Дана

На экране головизора – крупным планом лицо журналистки: актуальные в этом сезоне линзы, имитирующие радужку, окрашенную в цвета радуги, модные стразики в уголках глаз, улыбка, открывающие зубы с покрытием «хамелеон», доступным только весьма обеспеченным людям. Однако все эти вычурные украшения, больше подходящие молоденькой дочке или любовнице богатого «папика», никого не обманывали. Экстравагантность Сельмы (“у меня нет фамилии, есть только я – и моё имя!”) была известна всем, как и то, что юную внешность, благодаря огромным гонорарам и усилиям косметической медицины, она сохраняла уже не один десяток лет. Точно так же всем был известен и ее низкий вибрирующий голос, сразу приковывающий к себе внимание, особенно на фоне внешности, и ее интонации, которые могли резко переключаться с уважительных и доброжелательных на жесткие, почти презрительные, и ее вопросы, которыми она умела выворачивать собеседника наизнанку. И тем не менее, каждый понимал, что быть приглашенным на интервью к Сельме – это знаковый момент, показывающий, что собеседник был признан не только известной, но и значительной личностью, ибо известность и слава могут быть как скандальными либо проплаченными большими деньгами (такие “звезды” – Сельма называла их “метеоритами” – ей не были интересны), так и основаны на реальном таланте – а именно это и представляло для нее интерес. Сегодня тема программы была: “Таланты киборгов: от системы или от разума?”. С едва заметной, но все же ощутимой ноткой неудовольствия в голосе Сельма задала вопрос: — Макс, я все-таки не понимаю: почему у тебя на этой картине – да и на многих других – ни одна окружность не завершена? То есть вообще нет ни одной настоящей окружности, только дуги? Видеорежиссер переключил картинку на изображение с другой камеры, и на экране появилось лицо интервьюируемого: провокация Сельмы явно не произвела желаемого воздействия и выражение лица киборга оставалось по-прежнему спокойным. Он доброжелательно улыбнулся и явно уже собирался что-то ответить, как вдруг, не дав ему заговорить, и внезапно сменив интонацию на задумчиво-мечтательную, – а режиссер переключил картинку на третью камеру, которая крупным планом показывала обоих собеседников, – Сельма произнесла: — И при этом такое ощущение, что я попадаю в воронку, которой вроде бы и нет на твоей картине, но при этом она есть, и засасывает, затягивает в себя. Затянет – и выкинет куда-то, где нереально светло, радостно, хорошо. Этому не хочется сопротивляться, наоборот, появляется желание полностью отдаться стремительному движению, лететь, мчаться, ощутить себя внутри этой воронки – и оказаться, наконец, там, куда она влечёт, как будто твоя картина – это некий портал, вход в Волшебную Страну, где нет ни горя, ни бед, ни страданий, а если есть слёзы – то только слёзы радости. И надолго сохраняется в душе нежная грусть, будто коснулась чего-то чудесного, но недостижимого – пока, причем появляется уверенность, что именно только “пока”, ведь придет время – и портал в Страну-без-печалей непременно откроется. Сельма легко качнула головой, послушное гравикресло легко повернулось в другую сторону, и камера показывала теперь её и третьего собеседника, а голос журналистки звучал теперь удивленно: — Тим, когда я смотрю снятые тобой голофильмы, я тоже не понимаю, как ты это делаешь. Я только чувствую себя там, внутри этих фильмов. Это на меня рычат и фыркают зверюги, это надо мной нависает свод пещер. У меня напрягаются мышцы ног при подъеме в горы, перехватывает дыхание в момент свободного полета, хочется сжаться в комок, когда начинается осыпь. Я даже чувствую холодок от пролетевшего в чаще леса ветра, и пару раз ловила себя на том, что пытаюсь вытереть с кожи брызги от водопада или плеснувшей волны. И, снова переключив интонацию, требовательно: — Как вам это удается, господа киборги? Какие