До Кенсу никогда не любил дожди. Он никогда не любил слякоть и противную мерзлоту. Кенсу никогда не любил шумных людей. И затягивающую тишину… Она всегда была для него пугающей. Кенсу всегда любил Чонина, Ведь только он научил его тому, чего умел далеко не каждый: Слышать запах дождя.
Дождь противно бил по крыше беседки. Мгновенье растягивалось до нескольких часов, превращая пространство в никчемное обилие слякоти. Кенсу обожал эти часы и минуты, ведь только в это, свободное от мира всего время, он мог отдалиться от реальности. Погрузиться в свой собственный мир, где есть Ким Чонин. Теплый, вечно улыбающийся Чонин, что только недавно читал ему очередную философию о противном дожде. О его звуках, смешанных воедино с ароматом полыни. Слышать запах дождя может не каждый, но однажды, когда запах мокрого асфальта бил по разуму, а красота стекающих мелких капель, что грациозно растворялись во влажной земле, завораживали, Ким решил рассказать секрет, который он не рассказывал никому. — Чтобы услышать запах дождя, достаточно лишь влюбиться… Кенсу, укутавшись в свой теплый свитер, вздрогнул от звука неожиданно разбитого молчанья. Чонин всегда любил тишину. Он будто растворялся в пространстве, где не было ни единого звука, ни единого шороха. Если немая тишина была бы чем-то материальным, то До был бы уверен, что она была бы чем-то похожа на него. — Не люблю дождь и всё, что связанно с ним. Будь то звуки, запах и прочее, — мгновенно ответил замерший Кенсу, облизывая свои ледяные губы. — Дожди навевают тоску и холод. Возможно, я не прав, но мне кажется, что дождь олицетворяет грустные куски воспоминаний. Любовь же ассоциируется у меня с чем-то прекрасным. Вряд ли тоску можно услышать лишь в мгновенье прекрасного, согласись? С первого дня, как Кенсу встретил в этой самой беседке Чонина, он не перестает удивляться в резкости открытия глобального разговора со стороны Кима. Они познакомились лишь неделю назад, а До уже успел углубиться в проблемы вселенского масштаба. Только вот, сколько бы парень не думал, всё приводит к выводу, что не Чонин начинает глобальные вопросы, а сам Кенсу раздувает простые, на первый взгляд, словечки в что-то большее, превращая обычную фразу в часовой диалог. — Ты, милый мой друг, видимо никогда не любил, — прямолинейность и улыбка, что крыла в себе болезненный опыт своих лет, показывали всю зрелость разговора. — Да, ты прав. Любовь — это нечто прекрасное, но во всем прекрасном есть своя горечь и тоска. Подумай сам. Нет фильма, где любящие пары всегда были счастливы. Если, конечно, не считать фильмы, где в конечном итоге один из главных героев умирает… Ну или диснеевские мультики, в которых, кстати, тоже есть доля драмы. Достав из рюкзака горький шоколад, Кенсу упорными движениями отломил парочку плиток, засовывая почти сразу же в рот. Вкус немного горчил, но он уже привык. Ему нравилась эта легкая горечь черного шоколада. Чтобы понять всю тонкость вкуса, надо для начала осознать, что недостатки — это тоже плюс. Он любил фантазировать о былых временах. Любил купаться в собственных несбыточных грезах. Ему не нравилась нынешняя реальность, что отвергала его ранимое сознание. Кенсу нравился собственный недалекий мир, что так похож на реальный. В его выдуманном мире всё также лил остужающий дождь, и он всё также сидел под старой беседкой заброшенного парка, а рядом с ним всё также сидел уставший Чонин, что сладко сопел на плече у До. Дождливый ветер весело игрался с страницами пыльного романа Гессе, лежащего на сонных коленках Кима. Разве не это то самое «прекрасное»?Что в реальности, что в выдуманном мире, Кенсу почему-то полюбил дождь.
