Нравственный ориентир

— Да, я серьёзно. Ну сам подумай, как я могу к нему готовиться? Да, представь себе, я даже не открывала словарь. Черт, неужели ты не понял, что если я говорю, что буду или не буду что-то делать, то я так и делаю. Да почему ты так волнуешься за этот экзамен? Я хочу быть экологом, а не лингвистом, мне этот английский не нужен, я вообще могу не идти на устную часть. Ладно, все, у тебя там смена ещё не закончилась, а ты тут со мной болтаешь, я вообще-то собиралась спать. Да, мама уехала и вернётся только завтра, а может и послезавтра. И тебе спокойной ночи. — она положила телефон и, протяжно сладко вздохнув, с улыбкой на лице сказала в пустоту — Как же я люблю его.       Допив чай и ополоснув кружку, она направилась в комнату с уже разложенной постелью. Уютно завернувшись в мягкое одеяло, она послушала несколько умиротворяющих песен, поставила будильник и с абсолютной свободой и спокойствием на душе, что совершенно не свойственно перед экзаменами для неё, уснула.       На часах 3:02. В комнате раздаётся противный звонок телефона. Она медленно выходит из глубокого сна, не понимая, что происходит. Взяв в руки телефон, она видит на экране его имя, что сразу нагоняет множество негативных мыслей. Ночь, он ездит на мотоцикле, она надеется лишь на одно: не услышать в трубке доктора или кого похуже. Все эти химические реакции мыслей в её голове протекают долю секунды, и она судорожно отвечает. — Да, да. Что случилось? — от нервозности сонность снимает как рукой. — Не пугайся, просто я сейчас тебе в домофон позвоню, решил предупредить. — это предложение полностью вывело её из царства Морфея, она была в шоке. — В смысле позвонишь в домофон? Сейчас сколько вообще времени? Подожди, ты не пил там случайно? Что вооб. — Стой, не волнуйся, все хорошо, я трезв как стёклышко, уверяю тебя. — не даёт ей договорить он. — Тогда что происходит? — его спокойный, такой любимый и родной, голос действует на неё магически, в её голосе уже нет той тревоги, нервозности, а конец фразы не переходит в истеричные писклявые ноты — Узнаешь через минуты 3.       Он бросает трубку, и на всю квартиру раздаётся оглушительный звонок домофона. Она подбегает и быстрее нажимает кнопку 'open'.       Когда через дверь для неё доносятся лёгкие и быстрые шаги знакомой походки, она понимает, что было бы неплохо накинуть на себя что-нибудь. Он начинает звонить, а она судорожно бежит в комнату за халатом. Он все звонит и звонит, и каждый звонок как-будто молотком ударяет её по вискам. Она наконец открывает дверь с возгласом: 'Да хватит уже! '       Он стоит в дверном проеме и улыбается. Как всегда в чёрной футболке, на это раз с белым крестом, черных приспущенных джинсах и черных кедах. В правой руке он держит косуху и букет сирени, запах которой сразу же наполняет лёгкие девушки, когда она открывает дверь. В левой — шлем от мотоцикла и целлофановый пакет с контейнером клубники. Как и всегда его светло-русые волосы взлохмачены в разные стороны, а на губах мягкая улыбка.       Её накрывают смешанные эмоции. Вся злость и раздражённость, вызванная полным непониманием ситуации, пропадает, как только она видит его. Весь его вид так и манит провести по его обросшим вискам, окунуть руки в копну мягких волос и поцеловать его так лениво, томно и сладко. Она прокручивает у себя в голове все то, что может испытать, если сделает это. В ней пробегает желание, отдаваясь щекоткой внизу живота. Бурные химические реакции, которые он вызывает в ней, проносятся в ней быстро, оставляя после себя осадок приятных мыслей и желаний. — Можно войти? — как ни в чем не бывало произносит он. Не дождавшись ответа, он входит, все так же мило улыбаясь и, не стесняясь, смотрит ей прямо в глаза. — Это тебе. — он протягивает ей букет сирени. — Ну ты чего молчишь все. — он нежно проводит рукой по её щеке, уже сомневаясь в верности и блистательности своей идеи. — Что происходит? — в голове взрываются лиловые и розовые фейерверки, такое впечатление, что в её голове кто-то открыл сладкую приторную газировку розового цвета, чьи пузырьки, лопаясь, оставляют запах сирени; непонятные мысли, абстрактные образы наполняют её разум. 