i'm mind

      Следствие продолжается одиннадцать месяцев. За всё это время Кайла Амнел, жизнерадостная и всегда улыбчивая девочка, меняется до неузнаваемости, и теперь любому человеку, мало-мальски знавшему её в прошлом, трудно разглядеть в этой спокойной, чересчур исхудавшей и вечно равнодушной заключённой хотя бы осадок от «ненормальной» Амнел. Признаться, даже мне трудно, поэтому я давно разбила оба зеркала в своей камере, благополучно сплавив его осколки в мусорные мешки охранников. Теперь я могу лишь поверхностно судить о том, как выгляжу: волосы чуть жёстче, чем раньше, но не спутанные и почти не секутся, значит, с ними всё в порядке; щёки исчезли, ярко выделив и без того заметные скулы, а ключицы, рёбра и чуть выпирающие кости видно и под одеждой, значит, я скинула вес; ногти продолжают расти, иногда слоятся и ломаются, значит, мне не хватает витаминов; губы…губы, вечно поджатые или искривлённые в усмешке, продолжают ветрить и иногда покрываются тонкой подсохшей корочкой кожи, значит хоть что-то во мне остаётся неизменным.       – Номер 19.03.Б2.       Понятия не имею, каким образом устроена схема исчисления и систематизации заключённых, и почему нельзя просто называть меня по имени, хотя ответ на этот вопрос кроется во взглядах каждого из команды Президента Петрелли: они не считают меня за человека и хотят доказать, что монстр, вроде меня, недостоин имени. Как будто я без них этого не знаю.       Шаги эхом разлетаются по длинному стерильному коридору, теряясь в общем шуме, создаваемом мной и охранным конвоем, разрастаясь до такой степени, что к концу этого своеобразного лабиринта может даже показаться, что тишина, встречающая тебя в следующей комнате, оглушает и сбивает с ног. Но на самом деле, с ног сбивает не тишина, а слабость, которая теплится в моём теле с того самого момента, когда недородственник Электры решает взять меня под своё крыло и продемонстрировать, кто на самом деле правит этим миром. Вот только Нейтан Петрелли забывает, что мир не ограничивается Америкой, и Штаты – всё, что у него есть. Он печётся о своей карьере сильнее, чем о семье, и когда-нибудь, – очень скоро, если честно, – неправильная расстановка приоритетов сыграет с ним злую шутку.       – Ноги, – Дебора, одна из медсестёр, ежедневно участвующих в унизительных для меня процедурах, указывает шокером на мои ступни, и я подтягиваю чуть запачкавшиеся штанины, демонстрируя отсутствие какого-либо оружия, которое я могла бы прикрепить к ногам. Один из правосторонних охранников быстрыми движениями рук «пролетает» по моему телу, задевая почти все не зажившие раны и ссадины, и я болезненно морщусь, когда не хватает сил терпеть боль. Его ладонь останавливается на рёбрах, и на секунду мне чудится резкий выдох сквозь зубы, но охранник удовлетворительно кивает, и я прохожу вперёд, в очередную застеклённую комнату, где меня ожидает Саманта. На самом деле, я не знаю, кого и как зовут: я просто придумываю им имена, потому что мне скучно обозначать их как Сучка_1 и Сучка_2, так что я в каком-то смысле проявляю к ним некое подобие вежливости. Саманта – самая неразговорчивая из сотрудниц штаба Петрелли. Даже проводя процедуры, она не считает меня достойной разговора с ней, поэтому мне остаётся лишь гадать, каким может быть её голос. Она бросает на меня выразительный взгляд, толкование которого вот уже одиннадцать месяцев остаётся для меня неясным: я никогда не замечала крайности в её отношении ко мне, грубости или животного отвращения, которое испытывают все остальные, но и добротой медсестра не отличилась.       Я аккуратно и быстро стягиваю с себя всю одежду, отбросив её ногой подальше к двери, и встаю посередине импровизированной душевой площадки, с трёх сторон закрывающей меня стенами. Пальцы я мгновенно сжимаю на право- и левосторонних поручнях, воскрешая в памяти подзабытое ощущение боли и неприязни, которое охватит меня всего через пару минут. Каждое моё утро начинается с насильственного и болезненного душа, который оставляет на моём теле всё новые и новые следы, каждый день я провожу в минимальном телодвижении, давая ссадинам поджить, каждый вечер я чувствую лишь притуплённое нытье синяков, но каждую ночь я знаю, что завтра всё начнётся снова. Словно в подтверждение моих мыслей струи прохладной воды пронзают меня, как несколько десятков клинков, а я проклинаю сотрудников лаборатории, потому что сегодня эти ублюдки явно пожалели на меня горячей воды. Длинные отросшие волосы прилипают к дрожащим плечам, а руки слегка сводит судорогой от той силы, с которой я держусь за поручни, но я мысленно считаю до тридцати и знаю, что как только я достигну последней точки, вода стихнет так же внезапно, как и была включена.

