***
Во мне кровь саамов-оленеводов. С Его стороны было слишком неосмотрительно это упоминать. Много лет я играла роль глупенькой полицейской, не зная, что жизнь обратит её прахом... Он зря не прикончил меня, когда выпадала такая возможность. Я думала об этом, рыская по диким и пустым окраинам, когда закат привнёс багровые оттенки снежно-белому, а небо затянуло тучами над головой. Необходимо было завершить всё прежде, чем пурга похоронила бы следы в снегу. Я глубоко вдыхала его запах, пробовала вкус – искала так, как завещали предки, чья охота была не забавой, а надёжным средством, чтобы выжить. Наконец, во многих милях от людского поселения мне повстречался северный олень. Излишне юный, чтобы дать отпор врагу, но подходящий для моего замысла, он доверчиво шёл к человеческим рукам. Мы были очень схожи: навсегда отбившиеся от родного стада и плутающие по снегам. В каком-то из несуществующих миров нам бы позволили не расставаться и делить дорогу вдоль безлюдной ледяной степи. Когда-нибудь… – Мы… станем целым, – прошептала я ему и смолкла насовсем. Слова не могут выразить и доли сожаления… Одной рукой оглаживая его спину, я второй достала подготовленный клинок и резко им пронзила основание массивной шеи. Оленёнок попытался вырваться, но лишь помог мне и и свалился наземь, истекая кровью. Я упала следом и накрыла его тело, выжидая, пока судороги стихнут. Он отчаянно цеплялся за существование, но не сумел бы переспорить острый ритуальный нож. Я чувствовала под щекой, что грудь вздымается слабее, видела, как закатились мечущиеся глаза, а ноги отбивали свой последний ритм. Должно быть, в мыслях он уже бежал отсюда со всех ног. Однако для меня всё только начиналось. Я вытащила кинжал и воткнула в грудину, ведя его лезвием вниз. Тугая и грубая плоть поддалась неохотно, а из-под шкуры повеяло смрадом парной требухи, притуплявшемся на морозе лишь самую малость. Я сделала пару попыток согреть задубевшие пальцы: в дальнейшей работе важна была аккуратность. Пробормотав слова знакомых заговоров, я засунула обе руки в брюшину и достала сквозь надрез на диафрагме слабо бьющееся сердце. Оно довольно крупное, выталкивающее из артерий кровь ярко-алого цвета. Стало быть, мною всё сделано верно. Дрожащей рукою я поднесла сердце ко рту и вонзилась в него зубами. От вкуса железа мутило, и я постаралась глотать, не жуя, чуть было не подавившись. Проделать всё это, зажмурившись, не выходило, хотя из-за слёз я не видела большую часть. Они сбегали по щекам горячими потоками, которые я не могла сдержать, как ни пыталась. Теперь нам никогда не бороздить вдвоём бескрайние просторы, ведь я обрекла нас на другую участь, о которой было невозможно думать, не усугубляя подступающую тошноту. Я выдвинулась в Фортитьюд ближе к полуночи, когда шанс встретить его жителей стал мизерным. Там, словно призрак, я брела по засыпающему городу, как никогда уверенная в том, куда иду.***
Медведь, поживившийся человечиной, не становится человеком, но часть его жертвы всегда остаётся внутри у свирепого зверя. Охотники, забивающие медведя, уверены, что поглощают животные силы и ярость, хотя утоляют лишь собственный голод. Меня приучили нащупывать эту тонкую грань, посему дух убитого мною оленя отныне метался во мне, причиняя невыносимую боль. Я очень надеялась, что смирение скоро наступит, и он перестанет противиться. Чтоб свыкнуться с пленом, ему нужно было какое-то время, которое я не могла уделить. Изо всех сил я внимала несвойственным для меня ощущениям, а когда те велели держаться подальше от хищника – направлялась вперёд. В этот раз я нашла, что искала, в уже опостылевшем кабинете у Мунка и Хильдур. Столь знакомые останки восседали в кресле прошлых двух градоначальников. Казалось, на многие мили вокруг существуем лишь мы, и в моей голове появилась случайная мысль, что я прежде не видела тебя спящим. Теперь никогда не увижу. При взгляде на меня усмешка на твоём лице сменилась озадаченностью. Сказать по правде, мой тогдашний вид – в запекшейся крови и с мехом, пропитавшимся невесть какими содержимыми звериного нутра – мог испугать даже крепкого северянина. Если б сидящее передо мной существо сохранило что-либо от человеческой сути, то не решилось бы приближаться. Однако в следующий миг привычное