'Это и есть магия любви? ' — спрашивает она сама себя, но видя его взгляд на себе, у неё не остаётся сомнений. — Надевай свои любимые джинсы и рубашку в клетку, возьми меня за руку и ничего не бойся. Я увезу тебя навстречу рассветному солнцу через границу дня былого и грядущего. — все это он прошептал ей на ухо, держа её за руку, а в завершение коснулся губами её щеки.       Именно в этот момент она понимает, что больше не нуждается в абсолютно никаких объяснениях. Не сумев справиться с искушением, она окунает свою руку в его мягкие взъерошенные волосы, приближает свои губы к его, он уже готов к поцелую, но она лишь шёпотом произносит: — Ты такой псих. — За это ты меня и любишь — Нет, не из-за этого. Разве любят за что-то? — быстро коснувшись его губ своими, она достаёт из шкафа красную рубашку в клетку и уходит в свою комнату.       Вот на ней уже светло-голубые джинсы, белая футболка и красная рубашка. Они молча спускаются в лифте, он держит её за руку. В ней все трепещет. Изредка они переглядываются, улыбаясь друг другу. Белая ночь окутала все голубой дымкой. Они выходят из дома. Он заботливо одевает на неё шлем, бережно поправляя её волосы, и накидывает на неё свою косуху. — Посто когда быстро едешь, ветер сильный. — он садится перед ней, надевает шлем и заводит мотор. — Держись крепко. Это будет одна из лучших ночей в твоей жизни.       Они неслись по ночному Петербургу с невероятной скоростью. В эти мгновения ей казалось, что они проезжают мимо не только улицы, бульвары и проспекты, ей казалось, что они проезжают мимо их былые слёзы и неудачи. В этот момент ей казалось, что они мчатся не только туда, когда он решил её отвезти, ей казалось, что они мчатся навстречу чему-то совершенно новому, навстречу приключениям, любви, поцелуям, смеху и счастью. Что с лучами рассветного солнца они увидят не только начало нового дня, они увидят начало чего-то нового в жизни, в их жизни, в их жизни, которая теперь у них как-будто одна на двоих.       Прохладная июньская ночь обволакивает все тело. Лёгкие наполняет колкий воздух. Волосы и рубашка развиваются на ветру. Мимо мелькают фонари, светофоры, неоновые вывески ночного города. Она прижимается к нему все сильнее, желая никогда не отпускать его. Она чувствует его тепло, чувствует биение его сердца, чувствует его дыхание.       Он останавливается у высокого шестнадцатиэтажного дома. Достаёт из багажника рюкзак и клубнику. Взявшись да руки, они поднимаются на последний этаж. Она чувствует, как в ней зарождается страх, руки невольно начинают дрожать, а в груди чувствуется холодок. Она сжимает его руку ещё крепче, на что она лишь тихо шепчет: 'Не бойся, я с тобой, все хорошо' и целует в лоб. Его слова успокаивают её.       И вот, наконец, они вышли на крышу. Она никогда не была на крыше, что только усиливало в ней чувство восторга. Петербург мелькал огнями, а над ним была красивая лазурная дымка, переходящая в прекрасное лиловое небо, готовое к встрече грядущего дня. Она сняла его косуху и подошла к самому краю крыши. Летний ветерок нежно развивал её волосы. Она прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Он тихо подошёл сзади и обнял её за талию, уткнувшись носом в русые волосы. — Как красиво. — она развернулась к нему, а он все так же обнимал её за талию, прижимая к себе. — А ты посмотри наверх. — он легонько дотронулся её подбородка, приподнимая его, чему она поддалась и устремила свой взгляд ввысь.       