Слова утонули в звуках дождя, растворяясь где-то далеко в земле, что горчила полынь. Легкий поцелуй со стороны Кенсу был неуместным и довольно неожиданным. Он предвкушал кучу вопросов и извинений, но вместо этого обратился лишь в ответный, более страстный поцелуй. Влажность в одних касаний губ была сильнее, чем за приделами крыши беседки. Губы Чонина вкуса неприятных сигарет и выгоревших роз. Как ни странно, это же и олицетворяло Кима. Парень был будто пропитан взрослостью. На первый взгляд и не скажешь этого, видя только улыбку отчаянного мальца, но вы даже не можете представить, что можно пережить за двадцать пять. Это не понять каждому, но, возможно, даже сам Чонин не понимает этого. До был благодарен дождливому сезону за то, что свел его с Чонином. За то, что подарил ему личное прекрасное. Возможно, Ким прав, и в любви нет прекрасного без горечи, но, чтобы понять всю тонкость любви, надо осознать, что недостатки — это тоже плюс. — Как ни странно, я до сих пор не понимаю, — усмехнулся Кенсу. — Не понимаю любовь к дождю. — Это то, чего нельзя понять, — неосторожным шёпотом проговорил парень. — Это то, что нужно прочувствовать. Сейчас Кенсу вспоминает каждый фрагмент их отношений. Каждую улыбку, каждый смех, каждую историю. Все говорят, что это нормально, когда ты придумываешь воображаемую реальность, ведь только так ты можешь пережить трудные минуты своей жизни. Другими словами, скрыться от неприятного в себя. Все говорят, что будет легче, но когда наступит это «легче»? До протягивает руку за крышу и ощущает, как проворные капли бьют его нежную ладонь. Приятное покалывание в области груди затмевает острое ощущение дождя на своей коже. Судорожно вздыхая, Кенсу пытается вспомнить за что он так сильно ненавидел дождь. Тоска… Почему он так поздно понял, что тоска — это тоже отрывок из прекрасного. Он с осторожностью проводит мокрой рукой по губам, пробуя на вкус холодный дождь. Послевкусие отражает в воспоминаниях задорный смех Чонина. Его смущающую улыбку, его пухлые губы, его неоднократные поцелуи. От тоски к прошлому на глазах невольно выступают слёзы, но Кенсу улыбается. Он рад, что до сих пор помнит. — У меня кардиогранная амнезия, — перебил тишину Чонин в один из дней. — Это довольно редкая форма амнезии… Не знаю. Вроде помню, но в один миг забываю всё, что случилось в течении недели, месяца… По разному. Это случается довольно редко и эта болезнь не такая уж серьёзная. Ты не пойми неправильно! Это как после бурной пьянки, понимаешь? Я могу вспомнить, но… — Но? — Я не смогу уже чувствовать, — голос Кима прозвучал как можно тише, но, каким-то образом, для Кенсу эти слова прозвучали слишком громко и тяжело. — Знаешь, чувства построены на воспоминаниях. Кусочек за кусочком строится картина, а из картины уже чувства. — Это как бурная пьянка, да? — голос Кенсу дрожал, как осенний лист на клене. Он боялся. Вдруг завтра, через день или, может, прямо сейчас Чонин всё забудет. Забудет каждый вздох, улыбку, их разговоры, любовь. — Ты же можешь всё вспомнить! — На то она и кардиогранная. Она затрагивает не только мозг, но и сердце. И наша история будет для меня как очередной драматический фильм. Барабанная дробь по крыше была через чур шумной, чтобы по-прежнему служить успокаивающим. Каждый раз, вспоминая все фрагменты, ты понимаешь, насколько всё было важным. Насколько всё было ценным, но не ценимым. Если задуматься, то можно смело сказать: пусть больно, обидно и до жути неприятно, но Кенсу ни о чем не жалеет. Лишь о потерянных в небытие фраз, которые родились с уст Чонина, и которых уже, возможно, не вернуть. Если так подумать, то, на самом деле, глупо осуждать мир. Все действия, поступки и решения зависят лишь от человека. Осуждать надо не жестокий мир, а людей. Вы скажите: «Но есть судьба, написанная этим же миром». Лично Кенсу давно перестал верить в судьбу. Он верил в