программы в ваших системах позволяют вам добиться таких результатов? Камера отъехала дальше, и теперь показывала зрителям всех троих. А зрители удобно расположились в большой светлой студии известного художника Максима Сандоваля, на выставки которого любители живописи слетались с разных концов Галактики, а заполучить в коллекцию его картину считалось большой удачей. “Он рисует не образы, он рисует ощущения”, – писали о нем критики. Да и сидящий в соседнем кресле – уже не на экране, а здесь, в студии – высоченный мощный Тим Нойманн тоже был весьма известной личностью. Редко кто, от мала до велика, не знал имени этого талантливого киборга – не столь прославленного, как Макс, но очень известного оператора документальных голофильмов о природе. Хозяин студии махнул рукой, и виртокно свернулось. — Надо же, третий повтор. Рейтинг высокий. Вот ведь умеет же Сельма задавать вопросы! У меня чуть и мозг, и процессор не вскипели, пока она нас допрашивала. — Да, поднапрячься пришлось. Но в итоге ведь все получилось, — Тим расслабленно вытянул длинные ноги и взял со столика стакан с любимым ильмовым соком. — Получиться-то получилось, но мне уже начало казаться, что ничего хорошего не выйдет, и вдруг это ее резюме! Мне в напряге беседы оно показалось совершенно неожиданным, но, когда я посмотрел передачу уже как зритель, увидел, что вывод совершенно логично вытекает из всего, что было сказано. Она потрясающий профессионал. — Да и человек… А ее резюме уже и в прессе цитируют, и ОЗК у себя на сайте вывесил. Виртокно, повинуясь команде системы Тима, снова развернулось, демонстрируя сайт ОЗК, в шапке которого было написано:

«…талант нельзя запрограммировать, только мозг, только разум рождает талант, и именно разноплановые таланты разумных киборгов – последнее доказательство их права быть равными среди равных в обществе людей и других разумных рас»

(Сельма)

— Ну, я бы не сказал, что право быть равными среди равных определяется именно талантом, – Максим поднялся. – Оживший, мыслящий мозг – вот главный фактор. — Живой и развивающийся. Не обязательно талант, но определенный уровень развития необходим. Ты же знаешь случаи, когда разум остановился на уровне пяти-, а то и двухлетнего ребенка, которому просто необходима опека взрослого. — Однако этим “взрослым” может быть и человек, и киборг. Кроме того, даже у двухлетнего ребенка есть права – человеческий ли он, или искусственно созданный. — Это несомненно, – Тим поставил пустой стакан на столик и тоже встал. — А вот и не подеретесь! А я не провокатор! Сидевший до этого молча на ручке высокой стремянки, поставив на ее верхнюю ступеньку ноги, невысокий, по-мальчишески худощавый бледный белоголовый юноша с глазами, похожими на два уголька, легкой пружинкой соскочил со своего насеста прямо на пол. — Ребята, ОЗК этим ведь и занимается, если надо – находит ответственных опекунов. Мне предложили взять паренька, ему по развитию лет 5-6, и есть потенциал. — И что ты? — Линейка какая? Irien? DEX? Оба – и Макс, и Тим – уставились на Irien΄a. — Mary. Куда мне DEX΄a, надо быть реалистами. Я – пока ничего. Я живу в семье, надо решать вместе. Либо отделяться. — Что-то мне подсказывает, что для себя ты уже решил? – Макс улыбался. — Ага. Концептуально. Ребята, раз уж в кои-то веки мы все тут съехались, нужно собрать всех наших людей и устроить что-нибудь грандиозное – пока Тим с Томой не укатили в очередную экспедицию, а тебя, Макс, не утащили на очередную выставку. Вы же никак не можете посидеть на одном месте. Вот брали бы пример с меня: тихо-мирно живу дома, нянчусь с мелкими… — … то и дело мотаюсь по соревнованиям, господин профессиональный член жюри… — … детей плохому учу: в игрушки играть, вместо того, чтобы реальность осваивать… — А вот и нечего! Чем мои игрушки хуже Тимовых фильмов? Сначала игрушки и фильмы, потом дорастают до твоих, Макс, картин. А