кофе со вкусом счастья

Ладно, думает Чонгук, ладно, я зависим от кофе. Возможно, не только от кофе, а ещё и от этого бариста, но не суть. — Вам как обычно? — улыбчивое лицо напротив, и Чонгук тает (нет, не только от плюс двенадцати Цельсия и пальто). Плюс двенадцать — это вообще жарко. Особенно, когда ты полностью одет, а напротив тебя парень, с которого тебя крашит с первого взгляда. Он пишет его — чонгуково — имя на стаканчике с кофе и протягивает его Чону. Они соприкасаются пальцами, и по телу пробегает стадо мурашек. И ещё дебильная, довольная лыба на всё лицо. — Боже, да позови ты его уже на свидание, — хмурится Тэхён, когда они встречаются на улице (твою мать, Ким Тэхён, не появляйся так неожиданно — поседеть можно). Ким сосёт чупа-чупс и чувствует себя самым счастливым человеком на свете, читая сообщение от Юнги, кажется. Чонгук самым счастливым себя не чувствует хотя бы потому, что у него нет чупа-чупса, но эта проблема решается одним «хён, купи». А вот над счастьем всё ещё огромный вопросительный знак. Ну ладно, Чонгук знает его имя, Чонгук знает, по каким дням он работает и во сколько заканчивается его смена. Окей, он мог бы назвать себя сталкером, вот только знать, где живёт его любимый бариста он не хочет — следить за ним до дома как-то уж слишком. Чонгук меру знает только в том, что касается его собственных денег и моральных принципов, а в остальном — «хён, купи». Тэхён бурчит что-то о потраченном времени и отсутствии карманных на ближайший месяц (ну, так-то презики сами себя не покупают, а у Тэхёна гормоны бушуют, ему трахаться хочется), а Чонгук, довольный бесплатной конфеткой, тянет кроличью свою лыбу и говорит, что решит ему математику (Тэхён всё равно не признает, что Гук умнее его). — Нет, ну правда, — снова начинает Ким, когда они на перекрёстке на красный свет останавливаются, — ну чего ты ссышь-то? — А сам-то, хён? Кому там пришлось тебя на Юнги-хёна толкнуть в прошлом году? — фыркает Чонгук и всем своим видом показывает, что разговор окончен. Ему, в принципе, нравится, что он знает только чиминово имя и график — можно ходить любоваться за чашечкой американо с молоком (Юнги-хён в такие моменты говорит, что этот балбес совсем ещё ребёнок, суровые мужики пьют или горький эспрессо, или коньяк — Тэхён в такие моменты его целует в кончик носа и подсыпает в кофе сахара). А ещё Чонгуку немного обидно, что Чимин работает, когда, по идее, у всей страны выходной. Он бы даже поработал за него из чувства справедливости (только вот ныл бы потом весь день). А вот Тэхён наслаждается. Чон спросил бы, наверное, почему он Юнги в такой день бросил, а потом вспомнил про отсутствие у того денег (а, значит, и презиков), поржал про себя и сочувствующе похлопал Тэхёна по плечу, мол, крепись, друг. Тэхён жест, может, и оценил, но сделал такой обиженный вид, что один его взгляд говорил что-то вроде «я тебе это припомню, будешь должен». А Чонгук в такие моменты себя чувствует настоящим евреем. Но сладкую вату дураку-другу покупает. Обидится же. Хочется дать Тэхёну в его слишком красивую морду, чтобы перестал шутить по поводу и без (особенно по поводу чонгуковой личной жизни (Чонгук готов даже орать во всю глотку «НЕТ ЕЁ! НЕТ!»)). Если трезвый Тэхён ещё ладно, пережить можно, то вот пьяный Тэхён — это же просто пиздец. Тащить его Чон просто, ну, морально не готов, а потому звонит Юнги и скулит в трубку: — Хё-ё-ён, забери его, я так больше не могу! Юнги ржёт в голос, кому-то там что-то говорит (Чонгук не слышит, потому что ему в другое ухо мямлит Тэ) и, радостный, спрашивает адрес. Ким приваливается тяжёлой башкой к плечу Чонгука и мирно сопит, когда рядом сигналит крутая тачка. Мелкий подпрыгивает на месте от неожиданности, а Тэхён едва не валится навстречу асфальту. Из машины выходит Юнги-хён, и, вау, Тэхён ему не говорил, что Юнги, вообще-то, богатый (друг ещё называется). Чонгук из детской обиды пихает Тэхёна в плечо, дует губы и отворачивается, когда Мин говорит «эй, поосторожнее с моим парнем». А потом из той же машины выходит ещё кто-то, на кого Чон внимания не обращает, но зато, когда он смеётся… Чонгук переводит взгляд и- О Боги, Пак Чимин. В машине Юнги-хёна Пак Чимин. Чонгук чувствует, как его сердце вот-вот вырвется из груди и ускачет в неизвестном направлении. А ещё Чонгук нутром чувствует, что Юнги — вот просто пиздец заврался, скотина, всё Тэхёну расскажу и пусть он тебя выебет, хён. Мин говорит что-то, а Чонгук улавливает лишь «машина» и «залезай». Не-не-не. В одной тачке с Пак Чимином (ладно, так уж и быть, Тэхён с Юнги тоже здесь) — это же прямая дорога в больницу с остановкой сердца. Чон