Один, два, три…

      Саманта поворачивается ко мне спиной и судорожно сметает со стола препараты и записи. Из-за воды и охватывающей меня слабости плохо видно, что творит эта сумасшедшая прямо на рабочем месте, но что-то в её панических движениях выдаёт страх. Она мечется по отсеку лаборатории, как загнанная в ловушку крыса, и это вызывает у меня подобие усмешки до тех пор, пока я снова не чувствую боль от затронутой ссадины. Я крепко зажмуриваюсь и выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы.

Девять, десять, одиннадцать…

      Саманта подбегает к пульту управления и нажимает на несколько кнопок подряд, то и дело поворачиваясь ко мне лицом, проверяя, на месте я или нет, и я ценю эту иронию: разумеется, я на месте. Единственный выход отсюда – к ней, но я не уверена, что медсестре хочется именно этого. Вода резко меняет температуру с холодной на горячую, и я расцепляю пальцы, позволяя хриплому крику вырваться из горла и утонуть в существующем шуме. Клубы пара мгновенно рассеиваются, а я снова понимаю, что кожа охвачена прохладой. Этот контраст сбивает меня с ног, и я бьюсь коленями о жёсткий кафель, обхватив себя обеими руками, что, увы, совсем не прячет меня от воды.

Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…

      Я поднимаю голову и вижу, как слегка полноватое тело медсестры летит в оградительное стекло, бьётся о него с глухим шумом и аккуратно сползает на пол, оставляя после себя следы крови, превращающиеся в весьма жуткие разводы на стекле. Первая мысль, возникающая в моей голове, – отстраниться назад. Но реальность такова, что отступать мне некуда, поэтому я просто сижу на месте, такая же мокрая, слабая, но заинтересованная. Мне ничуть не жаль Сучку_2, как ей не было жаль меня, но личность её убийцы не внушает мне ни страха, ни доверия: либо он пришёл сделать меня свободной, либо он пришёл сделать меня мёртвой.

Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…

      Охранник, который проверял мою одежду на наличие оружия, быстрыми шагами приближается к двери из пуленепробиваемого стекла и прикрепляет к ней что-то, ускользающее от моего взгляда, но инстинкт самосохранения подсказывает, что это «что-то» сейчас разнесёт эту чёртову преграду между ними и мной, и неизвестно, останусь ли я в живых. Я ниже пригибаюсь к земле, чувствуя боль от каждой ссадины, бросаю быстрый взгляд на порезы, оставляемые ежедневно на моих руках в качестве проверки действия сыворотки, которая блокирует мой дар, и понимаю, что сегодня я ещё не подверглась этой процедуре, но это абсолютно не гарантирует моё выживание. Я закрываю глаза, задерживаю дыхание и заканчиваю свой счёт.

Тридцать.