отчаянность, которая порождает надежду о судьбе. Надежда, что судьба ведет тебя только к тому, что сделает тебя счастливым. До Кенсу тот, кто потерял все и разочаровался в мире. Он тот, кто тысячи раз осуждал мир, понимая то, что виновен не мир. Лишь обстоятельства. Накидывая на себя теплый вязанный кардиган, он мысленно представляет, как за него это делают теплые руки Чонина. Как он вновь проявляет свою заботу в предложении: «Простудишься же!». Шмыгнув в улыбке, До мысленно считает сколько уже дней прошло с момента ухода Ким Чонина… Кажется, уже чуть больше года минуло. Почувствовав, как капли дождя медленно угасают, Кенсу немного опечалился. Каждый раз, когда прогноз погоды обещает дождь, хоть даже невыносимо моросистый, парень, даже не думая, приходит в это самое место. Сидя под облезлой беседкой с горьким шоколадом и своим собственным миром, ему и правда становится чуточку легче. Столько, сколько нужно, чтобы продолжать существовать. Вместо дождя улыбнулось солнце, тщетно стараясь выгнать тоску с сердца Кенсу. На сей раз Чонин пришёл с бутылкой дорогого вина. Алкоголь был как ни как кстати. Кенсу боялся признать, но он любил немного выпить в позволительные дни. Ладно, не немного. Ладно, не только в позволительные дни. Но пить вино с любимым человеком — вот что реально захватывает. До думает, что алкоголь существует для того, чтобы пить его с кем-то. Для того, чтобы на пережить все проблемы: работу, учебу и даже личную жизнь. Алкоголь просто закрывает глаза на несколько мгновений, позволяя поделиться с человеком всем тем грузом, что он нёс в одиночку. Человек должен делить свою боль с человеком, ведь так легче. Только вот Кенсу, насколько он помнит, всегда пил один. — Давай выпьем сегодня! — улыбнулся Чонин, стряхивая бутылку с вином. — Только я бокалы забыл, прости… Кенсу ничего не отвечает. Он лишь протягивает ладонь, будто выпрашивая стеклянную бутылку. С светлым смехом и немного смешным «айгу», Ким отдает в руки маленькому алкашонку недетский напиток. Он успел вычислить по его милому личику долю счастья, когда До отпивает маленькими глотками с горла согревающий алкоголь и возвращая его обратно к владельцу. — Вкусно? — поинтересовался парень, уже в другую секунду сам смачивая вкус дорогого вина. — Немного. Дождь всё также беззаботно лил, но теперь Кенсу не было холодно. Ему было очень тепло. Нет, это не из-за алкоголя, а из-за солнечной улыбки Чонина. — Давай поиграем в игру? — тут же спросил Ким. — Тот, у кого бутылка с вином — рассказывает факт о своей жизни. — Так по-детски… — усмехнулся До, закатывая глаза в сторону. — Но дети не пьют вино, — глотнул ещё мужчина. — Так как бутылка с вином у меня, то я начинаю. Кенсу хотел много услышать: почему у него такая болезнь, где он живет, кто его родители, но никак не мог спросить. Поэтому парень считал это огромной возможностью узнать чуточку больше, чем он знал ранее. — Я с пяти лет ходил на балет, — немного подумав, начал Чонин. — Танцы были всем в моей жизни. Я всего себя посвящал этому делу. Даже окончил консерваторию! — хвастался с ощутимой грустью парень. — Но, когда я добился успеха и был приглашен на главную роль в много ожидаемом балете, я на репетиции потянул связку. Мне сказали, что путь балета для меня закрыт… К сожалению. Кенсу видел, как любимый запивает горе алкоголем. Он видит, что говорить Чонину об этом больно, и именно поэтому До ему безумно благодарен за то, что тот решил открыться ему. — Ты типа балерун? — пошутил парень, чтобы хоть как-то взбодрить рядом сидящего. — Носишь лосины и всё такое? — Пей уже, — всучил в руки вино обиженный Чонин, скрывая легкую ухмылку. Кенсу постепенно увеличивал глотки, морщась от вкуса алкоголя. Облизав обкусанные губы, До невежественно посмотрел на Кима, перебирая