Небо было все того же лилового цвета, но сквозь этот волшебный оттенок пробивались блики оранжевого, жёлтого и розового. Небо было укутано лёгкими полупрозрачными облаками похожими на кружево.       Она посмотрела на него. Он смотрел не на небо, он смотрел на неё. Ждать подходящего момента больше не было смысла. Он поймал её взгляд на себе. Она обвила свои руки вокруг его шеи, приблизив свои губы к его. Они ещё раз переглянулись. Прикрыв глаза, она дотронулась губами его губ, почувствовав его горячее дыхание как никогда близко. Её опять накрыли смешанные эмоции. Он был всем, чего она хотела в эту минуту, в той жизни. Она была готова кричать, как она любит его. Была готова убежать с ним на край света, куда угодно, лишь бы не отпускать его руку и всегда ощущать этот пряный запах индийских специей, исходящий от него, рядом. Но в тоже время в ней томилась неуверенность и некий страх, точнее, опаска того, что она что-то делает не так. Почувствовав её неуверенную осторожность, он взял инициативу на себя, накрыв её губы своими.       Он делал это осторожно, нежно и не торопясь играя своими губами с её. Его тёплые руки поглаживали её талию, а её — игрались в копне его мягких волос. Все её существо льнуло к нему, не желая оставить ни одного миллиметра между ними. Он был такой тёплый, такой желанный, и такой её в этот момент. Она любила его. Любила без памяти.       Ей было всего лишь 17 лет. Она осознавала, что все это может закончится. Но что в нашей жизни не имеет конца? Она понимала, что, когда тебе 17, надеятся на что-то на всю жизнь глупо, что полагать, что так будет через 10, 25, 50 лет, наивно. Но она верила и полагала. Он был тем, с кем она была готова разделить жизнь. С кем она была готова разделить саму себя. Он казался ей единственным человеком на земле, с которым она была готова пройти этот путь под названием жизнь. Ей казалось, что если она потеряет его, она потеряет все шансы на любовь. Он был всем, чего она желала. Он был всем, чего она хотела в этой жизни. Не представляя своего бытия без его присутствия, она была готова распрощаться с жизнью, если бы с ним что-нибудь случилось. Он стал её смыслом. Её нравственным ориентиром, но в тоже время причиной её безнравственности, потому что именно он вызывал в ней те самые мысли и желания, именно из-за него она была готова нарушить все запреты и перечеркнуть все правила, заповеди и законы. Она была готова на все ради этого тепла и запаха рядом с собой.       Когда воздуха стало катастрофически не хватать, они одновременно прервали поцелуй, переглянувшись, они улыбнулись друг другу. Она положила свою голову на его вздымающуюся грудь, чувствуя биение его сердца, и обняла его обоим руками как можно крепче. Он обнял её в ответ. Они молчали. Каждый из них думал о чем-то своём, не подозревая, что думают они об одном и том же. Устремив свои взгляды на ещё спящий Петербург, они видели, как он медленно начинает просыпаться. Ночные огни затухают, а голубоватая думка рассеивается, оставляя лишь небо, которое в это мгновение было просто необыкновенно красивого цвета. Розовый переходил в персиковый, персиковый в оранжевый, где-то были белые блики, а где-то ещё оставался лиловый оттенок.       