Everyone needs

      Когда за окном начинают сгущаться сумерки, доктор Флаг может выдохнуть. Расслабить плечи. Перебраться вглубь дома в свою тихую каморку, выпить что-то теплое, что-то крепкое, проглотить таблетку и прикрыть глаза. Может даже снять пакет из сухой твердой бумаги на голове, если совсем невмоготу будет, если совсем сильно захочется расслабиться и перейти из настоящего в прошлое, когда жил в обычном доме, с обычными людьми и, ну вы знаете, все было нормально.       Когда за окном незримый художник — Бог, вероятно, — закрашивает лазурь неба темно-синим, рассыпает блестки-звездочки на холст, Флаг может запереть дверь на ключ и упасть спиной на колючую неуютную простынь. Повесить, конечно, перед этим халат, запачканный серым-бурым-красным. И зажмуриться крепко-крепко, надеясь, что таблетки погрузят его в глубокий сон, что мысли вылезут из головы, словно червяки из гниющего яблока, и прекратят мучить его голову.       Но не выходит. Мыслей становится больше и больше, жужжат за стенками черепа как насекомые. И доктору приходится смириться с ними, лежа на твердой постели и пялясь в черноту больными глазами. По крайней мере, ночью, как ни странно, в доме тишина.       Мушки-мысли кружат, мушки-мысли жалят. Страшно немного, самую малость, но это всегда. Тоскливо и грустно — тоже бывает. Флагу запрещено вспоминать днем, Флагу запрещено чувствовать и думать так, как он хочет, о чем хочет. За это можно поплатиться жизнью, ну или парочкой конечностей как минимум. Поэтому он старается даже думать тихо, чтобы не будить лихо, просить мошкару быть менее назойливой, однако кто его будет слушать? Никто. Даже собственное сознание.       Ему запрещено забивать голову чем-то кроме размышлений о новых изобретениях, тем более воспоминаниями, но ночью-то можно, пока то самое лихо далеко и спит. Иногда Флаг спрашивает себя, а почему? Почему Блэкхэт не вырвал из него воспоминания, хотя наверняка мог? А потом понимает: так проще. Когда с тобой работает живое существо, изломанное внутри, с горсткой скелетов в каждом шкафу, тогда проще цеплять его за ниточки и играть, как с марионеткой. Флагу бы разозлиться, но, увы, это тоже, — запрещено.       А когда-то… было все иначе. У Флага было намного больше, чем каморка, старый халат и пакет на голове. У Флага было больше, чем троица ненормальных существ и размышления по расписанию. У него было полное имя, на «Д» начиналось; у него была семья, девушка и цель, из-за которой он и ввязался во все это, а выйти больше не смог. И лежа сейчас в темноте на постели, Флаг понимает — тогдашние проблемы были ничем. Их можно было решить без контракта с существом в черной шляпе, без идиотской гордыни и ярости, захлестнувшей взор маревом. А когда-то… он мог делать все, что хотел.       Каждый в чем-то нуждается. Флагу, например, нужен был почет, деньги. Чтобы им гордились, чтобы ему улыбались и уважали все, даже те, кто купал в средней школе головой в унитазе и те, кто отказывался пойти на свидание, ехидно смеясь. Ему нужно было это дешевое слово на букву «с», «слава», эти дурацкие бумажки с зеленцой и счастливые глаза родных, которые, уж точно, перестали бы тогда называть его маниакальную страсть к науке «глупостью» и стали бы уважать. Когда-то в этом и заключалась нужда юного доктора. Человека, усугубившего свое положение донельзя.       Теперь ему нужно немного. Чуть больше свободы, чуть больше ресурсов. Плед, черт возьми, поудобнее. И таблеток горстку вместе с крепким кофейком. Он, может, не получил много денег, не получил всемирную славу, но зато его хоть как-то, но уважают, а маниакальное пристрастие изобретать используют, пусть во зло, но все-таки…       Флаг живет день ото дня как под копирку, как по сценарию — встал, поел, засел в лаборатории до вечера, получил тычки и побои от босса, пошел спать, — а вокруг него вертятся трое странных, ненормальных, не от мира сего. Один создал его, доктора Флага; двух других создал он сам. И это мнимое ощущение власти над жизнью ему надолго запомнилось: оно жгло его изнутри и заставляло нехорошо улыбаться под пакетом. Как мать говорила, «крышей поехал на своих механизмах». Наверное, поэтому Блэкхэт взял его, и после стольких промахов не выпер из дома: между ними было больше общего, чем просто контракт.       