все темы из его жизни, которыми он бы хотел поделиться. Но вот только все его истории грустные и мрачные. Без слёз не взглянешь, так сказать. — Ну… Мой отец бросил беременную мной маму, а сама мама живёт сейчас с новой семьёй. С новым мужем и новым сыном. Она сняла мне квартиру в шестнадцать лет и присылала ежемесячно деньги, — начисто сказал парень. — Мне кажется, я для неё как напоминание о болезненном прошлом. Но я знаю, что она меня любит. Пусть по-своему, но любит. Она чувствует ответственность за меня, поэтому и не сдала в приют. — Хреново… — Почему же? — усмехнулся Кенсу. — Я долго думал об этом: почему она меня бросила? Она любит нового сына больше, чем меня? Почему этому мальчику позволено жить с матерью, а мне нет? Вот такие вопросы меня мучили. И, знаешь, я нашёл ответ в глазах моей мамы, когда встретил её спустя пять лет. Это не передать словами. Они просто говорили, что ей жаль, что она меня любит и рада видеть, что она… — Счастлива? — Да. До кажется, что, пусть на миллиметр, но они к друг-другу приблизились. Это вино, звук дождя и теплый разговор их сблизил. Помог понять, что теперь они не одни в этом сером мире. Теперь у них есть дождь и «они». И, наверное, это осознание для обоих было важнее, чем простое «я люблю тебя». — Станцуй, — сквозь дождь приказал опьяневший До. И Чонин улыбнулся, благодаря сотню раз за такую невежественную просьбу. Он плавными движениями снял теплое пальто, медленными шагами идя вперед, за пределы этой беседки. Когда капли дождя обволакивали белоснежную рубашку Чонина, он начал танцевать. Каждое его движение, прыжок и эмоция говорили больше, чем слова. Если сказать, что он танцевал красиво — прозвучит как оскорбление. Он танцевал так, будто рассказывал Кенсу свою историю. Свои взлеты и падения. Он просто танцевал, а на глазах До накатились слёзы, стекающие также изящно, как и капли дождя по запястьям Кима. Кенсу многого не понимает, но теперь он знает точно: всё, что существовало именно в этот момент — это их безграничная любовь к друг-другу. Капли дождя стекали по белоснежному лицу Чонина, сливаясь с искренними слезами. Вспоминая этот день, Кенсу несколько раз спрашивает себя: почему он не рассказал и не спросил больше? Такое чувство, будто он не знал о Чонине ничего, но одновременно знал всё. Это ощущение не давало покоя, мучая парня до последнего. Как бы пошло это не звучало, но в тот день До почувствовал себя единым целом с Кимом. Будто он погружается в загадочный мир своего любимого. Кенсу, даже после исчезновения Чонина, пил. Пил соджу, вино, пиво, шампанское, но именно то вино было слаще всех алкогольных напитков. Нет, не из-за того, что оно дорогое. Просто он пил его с любимым. До, как маленький ребенок, накручивает на палец локон своих коротких волос. Столько воспоминаний таится в этой головке, но лишь некоторые, которые связаны с именем: Ким Чонин, навивают теплоту и любовь, грусть и тоску, заботу и понимание. Столько всего в одном человеке, но это же и делает его уход более ощутимым. Наверное, в прошлой жизни Кенсу спас страну, раз Бог подарил ему Ким Чонина. Наверное, в прошлой жизни Кенсу предал Корею, раз Бог отнял у него Ким Чонина. Услышав, как Чонин чихнул, малыш До резко прервался со своей книги на простуженную особу. Он выглядел совершенно здорово, но насморк был заметен с первого взгляда. — Ты заболел? — поинтересовался влюбленный парень, коснувшись красного носа Кима. — Нет, аллергия, — сказал в нос парень. — Не о чем волноваться. Но До волновался. Он не мог не волноваться, видя, как Чонин хватает воздух ртом. Чувство беспокойства было выше осознания того, что он даже не знает аллерген Кима. Возможно, если убрать возбудитель, то и аллергия исчезнет, так? — На что у тебя аллергия? — На пыль, — смело