На часах 3:36, начинается рассвет. Из-за горизонта показывается тонкая золотая дуга рассветного солнца. Небесное светило озаряет небосвод, заливая его золотыми оттенками жёлтого и оранжевого. В это мгновение, в мгновение перехода ночи в новый день, ей показалось, что что-то изменяется и в ней. Будучи в его объятиях, она почувствовала себя более взрослой, первый раз в жизни почувствовав себя не ребёнком, почувствовав себя в юности. — Это так удивительно: наблюдать за тем, как ночь переходит в утро, так плавно и осторожно. И самое удивительное, что я чувствую, как в этот момент я тоже меняюсь, как с тобой и с этим рассветом начинается моя настоящая юность. — она приподняла голову, чтобы посмотреть на него, он улыбался. — А я чувствую, как с этим рассветом и тобой начинается моя молодость. — Почему? — Я чувствую себя взрослее с тобой. Нет, не потому что я старше, а потому что я чувствую ответственность и жажду постоянства, постоянства с тобой. — Поцелуй меня. — Ты моя юность. — прошептала она ему прямо в губы. — А ты моя молодость. — произнёс он, накрывая её губы своими.       Они лежали на крыше на его косухе, разговаривая обо всем на свете. О музыке, о фильмах, о клетчатых рубашках, о ботинках, о прошедших школьных годах, о том, куда бы они могли поехать вместе и даже о том, какой цвет посуды им нравится больше. Определились на бирюзовых тарелках и просто лаконичных прозрачных фужерах. Их разговор нередко прерывался смехом, поцелуем или просто молчанием, когда они, улыбаясь, просто смотрели друг на друга поправляя друг другу волосы. Так было и сейчас. Она смотрела на него, наслаждаясь чертами любимого лица. Он не был красавцем с атлетическим телосложением, он был просто парнем, но для неё этот просто парень стал самым совершенным существом на свете. Ей нравилось, что он не был очень худ, хоть она и утверждала, что любит дрыщей. Ей нравились его светлые вечно лохматые волосы, хоть она и говорила, что ей нравятся только брюнеты. Ей нравились его мягкие черты лица, которые придавали ему очень милое и мягкое выражение лица и которые никак нельзя назвать тонкими и утонченными, хоть она и считала, что ей нравится именно такая внешность. Он был полным противоречием её вкусов и взглядов на идеального парня, но с первого взгляда он стал для неё тем самым идеальным. — Я люблю тебя. — она сказала это спокойно, без лобзаний и приторности, просто, как факт, который был так важен для него. Он оторвался от пуговицы её рубашки, которую теребил все это время и устремил свой взгляд серых, но таких тёплых и любимых для глаз на неё — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — Нет, не верю, хотя, увидев тебя в первый раз, я уже была обречена на любовь к тебе. Все твоё существо овладело мной, мне кажется, что ещё не увидев твоего лица, я уже была восхищена им, не услышав твой голос, я уже любила его. Это так странно и да, я до сих пор в неё не верю. А ты? — Я люблю тебя. — она прижалась к нему, уткнувшись носом в его шею и как можно глубже вдохнула его запах. — Ну что ты там все вынюхиваешь? — усмехнулся он. — Ты так вкусно пахнешь. — она прижалась к нему ещё сильнее и обняла одной рукой. — А ещё ты такой тёплый. — Это похоже на описание самосы. — Черт, действительно, так тебя и запишу в телефоне. — А до этого я у тебя как был записан? — Сначала просто Степа, а сейчас Мой нравственный ориентир. А я у тебя как? — Сначала Лера, сейчас Мой нравственный ориентир, но теперь это уже не интересно, так что будешь Самосиком. — он звонко рассмеялся своим специфичным смехом на высоких тонах. — Да иди ты. — она легонько его пнула. — Это вообще плагиат, у нас ты Самоса, а не я. — она уселась, обхватив колени руками. — Ну так все правильно. Я Самоса, а ты Самосик. Ну не хмурься ты так. Это лучше, чем Тофу или Хумус. — Вот связалась же себе на голову с официантом. — Ну как бы инициатива от тебя и исходила. — с ухмылкой произнёс он, видимо, он решил её окончательно вывести себя. — То есть у тебя есть какие-то претензии? — У