делает глубокий вдох, выдох и почему-то не улавливает момента, когда он уже сидит в машине, а слева от него Чимин касается его ноги своей (кому-то из них точно надо похудеть (да, Тэхён, тебе)). Чонгук сглатывает и чувствует себя течной школьницей, ведь краснеет до кончиков ушей, а потом Чимин это замечает, касается его лба пальцами и спрашивает, поджимая губы: — Всё хорошо? Да просто пиздец всё хорошо, отлично, лучше не бывает. (Боже мой, пусть эта поездка длится вечно). — Д-да, мне просто жарко, — немного потупив, отвечает Чонгук, а Юнги с водительского сидения ржёт, и Чон бы пнул его, да вот только не хочет в аварию или что-то наподобие. Чимин смотрит ему в глаза, сам, кажется, краснеет (Гук особо не понимает — на улице темно уже) и, поборов неловкость на пару секунд, говорит: — Меня зовут Чимин. Пак Чимин. А Чонгуку хватает мозгов лишь на то, чтобы ответить дебильное: — Я знаю. И хочется провалиться сквозь землю, потому что это пиздец странно, и Юнги впереди ржёт уже в голос. Чонгук всё ещё ходит в ту кофейню, всё ещё заказывает американо с молоком и всё ещё пялится на Чимина, вот только теперь не со столика у окна, а с барной стойки и глаза в глаза. Чимин ему рассказывает шутку, которую, по его словам, ему кто-то в универе рассказал, смеётся заливисто, а Чонгуку вдруг становится очень и очень интересно. — А на кого ты учишься, хён? Чонгук хлопает длинными ресницами, сёрбает кофе и взгляда от Чимина не отрывает (словно дыру сверлит). А ещё Чонгуку всё ещё неловко, но он в этом, конечно же, не признается. Чимин тушуется и прекращает смеяться. Он обслуживает покупателей, и Гук не смеет его отвлекать; он отвечает Тэхёну в катоке и просит передать Юнги, что он свинья. Тэхён пишет: цитирую: «этот мелкий пиздюк у меня договорится» Гук прыскает, дабы в голос не заржать, а потом смотрит на время, выкрикивает «твою мать!» и, попрощавшись с Чимином и извинившись, бежит в качалку (Юнги бы, скорее всего, и с этого бы тоже поржал). Тэхён называет его тормозом, говорит, что тот «дебил слепой», а сам мурлычет, когда Мин целует его в шею. — Можно как-нибудь не при мне? — Чонгук даже морщится демонстративно, глаза там закатывает, но Юнги лишь ухмыляется, принимаясь выцеловывать шею Тэ и изредка оставлять ленивые засосы, смотря Гуку в глаза и как бы одним взглядом говоря «тормоз». Ну и ладно. Тормоз так тормоз. Он, недовольный, уходит из квартиры Тэхёна и набирает на ходу номер Чимина. Через пару гудков раздаётся сбитый голос Пака, но Чонгук прерывает его резким «Чимин-хён, мы можем поговорить? Прямо сейчас». Чимин отвечает ему удивлённым «конечно» и просит выслать адрес. Чон ходит от нервов туда-сюда и внезапно понимает, что вся его решимость признаться Чимину испарилась, словно и не было. Чонгук садится на лавочку и от безысходности и собственной беспомощности почти скулит, а ещё вздрагивает от руки на своём плече. Чимин. — Боже, ты меня напугал, — облегчённо выдыхает Чон и чувствует, что его сердце снова бешено стучит-колотится. Вот же чёрт. — Да ты меня тоже, я со всех ног бежал, думал, что что-то случилось. И только после этих слов Чонгук замечает, что волосы Пака растрёпаны ветром, куртка застёгнута не до конца, щёки его покраснели, а сам он, вообще-то, пытается отдышаться, согнувшись пополам и стараясь удержаться на ногах. Чимин падает на лавочку, а Гук вспоминает про бутылку газировки, которую стащил из дома Кима как-то пару дней назад. Он протягивает её Паку дрожащими от волнения руками и сглатывает, когда их пальцы соприкасаются (а по позвоночнику словно разряд тока). — Так что случилось? — спустя пару минут напряжённого молчания аккуратно интересуется Чимин, кусая свои пухлые губы (чёрт возьми, зацеловать бы их) и старательно отводя взгляд. Он перебирает собачку молнии в пальцах — тоже нервничает. Чонгук мнётся, ломается, ему жутко неловко, а ещё стыдно, что оторвал хёна от чего-то. Но он собирает всю волю в кулак, жмурится и коротко целует Чимина в губы — будто бы вместо тысячи слов. И Чимин его понимает, потому что резко смелеет и обнимает за шею, притягивает к себе и целует того уже более долго, сладко, растянуто. Мир вокруг Чонгука словно кружится, а время будто совсем остановилось. Пухлые губы Пака сминают его собственные, и это превосходит все ожидания, да даже чонгуковы сны не сравнятся с этими ощущениями. Чимин отстраняется лишь через пару минут, тычется носом куда-то в скулу и тихо-тихо, пряча покрасневшие щёки, говорит: — Боже, ты такой тормоз. — От тормоза же слышу. Наверное, при приветствии Чимину надо было озвучить свои мысли. Не просто «меня зовут Чимин», а ещё и «я так хочу тебя поцеловать».