Он прекрасно понимал, что заколки — лучшее, что можно преподнести этой фурии. Фурия же знала наперёд, с какой силой она бросит драгоценный подарок в обидчика.
Её будуар — просторная восьмиугольная комната с багровыми драпировками на стенах, которые никогда не видели света. По разным углам, словно вырисовывая узор, стояли ароматические свечи, и их мягкий, слегка приторный призрак погружал любого гостя в наслаждение, близкое к опьянению. На огромной круглой кровати, что была едва видна из-за тяжёлых вишнёвых штор, расписанных золотой нитью, виднелся кончик пушистого белого хвостика лесной норвежской кошки. Единственное окошко, которое могло бы разрушить эту имперскую тьму, было завешено угольно-чёрным экраном, не пропускающим ни единого лучика света, который мог бы осветить сидящую перед туалетным столиком миледи. Её тонкие белые пальцы с превосходными блестящими ноготками осторожно оглаживали большую табакерку, инкрустированную золотом. И всё было погружено в тишину, и даже шелест шелков отдавался в голове громким, надоедливым эхом. — Госпожа, — шепнула зашедшая в комнату молодая девушка, не посмевшая наступить на толстый турецкий ковёр. — Госпожа, пришёл камердинер месье Рутвена. Послышался тяжёлый, удручённый вздох, и девушка у зеркала, не поворачиваясь, слегка подняла свою белоснежную руку и небрежно махнула ей. — Если он пришёл с приглашением лорда на обед, то вышвырни его, как бездомную собаку. — Госпожа, мы не знаем, приглашение ли это. Он передал посылку. Глаза девушки вспыхнули яркими звёздами, а сердце затрепетало. Она прикоснулась к своей переносице, словно изнывая от усталости и головной боли, а затем отвела руку в сторону и раскрыла ладонь, требуя письмо. Служанка тотчас повиновалась, неохотно ступила на дорогой ковёр и отдала госпоже аккуратный конверт, чёрный с красными узорами. Девушка отослала служанку за остальной посылкой. В её светловолосой голове пронеслись мириады мыслей на этот счёт, и все они кружились, словно снежинки, вокруг этого наглеца, Рутвена. Негодяй поступил правильно, решив избежать прямого конфликта, но таким образом он нанёс ей страшную, невыносимо горькую обиду, загладить которую не представлялось возможным. Вероника принялась разбирать свои флаконы и гребни, раскладывая их по разным ящичкам. Волнение, странное для этого дома, охватило её запятнанную капризами душу, и на секунду показалось, что великолепный конверт дрожит в тонких руках. Красные маки распустились на её щёках. Вскоре служанка вошла с двумя коробками в руках, завёрнутыми во всю ту же чёрную бумагу с красными узорами. Вероника велела положить подарок на её столик, на расчищенное место. Как только робкая служка удалилась, покрепче закрыв дверь, девушка испустила шумный вздох. Она схватила серебряный нож для писем, который специально держала в своей комнате, и развернула графитовую бумагу. Она перевернула конверт, и из него, прямиком на её колени, скрытые белым шёлком, ярким пунцовым снегопадом упали аккуратно срезанные лепестки красной камелии. Она дрожащими руками развернула письмо.«Миледи, Порой мне кажется, что Вы для меня — недосягаемая звезда „Паутины“. Мне горестно, потому что я имел случай запятнать Ваш свет и Вашу честь. Мой проступок чудовищен и отвратителен, и я, право, не имею ни малейшего понятия о том, как загладить перед Вами вину. Я не смею надеяться на то, что Вы когда-либо согласитесь вновь пойти со мной в оперу. Боюсь, я навсегда утерял Ваше доверие, и лишь одна мысль об этом разбивает моё сердце. Моя драгоценная Вероника, я прислал Вам, по моему скромному мнению, вещи совершенно бездарные, однако я никогда не умел выражать свою любовь подарками, и посему я пишу к Вам письмо. Я искренне сожалею о том, что Вы не застали меня тогда в ресторане, и, будь моя воля, я бы сжёг их все, чтобы один их вид не огорчал Вас. Впервые мне не подобрать слов, выражающих всю глубину моего чувства и моего сожаления. Я не прошу Вас о прощении, но я молю Вас о том, чтобы Вы не бросили меня в свою немилость!»