ответил парень. И тогда мальчик окончательно позволил беспокойству заполнить сердце тоской. От безысходности хотелось заплакать. Но больнее было осознание того, что, на самом деле, Кенсу мало что знает о Чонине. Какой любимый цвет, как учился в школе, что любит из еды, да даже просто где живет. Всё это заменяет факт кардиогранной амнезии и любовь к дождю. Не равноценный обмен, не так ли? — В такие моменты ты и можешь услышать запах дождя, — загадочно улыбнулся Чонин. — Признайся! Ты же научился слышать запахи? До лишь слега нахмурился и облизнул пересохшие губы. Он до сих пор не понимает метафоры «слышать запах дождя». Может, это какая-то древняя мудрость? Или что-то вроде сравнения… Да он, черт возьми, даже примерно не знает, что именно это может значить! — Нет, — кратко ответил Кенсу, склонив голову. — Так я и думал! — засмеялся Чон. — Итак, моё солнце, закрой глаза и представь то, что ты любишь больше всего на свете, — Кенсу послушно прикрыл веки и вспомнил лишь улыбающееся лицо Чонина. — Какие запахи у тебя ассоциируются со мной? — Как ты узнал, что это ты? — распахнул глаза парень. — Так какие? — Пыль от книг, сигарет, высохших роз и… — Запах дождя, верно? — Да… — Вот это и называется «слышать запах дождя». Ты слышишь лишь имя и ощущаешь, как запах дождя кружит твою голову. Или, например, ты запомнил, как твоё любимое место пропахло насквозь цветущими лилиями. И как только ты услышишь, как кто-то начнёт говорить о этом месте, ты вспомнишь лишь эти лилии. Ты понимаешь меня? — С трудом, — ответил Кенсу. — А как же: «Чтобы научиться слышать запах дождя, достаточно лишь влюбиться»? — А кто сказал, что я говорил о человеке? Поджав зубы, До воображал, как знакомит дорогого человека с родителями. Как они проводят вместе Новый год и как Кенсу дарит ему теплые носки, а Чонин обручальное кольцо. Как они бы уехали в Америку, завели бы два пушистых кота, усыновили милого мальчика и купили маленький дом на окраине города. Как бы ругались каждый день из-за бытовых проблем, как ложились бы в одну теплую кровать каждую ночь, как Чонин сидел бы за обеденным столом с квадратными очками, семейных трусилях и с позавчерашней газетой в руках. До не раз задумывался как бы сложилась их жизнь, но одновременно понимал, что мысль о том, что «могло бы быть» ничего не изменит. Не вернет ему Чонина, не вернет ему его улыбку, не вернет глобальные вопросы и слова. Слова, что превращались в предложения, которые эхом отдавались в продрогшем сердечке. Зачастую, великий наш враг — наши мысли. Мы загоняем себя лишь одними грёзами настолько, что начинаем существовать с памятью о них. Мы превращаем одними мыслями мир в сущий ад. Нас держит в плену собственных ограничений только мысль о том, что, возможно, мы совершим ошибку. Иногда стоит отключить разум, ведь вороша прошлое, ты не только ничего этим не изменишь, но и вымотаешь самого себя. — И как давно ты «такой»? — спросил сквозь звук дешевой зажигалки Кенсу. — Какой? — посмеялся Ким с никотином в зубах. — С памятью, как у рыбы? — Я не это хотел сказать. — Я знаю. Чонин одним затягом наполнил свои легкие ядом, который бережно успокаивает бурные нервы. Он долго не выдыхает, будто стараясь согреться в этот холодный дождливый день. Глаза бегали по просторам беседки, боясь вспомнить былые времена. Кенсу даже примерно не понимает насколько тяжелый вопрос он задал Чонину. — Два с лишним года, — на выдохе сказал Ким. — Это случилось, когда у моей жены нашли рак. — У тебя была жена? — Да. Чонин курил нервно, морщась от каждого глубокого затяга. Вспоминать всё это было для него мучительнее, чем нести груз за ответственность забытых чувств. — Я её ненавидел, таил обиду, но одновременно любил. Она была всем для меня, — Кенсу видел боль в дрожащих руках