You're mine

      Страх. Холодный, липкий, неотвратимый. Тот самый страх, что рождается из маленькой искорки и медленно разгорается в твоей душе, тлеет слабым сиянием и сжигает изнутри. Разрушает душу. Убивает. Ты уже свыклась с этим страхом, он стал частью тебя, чем-то привычным, а в какие-то моменты даже приятным. Со страхом можно жить.       — Эй, с тобой все в порядке?       Гермиона вопросительно поднимает бровь, с нескрываемым беспокойством рассматривая твое лицо, а ты только и можешь, что невнятно что-то пробормотать и тут же спрятать глаза в учебнике. Она подозревает. Видит, что с тобой что-то не так, замечает рассеянность, повышенную чувствительность, когда ты не позволяешь никому даже касаться тебя. И только раздраженно поджимает губы, всякий раз когда ты отказываешься назвать причину.       — Да отстань ты от нее, — с набитым ртом одергивает Рон и только закатывает глаза на свирепый взгляд Гермионы. — Не видишь, человек весь извелся из-за СОВ, да еще эта Амбридж… Я б на тебя посмотрел, если бы на твоих глазах…       Грейнджер тут же отвешивает парню увесистый подзатыльник, чтобы тот заткнулся. Рон никогда не отличался особым тактом и частенько мог заговорить и о прошлом Турнире, и о смерти Седрика. К счастью или к сожалению, сейчас тебя это не сильно волнует. Силишься выдавить из себя благодарную улыбку и посылаешь ее парню, а Гермиона только недовольно хмурится и снова погружается в чтение.       На душе поганей некуда. Силой воли заставляешь себя вернуться к зельеварению и только спустя десять минут чтения понимаешь, что схватила не сборник противоядий, а учебник по Истории Магии. Откидываешься на мягкую спинку дивана, подтягиваешь к себе ноги и чуть прикрываешь глаза. Ты устала. Ужасно устала врать лучшим друзьям, устала шарахаться от Дамблдора, словно тот может залезть тебе в голову и все узнать, устала бояться. Отныне страх — твой вечный спутник, и тебе стоит больших усилий, как и всегда, ходить на уроки, читать очередную порцию грязи из «Пророка», а вечерами прятать глаза за учебниками, чтобы никто ни о чем не догадался.       Распахнув глаза, еще несколько секунд смотришь в сводчатый потолок гостиной и ни о чем не думаешь. Сердце спокойно стучит где-то под ребрами, словно отдыхая перед очередным забегом, дыхание ровное, и ты наслаждаешься этой минутой спокойствия, прекрасно понимая, что совсем скоро у тебя не будет и этого. Бросив быстрый взгляд на бесполезный учебник, устало потираешь переносицу и поднимаешься на ноги.       — Вы как хотите, а я после тренировки просто с ног валюсь. Спокойной ночи.       И снова ложь. Ты уже и забыла, когда вообще в последний раз говорила правду, но сейчас это тебя не волнует, и даже внимательный взгляд Гермионы уже не имеет никакого значения. Хватаешь все свои вещи и одной из первых вылетаешь из гостиной. На часах всего десять, — даже детским временем назвать язык не повернется — но ты и так целый день ждала этого момента, вытерпеть еще хоть полчаса просто невозможно.       В груди вполне ожидаемо начинает зарождаться тревога, но ты уже давно привыкла не обращать на нее внимание. Быстро залетаешь в свою комнату, которая ожидаемо пустует, — соседки вряд ли появятся еще часа два — и бросаешь книги на первый попавшийся стол. Потом разберетесь, где чья. Стаскиваешь с непослушных черных волос резинку, блаженно запуская в них пальцы, и чуть массируешь голову. Уже спустя пару минут мантия вместе с юбкой и ужасно неудобной блузкой оказываются на полу, и ты слегка вздрагиваешь: кровать еще холодная.       В голове творится полный беспорядок, но у тебя нет никакого желания разбираться в собственных мыслях, полностью отдавшись нахлынувшим чувствам. И ты ненавидишь себя за это. Ненавидишь каждый вечер, проведенный в легком мандраже, ненавидишь каждый день, когда только и можешь думать о предстоящей ночи. Ненавидишь эти ночи.       Выпив снотворного, потому что из-за расшатавшихся нервов вряд ли сможешь быстро уснуть, устраиваешься как можно удобнее и нетерпеливо закрываешь глаза. Тело тут же становится удивительно тяжелым, что даже пошевелиться трудно, бушующие мысли медленно стихают, уходят на самую грань сознания, и голова тут же очищается, открывая врата долгожданному сну. Хотя, если честно, снами это назвать довольно сложно.       