Это любовь

      Игорь срывается. Орет на съемочную площадку, резко поднимаясь и посылая гостя, переворачивает макбук, от чего тот падает и трескается, и широкими шагами идет к выходу из студии, не обращая внимания на пытающихся остановить его менеджеров и операторов, отталкивая одного от двери. Стас бежит следом, снимая с себя балаклаву и вылетая в коридор, крича всем, чтобы не трогали их. Его «Игорь, остановись» тонет в криках и мате, но он старается не замечать этого, врываясь в гримерку следом за Игорем, который резко срывает накладную бороду, корону и платок, слишком нервно достает телефон из кармана шубы и отбрасывает и её, натягивая куртку. — Игорь, блять, успокойся! — Стас хватает его за предплечье, пытаясь повернуть к себе, но Лавров слишком дерганный; чужие прикосновения делали только хуже, он резко выдергивает руку, попадая локтем Конченкову по кончику носа, благо, тот вовремя отшатывается. — Не трогай меня, блять! — крик басом расходится по комнатке, вылетая в коридор, но все остались в студии, не смея высовываться. — Что случилось?! — в глазах читается обеспокоенность и желание успокоить разбушевавшегося любовника как можно скорее.       Игорь еще с утра был дерганным; перелет дался с трудом, он не мог уснуть, как бы ни пытался, голова трещала, и даже таблетки не помогали. Прилетая в Москву, Стас думал, что хоть тут Лавров отоспится и успокоится, поэтому они сразу же завалились в номер, падая на кровать и отрубаясь на почти четырнадцать часов. Опоздали на съемки, из-за чего Игорь в спешке опрокинул на себя кофе, а Стас обжег руку, когда прикуривал, дожидаясь такси.       Гость бесил. Тупые ответы, постоянные пересъемки, тупой и постоянно зависающий макбук, от вейпа хотелось блевать. Находясь практически два месяца на постоянных съемках, перелетах, записывании треков и вообще в жестких рамках жесточайшего графика тяжело было не сорваться, даже на сон времени было мало. Они постоянно забывали поесть, вливая в себя кофе литрами, раздражались по поводу и без, но если Стас просто пинал мебель и отвлекался, находя время записывать новые идеи для треков, Игорь срывался на нем; Диана заебывала постоянными звонками и расспросами, когда он приедет, и приходилось каждый день повторять одно и то же.       Но сегодня Игорь сорвался на всех. Просто взорвался, как пороховая бочка, и наплевал на всех. Это пугало и волновало одновременно: насколько далеко всё зашло? Им обещали отдых через три недели, отпуск на полмесяца, но они знали, что это всё мнимость. «Отпуск на две недели» всегда означал «Мы будем тягать вас на досъемки каждый день, только не с семи утра, а с полудня и до полуночи, но у вас отпуск, конечно». — Да ты заебал, оставь меня в покое! Побыть одному уже нельзя, что ли?! Какого хуя?! — он толкнул парня в грудь, хватая рюкзак и вновь чувствуя руку на запястье, на эмоциях врезая кулаком по чужой щеке, со злостью в глазах крича оскорбления и резким шагом выходя из гримерки, направляясь к выходу.