Чонина и в его взрослых уже неулыбающихся глазах. — Мы хотели завести ребёнка, как любая супружеская пара, но у нас никак не получалось. Мы старались сделать всё возможное: я ходил по врачам и пил особые лекарства. Но вот мы решили, что она тоже должна пройти обследование, и позже выяснилось, что у неё бесплодие. — Мне жаль, Чонин… — Понимаешь, она всегда улыбалась. Всегда. Я не видел её боли или страдания. Я не знал насколько сильно она страдает. Это стало для неё огромным стрессом, который она держала в себе долгое время. В итоге стресс выдал рак почек. Но, знаешь, она даже тогда не переставала улыбаться. Она проходила лечение, хваталась за жизнь, но я видел её уставшие от жизни глаза. Я до сих пор помню тот взгляд, который говорил: «Почему именно со мной?». И когда нам сообщили, что рак выработал метастазы, которые захватили печень, и нужно быть готовым к худшему, она мне сказала на кануне её смерти лишь два слова:«Прости меня». Я стал осознавать, что всё это время её мучило то, что она не может подарить мне ребёнка и даже здоровую жену. Я почувствовал себя полным дураком из-за этого. Надо было больше говорить как сильно я её люблю… — на глазах парня виднелись крупные слезы, но он лишь потушил окурок от сигареты. — Я хотел всё забыть. Я хотел забыть это чувство, но одновременно не хотел забывать её. Я молил всех богов, чтобы лишили меня чувствовать, но вместо этого они мне подарили это наказание. И вот прошло уже так много времени. Кенсу сменил нелюбимую работу на ещё более ненавистную, но достаточно прибыльную, купил новую двухкомнатную одинокую квартиру и завёл мохнатую собаку с кличкой «Джеки». Он старается двигаться дальше, но, почему-то, как бы До не старался, он всё равно приходит в эту самую беседку. Кенсу приходит, когда множество капель ноющих туч увлажняют землю, а лучи солнца прячутся под пушистыми облаками, лениво отдыхая от каждодневной работы. Он чувствует, как потихоньку замерзает. Нет, не физически, а морально. Его душа продрогла до ниточки, желая скорее согреться в лучах любимого солнца с фамилией Ким. Пусть Чонин и был в его жизни каких-то ничтожных два месяца, но эти два месяца были счастливее всех двадцати четырех лет. «Кажется, дождь заканчивается» — подумал Кенсу, видя, как количество капель постепенно уменьшается. Кенсу очень удивился, когда увидел перед собой запыхавшегося Чонина с букетом благоухающих алых роз. Внутри было тысячи эмоций, видя двадцать с чем-то роз, До хотел сказать столько, что язык заплетался, но вместо этого он лишь легонько улыбнулся и сказал тихое, но такое нежное: — Спасибо. Это впервые, когда Чонин дарит цветы Кенсу, и поэтому мальчишка чувствует такой новый для него восторг. Но почему сегодня? Вроде, сегодня не день рождение, не Новый год, так что? Какова причина сюрприза? — Раз уж со мной у тебя ассоциируются розы, то пусть уж они будут напоминать обо мне каждое утро в твоей квартире, — ответил на немой вопрос Кенсу. — Выгоревшие розы, — подправил его парень с шуткой. — Ассоциируются выгоревшие розы. — Хочешь, подожжем прямо сейчас? — посмеялся Чонин. — И будут тебе выгоревшие розы. А, может… — Я люблю тебя. На удивление, Чонин отреагировал на резкое признание спокойно. Он лишь сильнее ухмыльнулся, кусая от смущения нижнюю губу. Кенсу давно обнаружил то, что они встречаются уже добрых полтора месяца, а ещё ни разу они не сказали друг-другу эти три важных слова: «Я. Тебя. Люблю.» А ведь, возможно, это может быть их последним днём и мозг, и сердце выкинет его, как какую-то игрушку. Ну, кратко говоря, просто перестанет любить, что-то чувствовать. И Кенсу думает, что если бы Чонин просто забыл, то было бы немного легче. — Не хочешь завтра сходить куда-нибудь? Не только в эту развалившую беседку. Например, ко