Разум затуманивается, словно сжимается до размера мошки, а потом с небывалой скоростью устремляется туда, куда тебя тянуло весь день — к нему в голову. Ты ненавидишь себя. Ненавидишь за собственную слабость, за неспособность сопротивляться этому искушению и каждую ночь, начиная с лета, оказываешься в его голове. Тут же чувствуешь невероятную эйфорию, когда глаза привыкают к полумраку кабинета, а до тебя долетает его голос. Такой тихий, ледяной голос, в котором таится больше угрозы, чем во всем оружии мира, но для тебя он не кажется устрашающим, совсем нет.       — Спрашиваю еще раз: ты смог достать пророчество или нет?       Стоящий у стола Люциус что-то бормочет, боясь поднять глаза на своего хозяина, и ты ощущаешь всепоглощающую ярость, что в мгновение ока поглощает Тома. С его губ срывается тихое «Круцио», рука, держащая палочку, до ужаса расслаблена, а Малфой в это время уже извивается на мягком ковре кабинета, не произнося ни звука. Ты уже давно поняла это негласное правило, установленное самим Томом, — если жертва будет молчать, то и пытка кончится намного быстрее.       Лицо мужчины перекошено от невыносимой боли, челюсти крепко сжаты, и ты как-то лениво думаешь о том, что, вполне возможно, не один Пожиратель уже сломал себе зубы в этом кабинете. Тебе не жаль его, совсем нет. Ты не испытываешь ни страха, ни негодования, ни злости или хотя бы жалости. Вообще ничего. За долгие месяцы, проведенные в голове Тома, ты уже давно привыкла к постоянным пыткам и наказаниям, крикам боли и смерти, которая, кажется, уже давно поселилась в этой комнате.       Уже спустя несколько минут тебе надоедает это зрелище, и ты просто расслабляешься, наслаждаясь этим странным и одновременно приятным чувством. Ваши эмоции полностью смешиваются, сплетаются друг с другом, и твой разум уже не в состоянии отделить собственные мысли от чужих, его руки ощущаются как собственные, его дыхание — твое дыхание, и ты просто растворяешься в этом поразительном ощущении.       Проходит, наверное, с полчаса, и ты даже не замечаешь, как все заканчивается. Приходишь в себя только тогда, когда Том медленно встает из удобного кресла и небрежно поправляет свой пиджак. Малфоя здесь уже нет. С замиранием сердца следишь за тем, как он не спеша огибает стол, проходит мимо длинных стеллажей с различными книгами и небольшими портретами, а потом останавливается у огромного зеркала.       Жадным взглядом скользишь по его высокой фигуре, облаченной в довольно строгий костюм, изучающе рассматриваешь немного вьющиеся черные волосы, бледную кожу и так ярко контрастирующие с ней темные глаза. Насмешка. Неприкрытая насмешка сияет в этих глазах цвета дубовой коры, на губах расцветает победная ухмылка, а ты просто любуешься этой картиной.       Он знает. Конечно, он знает, что в этот момент ты находишься в его голове, смотришь на мир его глазами, ведь, по сути, это с его разрешения ты вообще здесь оказалась. Он играет с тобой. Играет на протяжении долгих месяцев, постепенно, ночь за ночью привязывая к себе и подавляя твой необузданный характер, изредка позволяя полюбоваться на себя в отражении. И ты проиграла. Позорно проиграла под его напором, в какой-то момент поймав себя на мысли, что с нетерпением ждешь ночи, а потом с головой погружаешься в ложь, саморазрушение и страх. Страх, что кто-то догадается, прекратит все это, не позволит тебе снова прийти, и этот страх перекрывает все остальные чувства.       Ты просто смотришь на улыбающегося парня, который был возрожден при помощи твоей же крови, который убил твоих родителей и еще сотни других невинных людей, и отчетливо понимаешь, что уже навсегда потеряла себя. Том не умеет любить. Он не знает, каково это, когда хочется видеть человека каждую минуту, каждую секунду своей короткой жизни, когда простые прикосновения вызывают крупную дрожь, а одного взгляда достаточно, чтобы отдать этому человеку все, что у тебя есть. Том умеет обладать, управлять людьми, словно куклами в его игре, а не испытывать любовь или хотя бы жалость.       Ты уже давно смирилась с тем, что сама стала такой куклой, позволила ему завладеть тобой и подчинить своей воле, день ото дня заставляя желать новой встречи. Даже такой. Со временем эти ночи стали твоим наркотиком, личным сортом яда, медленно разъедающим душу и все, на чем стоит твоя жизнь. В конце концов, ты девушка, простая девушка, которая никогда не считала себя достаточно сильной, чтобы стать героем.       Взгляд снова и снова скользит от насмешливых глаз до улыбки и обратно, и ты понимаешь, что долго длиться это не может и что скоро он отпустит тебя досыпать эту ночь в компании очередных кошмаров, чтобы снова позвать уже завтра. Висящая у двери лампа отбрасывает на его лицо косые лучи, делая кожу еще бледнее, а губы все продолжают улыбаться, тихо нашептывая в пустоту:       — Ты моя, Поттер. Только моя.