Эффект лестницы

Рот у него именно такой горячий, как кажется. Рот горячий, губы искусанные, глаза в тяжелой поволоке, будто он угашен, вот только Абба не принимает. И почти не пьет. Правильный парень со злыми глазами бойцового пса; здесь водятся тигры. Кафель в кабинке ледяной через рубашку. Абба швыряет ветровку под ноги размашистым жестом — и ударяется локтем о дверцу, позер; зрачки с радужку, злой прищур человека, готового к драке; когда он на самом деле был к ней готов — смотрел совсем иначе. Цепкий и собранный, будто они оба должны прыгнуть с вышки в холодную воду на олимпийскую медаль. ​ Чертовы синхронисты. ​ Погружение — он почти падает на колени, и места так мало, что выходит это у него отчаянно неловко, как бы он ни старался сделать красиво — будто над ними на дверце болтается гоу про, и он снимает домашнее порно. ​ Но камеру он выключил. Ваня проверил. ​ Падает на колени и долго возится с пряжкой ремня. Камеру правда пришлось проверять — дважды, он же знал, с кем имеет дело. Пряжка поддается с тихим лязгом, и он с удовольствием тянет молнию, взгляд снизу вверх — жадный и перепуганный, Абба все еще отыгрывает развязность, но до чего же хреново у него получается. ​ Щеки в красном румянце. Губы воспаленные — так искусал. Нервничает, как пятиклассница на экзамене, с ним всегда так, это видно даже на его собственных видео. Странно, что никто не замечает. ​ С молнией выходит заминка. ​ Ваня ждет минуту, другую, пока он тычется носом и гладит по животу, а потом наклоняется и со вздохом тянет наверх, встает на ту же ветровку — нет, так не получится, картинки не получится, и домашнего порно тоже не получится. Придется по-настоящему. ​ По-человечески. ​ Абба вскидывает голову, если несильно надавить предплечьем на горло; вскидывает голову и бессмысленно смотрит в потолок, глаза не синие — темные, влажные пряди прилипли ко лбу; после баттла он обливался водой из бутылки и стряхивал капли с челки. Где-то снаружи ждет его девушка. Думать об этом немного тошно, еще немного — жадно. И жалко. ​ Ваня пряжку дергает одной рукой, она будто и не держалась вовсе. Ведет ладонью по животу прямо под пояс, даже не расстегивая — одежда с него сваливается. Слетает, как и должна в плохой порнографии. Плевать. Пахнет потом, каким-то дезодорантом, порошком. Он весь очень чистый под этой маской развязности, чистый и белокожий — больно смотреть. ​ Он пялится в потолок. Ваня ощупью гладит дорожку волос и резинку, и оттягивает, ведет под нее. Кожа влажная — да они оба взмокли, пока стояли внутри круга, у Вани строгая рубашка липнет к спине, под ногами сминается ветровка. Он лбом утыкается в плечо, сжимая пальцы, и они почти одного роста, но то, как Абба судорожно втягивает носом воздух, он слышит где-то над ухом. Где-то далеко. За стенами грохочет музыка, и она кажется еще дальше. Выдох, вдох, полустон; если он застонет хоть еще немного громче, придется зажимать ему рот — эта мысль ошпаривает, и он обещает себе подумать об этом позже. Грохочущий адреналин оглушает, он сам вжимается бедрами, полосы на кафеле плывут перед глазами, будто он снял очки и теперь пытается проморгаться, привыкая. Ведет резко, с оттяжкой, насколько позволяет ткань, Аббу встряхивает крупной дрожью, если задержать пальцы на головке, от собственного стояка больно немного — но об этом он не думает совсем. ​ Только слышит негромкий скрежет ногтей о кафель, собственный торопливый пульс — почти такой же торопливый, как пальцы, потом — грохот двери, и Абба тут же спускает, будто подстегнутый страхом быть услышанным. Приходится глушить жаркий оргазменный выдох ладонью в его же сперме, и пальцами он чувствует улыбку отчетливее, чем мог бы увидеть. Больную, жаркую — не обязательно смотреть, чтобы понимать. Он помнит: после драки вся скула опухла, говорить было больно. А еще жевать и вообще открывать рот. Зато за время этой вынужденной тишины он успел придумать пару неплохих ответок. Умные люди называют это эффектом лестницы. Позже по скайпу обсуждали свои парты, и Абба смеялся: «Я тебе расслабиться не дам, даже не думай. Но тебе понравится». ​ Расслабиться он и не дает. Наконец шаги стихают, и он убирает руку, неловко вытирает о джинсы. ​ Абба плавно опускает голову и склоняет к плечу. ​ «Но тебе понравится». ​ Ване нравится, и он не думает ни о чем, пока Абба смотрит на часы, потом — в лицо, будто ждет сигнала к драке — голодные больные глаза — а потом рывком падает на колени и все сначала.