лицо нависло надо мной так низко, что я осязала кожей Его нервное дыхание. Склоняясь всё ближе, Он вдруг отшатнулся назад, а в глазах появилось смятение. Часть от прежнего Дэна противилась низменным нуждам чудовища, ждущего крови в любых её проявлениях. Луч надежды затеплился в непроглядной ночи, но был слишком ослабленным, чтобы поколебать меня. Этот свет был для всех неоправданным риском. Я подошла к Нему на плохо слушающихся ногах, смотря в упор оленьими глазами. Шаги давались мне с трудом, но больше отстраняться зверь не мог и тут же бросился на свою жертву. Его ноздри раздувались, из груди рвался голодный рокот, а руки сжимали с нечеловеческой силой – казалось, что я слышу хруст своих рёбер. Несвойственное для людей чувство ужаса сковывало по рукам и ногам, ведь людского во мне теперь было не больше, чем в звере, терзающем мою плоть. Я закрыла глаза, ощущая, как Он жадно слизывает оленью кровь с моего подбородка. Пробудить интерес монстра может лишь кровь, и незнание этого стоило жизни Елене. Так звали её? Много женщин мечтало о ночи с тобой, но ты предпочитал чужестранку, несущую бремя отобранной жизни. Жаль, выбор твой не принёс никому из вас долгожданного счастья. Я падала в пропасть воспоминаний, стараясь сбежать от чудовищной ласки реальности. Как оказалось, напрасно. С кровоподтёками было покончено и Он начал впиваться в мою кожу острыми зубами. Звать на помощь означало гибель, а она не вписывалась в мои планы. Нужно было вынести всю пытку до конца, иначе боль осталась бы бессмысленной. А боли становилось столько, что в глазах темнело всё сильней. В какой-то миг, падая на пол под невыносимой тяжестью, я ощутила, что душа стремится прочь от изувеченного тела. Я увидела со стороны, как разлетаются клочки моей одежды и как плоть под ней венчают новые укусы. На границе своего сознания, уже готовясь сделать шаг в небытие, я разглядела силуэт бабушки-нойды. Она усмехнулась и кинула головой. Очнувшись, я не вспомнила, как добиралась до ключей. Не столь целебных, чтобы мои раны затянулись, но способных смыть следы и приглушить страдания. Никто не должен знать, что здесь произошло. Журчание багровых вод напоминало колыбельную – одну из тех, что усыпляют раз и навсегда. Навряд ли кто-нибудь решит искать меня, ведь ритуалом я разорвала все человеческие связи безвозвратно. Олени, обитающие здесь, тем более не станут помогать мне: в их глазах я навсегда осквернена звериным семенем. Всеми покинутой изгнаннице, блуждающей меж стад, нет способа вернуться ни в одно из них. Я думала об этом, наблюдая, как у кромки снежных дюн рождается рассвет, и позволяла слабости тянуть меня ко дну горячего источника.***
Тогда смерть приходила за мной в первый раз. С этих пор она часто меня навещает, но всё ещё не решается прикоснуться к увиденному. Мои временные пристанища служат укрытием от холодных ветров и внимания поселенцев. Последнего я избегаю особенно рьяно, поскольку исчезла, не высказав благодарности за спасение в тот самый день. Совсем скоро я отплачу им по-своему. Может быть, мой народ наделит меня местом в какой-нибудь им сочинённой легенде, но для современников я – сумасшедшая с испещрённым рубцами лицом старой ведьмы, которой пугают детей. Я избрала отшельничество и теперь совершенствуюсь в добровольном безумии. Заточённой оленьей душонке претит одиночество. Я понимаю, как сильно тоскует она по сородичам, что еженощно являются мне во снах, а в глазах у них – ненасытная жажда отмщения. Наяву я не стану искать с ними встречи, покуда существование дорого мне. Пока дело моё не окончено. Только женщина может стать настоящим шаманом, ведь так нас учили когда-то? Уловками с оскоплением этого не изменить. Бедный Владек забыл, что лишь женщина дарит жизнь, дабы отнять её после. В мужских руках тупилак – это просто игрушка, которая не достойна кровавых жертв. Сейчас жертва растёт в моём чреве. Я чувствую её сердцебиение, как и своё, что разносит кровь тундры по венам. А где-то на северных пустошах так же свободно несутся не ведавшие аркана оленьи стада... Во мне кровь саамов-оленеводов. К несчастью, её недостаточно, чтобы вернуть тебя к жизни, но хватит для завершения ритуала, способного защитить нас от гнева жестоких богов и шерифа… что никогда не был хорош.