И это письмо, что так грубо обрывалось и не подписывалось никаким приглашением, произвело на Веронику столь сильное чувство, что аромат свечей в секунду показался ей невыносимо ярким и удушающим, их пламя резало её влажные глаза с крестообразным зрачком, а белёсые шелка платья, расшитого серебром, стали неожиданно тяжёлыми и плотными, они до крови натирали её кожу. Дрожащими руками она схватила нож и вскрыла первую, совсем крохотную, посылку одним резким, но изящным движением. Внутри, как и подсказывало её сжавшееся сердце, оказались скромные подношения Рутвена, словно дары восхваляемой богине. В обрамлении лепестков белых роз лежали три крупные заколки из граната в форме цветков излюбленной благоухающей камелии; там так же была маскарадная маска из чёрного кружева, украшенная капельками рубина у правого глаза. Вероника рассматривала украшения взглядом опытного ювелира, и не сдержалась примерить дорогую гранатовую заколку, которой она убрала свою короткую белёсую прядь, обрамляющую лицо. Во второй коробке оказались чёрные витиеватые туфли, украшенные на носочках красными розочками, которые Вероника встретила очарованным, влюблённым взглядом. Она осторожно положила туфли на пол, решив их примерить чуть позже, и с неприличным удовольствием опустила руки на дно подарка, с нежностью ощупывая складки нежнейшего муслина. Она встала из своего роскошного кресла, и ощутила болезненную слабость в ногах. Распахнув глаза, она схватилась за края стола, боясь упасть на пол. Она увидела чёрный корсаж, расшитый крупными красными узорами, и, осторожно взяв его, она вытянула из коробки аккуратно сложенное платье, пышное, словно павлиний хвост, и похожее юбкой на выдранные вороньи перья. Она ахнула, прижав его к груди, и не смогла найти слов восхищения, лишь странное мурлыканье, похожее на кошачье. Она торопливо подбежала к двери из орехового дерева, прильнула к ней ладонями и грудью. Вероника не могла ровно дышать, и её тело охватил странный жар, сравнимый с лихорадкой. Она трижды повернула ключик в замке, а затем случайно уронила его. Затуманенный взгляд не сразу заметил его на узоре ковра, но её это уже не волновало. Она выпрямилась, и с плеч соскользнул атласный белый халат с золотистой отделкой. Девушка впилась в переднюю шнуровку платья, и через полторы минуты оно точно так же упало к её обнажённым ногам. Вероника чувствовала, что по её нагому, ещё не до конца высохшему от недавнего купания, телу растекается жидкое пламя, которое вскоре вновь прилило к щекам. Она скользнула взглядом по своему отражению в огромном длинном зеркале, что стояло прямо напротив кровати, и удивилась тому, насколько её тело покраснело. Девушка взяла свой муслиновый подарок и закрыла им себя перед разоблачающим зеркалом. Странная детская радость засверкала в её янтарных глазах, и, хищно улыбнувшись, она принялась кружиться по комнате, наплевав на брошенные под ноги шелка. Неровно остриженные кончики её белых, словно мел, волос взмывали вверх и тут же сменялись мягким чёрным подолом нового платья, украшенного кружевом. И казалось, что в этом воздухе, пропитанном свечами, тканями и сверканиями каменьев на новых заколках, растворяется вся злость Вероники, которая пришла от подарка в восторг. Конечно, не смотря на улыбку, обида всё ещё сидела в ней противным, не вырванным корнем, и средство для его уничтожения было лишь одно — пламень. В воодушевлении, похожем на сладкое вино, она схватила со столика трогательное письмо, написанное Рутвеном в порыве отчаяния, и поднесла его к одной из свечей. Как зачарованная, она наблюдала за тлеющим углём бумаги, за растворяющимися витиеватыми буквами, за пеплом, что, словно прах, сыпался на стол, ковёр и её ступни. Жара она не чувствовала — для вечно холодной, она кружилась в танце чувств и тепла, которые смешали в себе понятия страсти и боли. Письмо растаяло, словно воск, и аккуратные пальцы Вероники покрылись неприличной краснотой, портящей естественный румянец.***
— Mon père, где же Вы? — протяжно и нарочито громко спросила Вероника, спускаясь по роскошной лестнице. — Mon père! Увидев отцовскую фигуру, она подбежала к нему, словно окрылённая. Её сладостная улыбка и пытливый взгляд насторожили главу семьи, но он обронил лишь короткое: — К кому идёшь на ужин? — он легонько пощупал соболиный мех, которым был подбит её плащ. — Откуда у тебя эта заколка? Вероника слегка покраснела, хотя и оставалась такой же невозмутимой. — На днях мы крупно поссорились с лордом Рутвеном. Мы тогда договорились встретиться в ресторане и поехать после этого в оперу, но, как оказалось, он неправильно согласовал время, — она разгладила складки на плаще и аккуратно шагнула к парадной двери. — Эта заколка — его раскаяние. — Ясно. В таком случае, передай лорду моё приветствие и сожаления о том, что сегодня я не смогу тебя сопроводить. Приятного вечера. — Благодарю, mon père, — девушка присела в реверансе и простилась с отцом. Уверенной походкой, которую лишь красили новые чёрные туфли, она направилась к парадной двери, и лицо её озарила улыбка, сравнимая с улыбкой лисы, забравшейся в букет красных камелий.