Каждый в чем-то нуждается, даже эти трое в одном доме с доком. Пять-Ноль-Пять с жесткой голубой шерстью и цветком-сорняком на макушке нуждается в теплых медвежьих, хах, объятиях, в печенье с шоколадом и чистоте дома. Он зависит от своих соседей, может даже помурчать, как кот, если погладишь. Порой его сущность вылезает наружу, напоминая всем, что как бы то ни было, эта ошибка эксперимента — медведь. И тогда милашка Пять-Ноль-Пять хочет мяса. А по новостям передают о пропавших среди ночи людях.       Блэкхэту, из самого ада пришедшему, кажется, не нужен никто и ничто. Правда, одна вещь не дает ему покоя — типичная такая, злодейская. Это сила. Власть. Зло в наивысшей точке, и признание его королем. Но почему-то Блэкхэту приходится ютиться в убежище на холме и терпеть таких ненавистных ему ошибок экспериментов. Когда-нибудь, думает Флаг, он устанет от этого, — и потащит всех в ад за собой.       Дементия выбивается из их красной-серой-бурой (и голубой, конечно) кучи малы ярким цветным пятном. Она, наверное, всегда была такой взрывной и шумной. Флаг помнит ее бледное лицо, резко контрастирующее на фоне крови и выкрашенных в ядерный красный волос. Он лично притащил ее на своей спине в дом, лично вправлял ей кости на место, лично заставлял ее умирающий мозг работать заново, вкачивал чужое ДНК, сшивал ее так и эдак, как невесту Франкенштейна. И на спине у нее есть бугристый неровный шрам, который она то и дело расчесывает длинными ногтями и смеется, слизывая с пальцев капельки крови. Флаг, честно говоря, часто чувствует вину за то, что прогнулся под приказом хозяина и не дал той девочке спокойно умереть под проливным дождем. Все, что было нужно прежней Дементии — это спокойная, тихая смерть.       Дементия, которая шипит и извивается под ногами, точно змея, нуждается в том же, в чем и все они — в признании. Только не всего мира, а кое-кого конкретного. И, быть может, за стеной ее безумия и дикости кроется нечто человечное — любовь. Поломанная-переломанная, неподвластная разуму доктора Флага, такая же, как сама Дементия, но любовь. Возможно, поэтому она все еще живет в доме, хотя казалось бы проблем от нее просто тьма. Любовь в самых разных формах, самых темных и страшных, все равно притягивает и манит, как нечто неизведанное; такое не вкачаешь в кровь, не вобьешь в мозги через ток. Возможно поэтому пришлось вытворять все те манипуляции над ее слабым телом. Невеста Франкенштейна, а как же.       Флагу не понять, как ее пристрастием стал Блэкхэт. Они вместе не смотрятся — словно наспех разукрашенная картинка и персонаж готического романа. Но иной раз Флаг ненароком заметит, как длинный коготь почесывает нежную девичью кожу под подбородком, а девчонка высунет язык совершенно по-собачьи, на потеху хозяину, и прижмется поближе. Ее не оттолкнут, а царапнут посильнее, — и ухмыльнутся. В такие моменты Флага немного тошнит, и он спешно уходит, заполняя голову иными мыслями, нежели теми вроде: неужели? его босс способен на подобные вещи?..       Может, ее преданность родилась на страхе к монстру; может, это фетиш, оставшийся с прошлой жизни; может, она сумасшедшая и у нее галлюцинации, не ведает, что творит. Но Флаг, кажется, понимает ее чуть больше, чем остальных, и жалеет уж точно. По крайней мере, когда-то у нее было то же, что и у него — дом, семья, ну и так далее. И все это у них обоих отнял Блэкхэт. Злиться, разумеется, запрещается.       Флаг скрючивается на постели; неудобно, пакет шуршит, и зябко становится. Он неуверен, что Дементия безумна; неуверен, что и сам нормален. Но он уверен в одном на сто процентов — они все нужны друг другу. Один создал другого, другой создал остальных. Один отнял у всех все, второй подсобил, третья только обрадовалась. И эти мысли требуется прогнать как можно быстрее остальных, лишь бы босс не услышал — тогда доку точно не жить.       Каждый в чем-то нуждается, конечно. Каждому нужна крыша над головой, еда, вода и сон. Каждому нужно быть внутри социума, не отдельно от группки тех, кто хоть немного похож друг на друга. Каждый, может, дополняет друг друга, привносит в компанию то, чего нет у остальных.       Флаг засыпает, когда небо окончательно чернеет и исчезает за облаками луна, и тогда он не слышит, как скрипит дверь в его каморку и как скрюченный коготь оказывается на пульсирующей точке на шее. Под кроватью довольно шипит нечто зеленое, с разными глазами.       Какие-то вещи следует прятать чуть лучше, чтобы никто не смог усомниться в тебе.       И иногда, доктору Флагу жизненно необходимо не думать.