дальше, глядишь, и самим захочется что-то замутить. Вон, Томек уже начал ездить в экспедиции. Кстати, Макс, покажи мне реальность в твоих картинах, и я заброшу игры. — Ни в коем случае! – Макс засмеялся. – Обездолишь многих детишек. – Он обернулся к своим картинам. – Ну какая может быть реальность в чувствах, если они у каждого свои? Вон, Сельму в воронку потянуло к чему-то доброму и светлому, а один критик написал, что она засасывает в безнадежность. Он так почувствовал. — И ничего подобного! Там жизнь. Жизнь, в которой нет ни страха, ни боли, только любовь. Причем такая любовь, которая может быть и у киборгов! — О-о-о! Ваня?! — Эй, Тим! Иди на фиг, нечего тут намекать, мы просто дружим! Тим, тебе Маська меня заложил, да? — Нет, он мне ничего не говорил. Ты сам себя сейчас сдал, на влюбленном Irien΄e и шапка горит. — И ничего не влюбленный… Ну и нечего ржать… подумаешь… DEX΄ы! — Макс, я вот сейчас не понял: он нас обругал или похвалил? — Вы вояки, не знающие слов любви! Вам не понять восторженной души порывы, и трепетной любви полет! А также шуток Irien΄а, вот! — Тим, наверное, это он все-таки просто констатировал факт. Хотя… А вот я его сейчас отловлю, прижму, и мы все выясним! Трое солидных известных людей в один миг превратились в мальчишек-сорванцов. Впрочем, нет, какие же они “люди”, это была оговорка: конечно же, трое киборгов. Разве люди могли бы двигаться так быстро, что картинка получалась нечеткой, смазанной. Вихрь пронесся по мастерской, не задев ни одного предмета, не надломив ни веточки на растениях, которые делали рабочее помещение таким по-домашнему уютным. Когда вихрь остановился, оказалось, что Irien снова сидит на своей жердочке – ручке стремянки, между двух DEX΄ов, и все трое улыбаются, довольно блестя глазами. — Брэйк, парни! Тим, приветствую, давно тебя не видел, рад, давай пять. Вы не думаете, что общий сбор нужно как-то отметить? Собраться всей компанией, взять с собой детей, улететь, например, на Прозрачные Озера и устроить большой праздник? – В студию вошел мужчина, волосы и глаза которого были цвета старого золота. Альбинос, радостно улыбаясь, метнулся к нему, ухватил за руку, прижался, восторженно зачастил: — Ларри, ну конечно, Ларри! На озера! Все вместе! Полетим, правда? — Одуванчик, не жмись, – суровый тон мужчины был возмутительно проигнорирован… Так, один голос “за”. Остальные? “За” были все. И трое киборгов – Тим, Макс и Ваня-Одуванчик. И все “их” люди, включая, разумеется, детей. Все были “за”, несмотря на то, что Прозрачные Озера были на другой планете. Но с тех пор, как разумные киборги получили гражданские права, перелеты с планеты на планету совершенно перестали быть проблемой. *** Даниэла Донован, киберпсихолог, доктор, автор монографии и учебных пособий по киберпсихологии, создатель принятых в галактике терминов, определяющих разумных и неразумных киборгов, сидела у озера в тени цветущего куста шоэлии и кормила младшую дочку, глядя, как доктор Мармадьюк учит детей плясать джигу на траве. Движения доктора были молодыми и упругими. «Не меняется с годами, не стареет. Кай говорит, что с детства его помнит практически таким же. А может, хи-хик, он все-таки Bond? Шутки шутками, но то, что Ирик так и остался cyborg vulgaris – это даже и хорошо: боюсь, что cyborg΄у sapiens было бы не просто у Эвелины. Впрочем, он научил ее танцевать, и этим сделал ее судьбу: у Лины с Петькой на удивление прочный брак – верно говорят, что противоположности сходятся. Жаль, у них нет своих детей. Впрочем, Лина няшит Ирика, так что ее родительские инстинкты вполне накормлены: она уверена, что он немножко разумен, как маленький ребенок, и никакие проверки ее не разубедили. Ну и пусть её, никому от этого не хуже. А Ванюше, действительно, пора отделяться и жить своим домом. Да и с этим мальчиком, с Mary, он справится, я уверена. Да, я в нем уверена.