются, - у Испании заискивающий, дразнящий шепот, и его дыхание щекочет Австрии мочку уха, - как я живу на этом облаке?.. - в его волосы вплетаются знакомые пальцы – Родерих выдыхает всю свою любовь в поцелуй, придвигаясь ближе к краю сидения, чтобы было удобнее тянуться, но Антонио отстраняется так же быстро, как и привлек его к себе мгновение назад, и глаза его подернуты каким-то странным благоговением. Австрия млеет от этого взгляда, и скромно желает, что бы Испания всегда смотрел на него так. - Спасибо. Родерих растерянно моргает, а потом ему почему-то хочется рассмеяться, прижимаясь к чужому лбу своим собственным. - За что? - За то, что ты со мной. После стольких лет… - Антонио прикрывает глаза, вздыхает, обдумывая следующие свои слова, - Я уже вряд ли смогу вернуть былое величие, да и я этого больше не хочу. Но я рад, что смог в конце концов вернуть тебя. Нагретый металл скрытого под одеждой кольца на простенькой цепочке ощущается вдруг как никогда ясно, словно напоминая о себе, и Родерих давит в зародыше желание потянуться и коснуться его, пальцем обласкав ровную золотую поверхность, обделенную вставками из драгоценных камней и даже гравировками. Вместо этого он улыбается уголками губ и думает вскользь, между поцелуями, о том, что ему тоже следовало бы обратить свой взгляд к небу и сказать Богу, или Вселенной, или Судьбе, или всем сразу свое "спасибо", благодаря за то, что у них с Испанией появился еще один шанс в этом неустойчивом, переменчивом мире.