      Параллельно с отключением воды срабатывает бомба, и всё моё тело обдаёт потоком обжигающе горячего воздуха в тот момент, когда я всеми силами стараюсь обнять себя и исчезнуть. Огонь, клубы дыма, сработавшая охранная система и шаги нескольких человек, голоса которых звучат для меня, как и бывает при оглушении – размывчато, непонятно и отчуждённо. Одна из медсестёр накидывает на меня свой халат, скрывая мою наготу, а охранник подхватывает на руки и полностью игнорирует мои протестующие крики, когда его прикосновения причиняют слишком серьёзную боль.       – Мама, – я с удивлением смотрю на Дебору, прекрасно понимая, что именно ей принадлежит голос, но голова слишком тяжела для того, чтобы держать её на весу, и я опускаю её на плечо охраннику. То, что остаётся от Саманты, привлекает мой взгляд в ту же секунду, когда мы покидаем лабораторию: голова и открытый в ужасе рот, в котором не видно языка, даёт ответ на ранее заданный мною вопрос, и я понимаю, что никогда не смогла бы услышать голос медсестры, ведь она была немой. Длинный коридор кажется мне до невозможности коротким, может, потому что я передвигалась быстрее обычного, или потому что в какие-то моменты прохождения лабиринта я просто теряла сознание и не могла контролировать ситуацию. Но я прихожу в себя от холода, касающегося моей щеки: пол отъезжающей машины отрезвляет меня, а кочки, на которые мы то и дело налетаем, напоминают мне о том, что из-за синяков и ссадин моё путешествие будет долгим. Правую скулу обжигает огнём, и я рефлекторно тянусь к ней ладонью, понимая, что она вся в крови, но мне даже немного плевать. Больше всего меня заботят охранники и сбежавшая медсестра, вырубившая свою напарницу.       – Заканчивай, Иван, – сердце пропускает пару ударов, когда я слышу знакомое русское имя от одного из охранников, но я не позволяю себе тешить себя ложной надеждой, потому что ни в одном из моих спасителей, – а, может быть, убийц, – не вижу знакомого хитрого прищура весёлых глаз. Но вот один из парней щёлкает пальцами, и…       – Мама, – Герда аккуратно тянется ко мне рукой, и я замечаю, как сильно она похудела с момента последней нашей встречи: сейчас её скулы очерчены так же ярко, как у отца или брата, а взгляд…чёрт, в нём больше нет ни намёка на юношеский максимализм или тягу к спорам, моя Герда кажется слишком взрослой. В этот же момент чьи-то руки заботливо поправляют прилипшие к испачканным щекам волосы, и я чувствую, как девушка, – да, это определённо девушка, – аккуратно устраивает мою голову на коленях. Я фокусирую взгляд на её лице, понимая, что это Лис, и она тоже больше не похожа на смеющуюся и беззаботную девочку. Никто из них не похож.       – Держи правее, – властный голос мужа заставляет меня судорожно вздохнуть, что больше походит на всхлип, но сил повернуть к нему голову уже нет, и я просто закрываю глаза, всё ещё разбираясь, происходит это на самом деле, или Нейтан Петрелли нашёл новый способ меня уничтожить.       – Через три минуты пост, и, учитывая то, что мы только что подорвали их лабораторию, нам нужно прикрытие получше. Иван, подправь нам носики, мы должны выглядеть, как оперативная группа захвата, вырвавшаяся вслед за сбежавшей заключённой. Аларик, держи правее и объезжай чёртовы кочки, иначе Катрине придётся корпеть над твоей ссадиной на скуле, – я не слышу в голосе Электры злобы, но знаю, что за очередным ироничным замечанием она скрывает своё беспокойство и нежелание допускать хоть малейшую возможность того, что план провалится. Я неосознанно, – хотя, к чёрту, конечно же, осознанно, – тянусь рукой туда, откуда доносится до меня голос, и спустя какую-то долю секунды, чувствую прикосновение тёплых, но таких же подрагивающих пальцев. Ничего не осознавая и не желая удерживать себя в этом ослабленном и измотанном теле, я позволяю боли и истоме полностью поглотить меня, и впадаю в беспамятство.