***

      Темные улицы и прохладный воздух дарили спокойствие и не давили на плечи, как дневная духота. Уже пустая пачка из-под сигарет полетела в урну и пришлось доставать новую, на дне рюкзака, куда Стас всегда забрасывал запасную. Хрен знает, чуйка это или забота — это всегда спасало, когда было лень идти по сиги или, как сейчас, было слишком поздно.       Всё заебало. В прямом смысле всё стояло в глотке, всё тело ломило, а на голове словно всё еще была ебучая корона, больно сдавливающая, по ощущениям, сами мозги, не давая нормально думать. Хотелось улететь на море или хотя бы с головой уйти под воду в ванной, но ему не подходила ни одна. «С твоим ростом только джакузи и подавай» — звучали в голове родные слова, заставляющие улыбнуться.       Казалось, сейчас в голову должна была придти Диана — та, с которой он прожил так долго, которая знает о нем практически всё. Милая и очаровательная девушка, жена и просто подруга, которой он очень дорожил, но в последнее время всё шло на рельсы под поезд с названием «Пиздец». Время не щадило нервы и терпение, она стала более ревнивой и в прямом смысле доебывалась до мелочей, требуя звонить каждый день и рассказывать всё, а Игорь, в свою очередь, стал более агрессивным и грубым, огрызаясь. Нервы сдавали и это, как оказалось, видел только один человек.       Стас всегда смотрел пронзительно и цепко, словно читал всё по лицу, знал каждое слово из его с Дианой телефонного разговора, находясь в это время совсем в другом крыле здания. В какой-то момент эти глаза заставили мурашки пробежаться по спине армией, не убегая с затылка еще долгих две минуты; руки, настолько изящные и женские, аккуратные, но по-мужски сильные и имеющие железную хватку оставляли ожоги там, куда прикасались холодные подушечки пальцев, а тихие слова поддержки по особенно хуевым вечерам побуждали обнять это тощее недоразумение и уснуть в обнимку на пару дней.       Лавров не понимал, когда это всё зашло так далеко. Обнимать вечно мерзнущее, худощавое тело оказалось приятнее, чем теплые изгибы прекрасной фигуры жены, а целовать искусанные губы желаннее, чем мягкие и всегда приятно пахнущие вишней или персиком. В последнее время только Стас его и поддерживал, но Игорь скидывал всё на то, что Дианы просто нет рядом и у него недотрах, что, если бы она полетела с ним, она бы успокаивала и давала время подумать, поваляться в ванной с остывшей водой подольше, которая не умещала его конечности, именно её ключицы он покрывал бы поцелуями ночью, наплевав на усталость, или прижимал к стене, придерживая, в минуты страсти и накатившего возбуждения.       Их отношения были странными и наполненными вопросами, но даже это было проще всего, что творилось у него с Дианой. Они могли проспать почти целый день, перетягивая друг на друга одеяло, сонно матерясь и пинаясь, или же даже после самых длинных съемок за неделю ввалиться в номер отеля или съемную квартиру, прижимаясь друг к другу и полночи не засыпать, так же не давая спать соседям, выдерживая потом от них жалобы и оправдываясь «слишком громкими девушками».       Но Дианы тут не было. Она не понимала слов «сейчас много работы», намеков на то, что у него нет времени даже на сон и еду, прямых слов о том, что он заебался и сейчас не лучшее время для разговоров, он отдохнет и перезвонит.       Стас понимал всё без слов, сжимая предплечье и уходя гулять на пару часов, оставляя Лаврова выкуривать пачку сигарет на балконе, просто отдыхая от всего, наслаждаясь тишиной и прохладой ночного города.       Прямо как сейчас. Но теперь Стас не знал, где он и что вытворяет опять. В груди что-то противно сжалось, вынуждая достать телефон и посмотреть на время. Почти пять утра, шестьдесят восемь пропущенных от Стаса, еще около двадцати от съемочной группы, два от Дианы, и почти тридцать сообщений в общем. Звук, выключенный еще со съемок, не давал услышать ни одно оповещение.       Он опять закурил, вертя в руке телефон и затягиваясь, глядя на постепенно светлеющее небо. Смартфон загорелся, а на дисплее высветилось «Стас», заставляющее поежиться. Эмоции накатили слишком резко, захотелось бросить телефон об асфальт и сгореть со стыда и омерзения к себе, но он не медлил ни секунды, отвечая на звонок и поднося его к уху. Тихое и короткое «Жив» отдавало дикой паникой и облегчением одновременно, желание сдохнуть от вины стало еще сильнее. — Да, жив, — голос сел от долгого молчания и сигарет, поэтому пришлось прочистить горло. Он ожидал криков и истерик, почему-то, подсознательно, уже готовясь к этому, но молчание делало еще хуже: словно удары, оно приходилось по солнечному сплетению и мозгам. — Ты в порядке? — теперь слова отдавали усталостью. Вопрос поставил в тупик, потому что это точно не то, что он ожидал услышать после всего. — Да, со мной ничего не случилось, — губы тронула улыбка. Он тер окурок о лавку, на которой сидел, и смотрел на это, словно в этом было что-то интересное. — Возвращайся, — звонок прерывается, слишком громко разнося гудки по темному двору.

***

      Игорь топчется возле двери почти минуту, поправляя волосы, хотя уже привел себя в порядок в зеркальном лифте, и всё же решается открыть двери своим ключом, тихо проходя внутрь. Усталость не отпускала его ни на минуту, голова всё еще болела, но родные прохладные руки на шее, притягивающие ближе, дарили покой. Он ткнулся носом в приятно пахнущую его одеколоном и гелем для душа шею, притягивая за талию ближе, упрекая себя в том, что провонял сигаретами. — Ты меня так напугал, пиздец, — тихие слова разлетались по комнате эхом, утопая в темноте. — Прости, — приглушенно прошептал он, продолжая так стоять, не собираясь разрывать объятия.       Через пару минут, не заметив за мыслями, его взяли за руку и потянули к кровати. Лавров скинул рюкзак, куртку и кроссовки, падая на не заправленную постель и притягивая парня ближе, слепо тыкаясь губами и попадая в челюсть. — Хочешь поговорить об этом? — ответом служит кивок и молчание на пару мгновений. Стас дотягивается до светильника, включая его, и возвращается к парню.       Игорь открывает глаза, тут же опуская глаза на синюю щеку, на которой виднелось пару красных пятнышек. Он совсем забыл, что ударил Стаса практически ни за что, просто в порыве злости и гнева на всё и всех вокруг, но Стас же совсем не виноват.       Только он всегда поддерживал. Давал время, возможность отдохнуть, тишину и покой, прохладные объятия и именно он позволял поваляться в ванне не по размеру лишний час, в почти холодной воде.       Ладонь аккуратно ложится на щеку, поглаживая её, и пальцы тут же целуют, даря некую надежду и говоря этим, что парень всё понимает и прощает. Шоколадные, в тусклом свете фонаря — почти черные, глаза смотрят пронзительно, но устало, тут же закрываясь. Парень проваливается в сон, спокойно дыша и прижимаясь ближе.       Игорь смотрит на родные черты лица, аккуратно целуя приоткрытые губы. Это чертова любовь, думает он, прикрывая глаза и прижимая вечно мерзнущее тело ближе.