меня нет никаких претензий, милая. Давай лучше решим с какой мы начинкой. Ты будешь с вишней. — Почему? — Он сладкий и это символично, потому что ты любишь Твин Пикс. А я какой? — С картошкой. — Жду объяснений. — Ну я же веганю иногда, значит с паниром не подходит. А ещё в тот раз, когда ты первый раз сказал: 'Самосики' они как раз были с картошкой. — она усмехнулась. — Я тогда их первый раз и попробовала. Так странно, у всех пар первый разговор это типа: 'Как дела? ', 'Какая музыка тебе нравится? ', а у нас это название еды и 'Принесите счёт, пожалуйста'. — А разве тебе когда-нибудь нужно, чтобы у тебя было что-то, как у всех? — В том то и дело, что нет. — она повернулась к нему и улыбнулась. — Хочешь клубнику? — Да. — она полностью развернулась к нему, сложив ноги в позе лотоса. — Только у меня для тебя ещё один сюрприз есть. — он достал из рюкзака штатив и фотоаппарат. — Боже мой, зачем это. — Рафаэль, когда рисовал мадонн изображал свою возлюбленную. Я, конечно, не гений Ренессанса, но я хочу фотографировать тебя. — Но есть одно но. — он протянул ей клубнику. — Какое? — он уже устанавливал штатив. — Муза Рафаэля была красивая, а тебе с этим, увы, не повезло. — он ожидал подобной фразы. — Егорова, хватит, а, ты невозможна. А потом тебя ещё Самосиком не называй. — Ой, все. — Ну вот и отлично. — раздался щелчок створок фотоаппарата. — Ну не надо снимать, как я ем. Это не эстетично. — А по-моему даже очень эстетично. — новый щелчок. — У тебя тут такой грозный взгляд. Все, все, только не смотри на меня так, а то я подгорю. — он сел рядом с ней, они молча ели клубнику, изредка переглядываясь. — Стоп, где ты взял клубнику в 3 часа утра? — Да мама просто ящик целый домой принесла. Ну, а потом я подумал, ты же всегда так хаяла английский, что было бы иронично, если бы у тебя с экзаменом по нему было бы связанно что-нибудь приятное. Во сколько тебе в школу, кстати? — К восьми. — Прекрасно, сейчас ещё только пять утра. Все, клубника закончилась, вставай. — Что ты ещё придумал? — У нас нет ни одной совместной фотографии, так? — Да. Ты хочешь это устроить? — Именно. — он чмокнул её в щеку, поставил фотоаппарат на штатив и поставил таймер.       Они встали к краю крыши. Небо было все тех же розовых, персиковых и оранжевых тонов, но уже немного потускневших. Далее следовали щелчок за щелчком створок фотоаппарата. Он отказался смотреть качество снимков, уверяя, что смотреть их дома будет интересней. Снимков было сделано очень много. На одних они были образцово-показательной парой, мило улыбающейся. На других смотрели на друг друга влюблёнными глазами. На каких-то, не стесняясь, целовались. Ну, а на последних просто дурачились, смеясь и широко улыбаясь. — Знаешь, в чем ты не права? — произнёс он, поправляя прядь её волос — В чем? — Ты всегда всем так что доказываешь, что каждый человек красив, что красоты одновременно нет вообще и она есть во всем, так как она одно из самых абстрактных и субъективных понятий. Я так согласен с тобой, но какого черта ты не считаешь красивой себя? — он провёл пальцем по её подбородку. — Если бы я сама знала. — Ты красивая. — И ты красивый.       На часах 5:41. Они мчатся по просыпающемуся Петербургу. Мчатся не просто к ней домой, мчатся к переменам в жизни, которая теперь у них одна на двоих. Мчатся к переменам, которые теперь будут у них одни на двоих. Через несколько часов она будет отвечать тему в экзаменационной аудитории, а он зевать на паре по экономике. Но все это будет казаться таким пустым и бессмысленным по сравнению с тем, что было с ними в этот рассвет, после которого у них не осталось больше никаких сомнений о том, что у них есть только 2 варианта: вместе до конца или ничего.