мне. До прекрасно понимал, что обыкновенные фильмы и разговоры о политике не входят в понятие: «ко мне». Он ясно понимал, что именно Ким имел ввиду. Пусть он и сказал это без капли неуверенности, но Кенсу знает, что следующую ночь он проведёт точно не у себя в одинокой квартире. Именно осознание этого побудило Кенсу еле прикрикнуть: — Я согласен! Боже. Это прозвучало настолько отчаянно, что парень был готов сгореть со стыда. — Хорошо, — усмехнулся взрослый Чон, смотря на совсем ещё малыша. — И… Я тебя тоже очень сильно люблю. Это был последний день, когда они виделись. Как бы иронично это не звучало, но на следующий день Кенсу ждал до последнего, надеясь, что его Чонин придёт. Сидя под деревянной беседкой заброшенного парка, До наблюдал за играющими лучиками солнца и довольно сухой землёй. Погода была слишком прекрасной, чтобы предвещать хорошие новости. В тот день Кенсу ушёл домой с рассветом. Поникший, брошенный и забытый. И пусть это и смешно, но до сих пор До приходил с малейшей надеждой вновь встретить полюбившего парня, что умел «слышать запах дождя». И вот последние капли дождя синхронно упали на землю вместе с слезами расстроенного Кенсу. Обиженно шмыгнув носиком, он нежно улыбнулся, думая, что если бы эту картину увидел Чонин, он бы посмеялся, назвав его через чур глупым и добавил бы: «Ты что, Хатико?». Но он не глупый. Он лишь сильно влюблён. Выходя из беседки, До ступил на мокрую землю, следя, как белоснежные кроссовки медленно покрываются слоем грязи. Тоска охватывала все мысли, бегающие в голове. Мир стал серым и безразличным, но… — Кенсу! — с запыхавшимся легкими крикнул до жути знакомый голос. На глазах вступили невольные слезы, ведь только от одного голоса резко в сознание врезался лёгкий запах дождя, пыльных книг, ядовитых сигарет и выгоревших роз. — До Кенсу! — повторился парень, заставляя отбросить мысль, что всё это ему лишь вновь мерещиться. Медленно оборачиваясь, До увидел в десяток метрах от него вспотевшего от недавней пробежки Кима. Он выглядел таким несчастным, таким родным. Будто он вернулся в прошлое. Будто вновь все по-старому. Как бы не старался, Кенсу не мог поверить своим глазам. Сначала Чонин аккуратно, маленькими шажками, будто боясь спугнуть обиженного мальчика, шёл навстречу к любимому, а потом со скоростью ветра подбежал к застывшему Кенсу, обнимая его так, будто хочет затолкать его к себе внутрь. — Прости, — в голосе Кима была слышна дрожь, но он был все таким же низким и согревающим сердце. — Я немного опоздал. Воздух застрял в бронхах, не позволяя легким переводить кислород. В глазах медленно темнело, а пальцы замерших рук онемели до синевы. В голове была пустота, только тепло любимого человека заставляло сердце биться настолько сильно, что его стук был слышен за несколько сотен километров. Лишь один мгновенный вопрос заставил Кенсу опомниться и произнести: — Ты чувствуешь? В ответ только скрип зубов и неровное дыхание. Всё это дополняло лишь угнетающая аура, которая бесчувственно мучила До. — Прости. И Кенсу с колебанием обнял в ответ того, кого он ждал столько времени. Нет, не из-за обиды или разочарования, а скорей от счастья, от облегчения и, возможно, даже от неожиданности, До с криком заплакал. Он ревел так громко и так болезненно, как только мог, срывая свой тонкий голос. Кенсу был рад, что Ким вернулся. Пусть он не ощущает то, что ощущал раньше, но он вернулся. А значит, что воспоминание сильнее. Чонин лишь сильнее сжимал хрупкое тельце в крепких руках и мысленно проклинал эту чертову болезнь за то, что заставляет его извиняться. Дождя не было, но осталось сладкое послевкусие влажных фрагментов их совместного прошлого. И, наконец, Кенсу познал фразу: для того, чтобы услышать запах дождя, достаточно лишь влюбиться.