— ... Ну вот например у меня тоже, ну, не все так гладко, как может казаться. У меня папа пил очень серьезно. Да у нас в деревне это, знаешь ли, не редкость. И было очень сложно, правда, было очень сложно. Ну ничего, ты знаешь, как-то вот пережили этот момент, ну, конечно благодаря маминому терпению, безусловно. Но как-то все сейчас наладилось, все хорошо. И будет все всегда хорошо. Ну, я к тому, что родителей не выбирают, понимаешь?
Как все, по-людски, не хуже других — крепко установленная планка держалась как прибитая. Должность повара в местной школе, муж — уважаемый на тракторном заводе человек, начальник цеха; дочка — отличница, умница, помощница и отрада. Крепкий дом с облагороженным приусадебным участком и огородом, старенькой марки, но ходкая машина, с деньгами не слишком густо, но и не пусто — жили даже во многом лучше других. Муж пил, конечно, как все — по праздникам, иногда с приятелями по выходным, а кто не пьет?.. Варя на удивление отчетливо помнила тот день, когда папа пришел не поддатый, как было принято выражаться, а именно пьяный — помятый, раскрасневшийся, едва держащийся на ногах, с устойчиво-душным запахом спиртного. Неслыханное дело — в будний день, посередине недели, да еще и за два часа до окончания рабочего дня. — Чего это ты набрался, с какой такой радости? — всплеснула руками мама, едва не выронив тарелку. — На работу как завтра пойдешь? — А нет у меня больше никакой работы, мать, вот так, — грузно поднявшись, тяжело выдохнул отец. — Посокращали нас. Им, понимаешь ли, новые технологии надо внедрять, а кто в этих самых технологиях ни в зуб ногой, тех, значит, и на улицу... — Ох ты ж господи... Да что же это делается? Ты ж на этом заводе... — и, тихонько причитая, мама потащила шатающегося отца на кухню — расспрашивать, успокаивать, убеждать. Следующий день — день Вариного рождения — прошел в молчаливо-мрачной сдержанности. Оживился отец только когда на столе оказалась знаменитая рябиновая наливка, а после откуда-то возникла и бутылка водки. К моменту, когда взрослые гости начали расходиться, а дочкины одноклассники и подружки еще не появились, дошел до той кондиции, когда тянет воевать со всем миром. Папа пошел воевать с самим директором завода. События покатились по наклонной — вечером папа явился еще более пьяный, злой и с внушительным синяком под глазом — видимо, разговора не получилось. Потом были еще беседы, объяснения, попытки извиниться, даже мама, игнорируя запрет, несколько раз бегала к новому начальству — без толку. Отец, поначалу бодрившийся, махнул рукой на все попытки бороться — ткнулся в несколько организаций, однако, новой работы не найдя, быстро опустил руки. И вся жизнь, как бывает у значительной части тех, кто оказался в подобной ситуации, сосредоточилась на дне стакана...***
В доме все реже пахло пирогами и булочками, все чаще — дешевым алкоголем; мама, отчаявшись воздействовать разговорами, сначала показывала отцу устрашающие вырезки из каких-то газет и журналов, ругалась, несколько раз вызывала врача, бегала к бабке Ульяне, по слухам, потомственной ведунье, даже принесла какую-то бутылочку с зельем — все без толку. Находила и выливала все заначки, прятала деньги, плакала, умоляла, напоминала про дочь, которой скоро поступать... Отец то кивал и соглашался, то мрачно молчал и отворачивался — любом случае через пару дней просветления все начиналось по новой. Все более-менее ценное из дома стало пропадать — практически новый телевизор, какой-то навороченный кухонный комбайн, подаренный маме на Восьмое марта, собственные золотые часы; затем настал черед машины. В борьбе и отчаянии, надежде и разочаровании время пролетело незаметно. Были и вялые заверения "да ладно, мать, все нормально будет", и скандалы за стеной, и возвращения под утро, и капельницы, уколы, мельтешение белых халатов, и завязки, и срывы... У Варвары вслед за экзаменами незаметно подошел выпускной. — Ну просто красавица, — растроганно приговаривала мама, оглядывая крутившуюся у зеркала дочь в легком летящем платье, которое шло ей необыкновенно. — И туфельки впору... Я тут с тетей Ниной договорилась, ну которая в салоне работает, она тебе по-свойски вполцены и прическу сделает, и накрасит... Как настоящая принцесса у меня будешь! Однако бала не получилось. Последний экзамен, сданный, разумеется, на "отлично"; суматошные обсуждения предстоящего праздника и его продолжения в небольшой местной кафешке; робкие мечты о танце с самым красивым парнем школы — обаятельным Ромкой... Но вся светлая радость погасла вмиг, когда, распахнув шкаф, не обнаружила ни платья, ни коробки с туфлями. Они с мамой еще в отчаянной надежде перевернули весь дом, но пропажу не нашли. А через полчаса явился отец — снова в дым пьяный и ничего не соображающий. В себя папа пришел только на следующий вечер. Заметив на кухне поникшую дочь, потер затылок, прокашлялся неуверенно. — А ты это чего, дочка? У тебя ж сегодня этот, как его, выпускной... Зашедшая в кухню мама, обычно сдержанно-тихая, зло, с оттяжкой полоснула мужа по лицу сырым полотенцем. — У тебя еще спрашивать совести хватает?! А кто вчера Машке Гришиной дочкино платье продал? Ты хоть знаешь, сколько я на него копила?.. Докатился, дочку родную праздника лишил! Мы вчера всех знакомых оббежали, думали, хоть кто платье одолжит!.. Совсем мозги пропил, ирод! И совесть пропил! — Да это как же... быть не может... не помню я ничего... — забормотал было отец, неловко закрываясь рукой. А потом, вдруг осознав, бухнулся на колени. — Прости, дочка, прости! Несколько дней отец ходил пришибленный, незаметный, из дома ничего не выносил. Мама разговаривать с ним отказывалась наотрез, смотреть и то не хотела. И даже когда, в очередной раз вернувшись с работы, заметила осколки ампул, шприцы, уловила медицински-едкий лекарственный запах, не дрогнула, спросила только устало: — Что, допился совсем, "скорую" пришлось вызывать? Смотри, загремишь в больницу, я навещать не буду. По-прежнему притихший муж вдруг схватил ее за руки. — А и не надо, мать, все, не надо... Зашился я, понимаешь? Ни капли в рот больше, даже по праздникам... Вот увидишь, вылечусь, на работу пойду... Все хорошо у нас будет, мать...***
На учебу в Москву Варю провожали как в дальний путь — никого, кажется, не смущало, что жить она первое время по-прежнему остается дома. Среди кучи вещей — сумки с одеждой, пакетов с учебными принадлежностями, свертков с домашней едой, Варе попался еще один — хрустящий непрозрачный пакет с трогательным бантом. И, развернув шуршащую упаковку, неунывающая, бойкая Варвара Захарова неожиданно зашмыгала носом: легкое, летящее, яркое, в пакете лежало точь-в-точь такое же платье, как то, к несостоявшемуся выпускному. А значит... Может, все и правда еще наладится?