Когда-нибудь

Этот мир полон красок, которые она стремится поймать в своем альбоме. Словно разноцветные мотыльки, они замирают на бледных страницах, вдыхая в них жизнь. Она любит сидеть на широком подоконнике, пристроив на подобранных коленях скетчбук, положить пенал с карандашами рядом и наблюдать. Каждый день, каждое время года дарит что-то свое, неповторимое и уникальное, что тайным оброком забирает с собой текущее непрерывной бурной рекой время. Ее окно выходит на соседний дом, унылые серые стены которого пустыми темными глазницами взирают на происходящее вокруг, обвиты венами-трубами, а его жильцы кажутся блеклыми бездушными тенями. Несуществующими, безликими, чужими. Недавно в этом мрачном в своем одиночестве доме поселился новый жилец. Молодой мужчина с доброй лучезарной улыбкой, что резко контрастирует с теми, кто входит в ее скудное окружение. Постепенно, но он стал частью ее жизни, сам о том не подозревая. По крайней мере он ничем не показывает, что обнаружил ее бесстыдную и одновременно робкую слежку за ним. Она и сама не понимает, как получилось, что она ежедневно желает ему доброго утра и удачного дня, ждет его возвращения домой, беспокоится, если вечером в его окнах не горит свет. Она только наблюдает. Как он, бывает, играет с черным надменным котом. Как утром заваривает крепкий кофе, который зачастую даже не допивает. Как он умудряется сжечь даже яичницу. Как подкармливает птиц. Как раз в несколько недель к нему в гости приезжают родители. На страницах ее скетчбука все чаще появляются знакомые и уже родные черты. Не наверное, а наверняка, это неправильно. Узнай о том бабушка, то ее полный немого неодобрения взгляд сказал бы о многом доходчивее любых слов. Разумеется, ей бы не хотелось, чтобы кто-то следил за ней. Понимает, что так нельзя, но не может иначе. Ей очень хочется быть частью его мира. Казалось бы, что сложного в том, чтобы хотя бы попытаться? Стоит самой сделать первый шаг, принять верное решение. Но иногда так сложно, так страшно вырваться из привычной зоны комфорта. Кажется, один неверный шаг может обернуться серьезной ошибкой, которую не только невозможно будет исправить, но которая вполне может разрушить все привычное. Отчего-то только здесь, в своей комнате, которая утопает в мягком солнечном свете, она чувствует себя в безопасности. Это пугающее и неправильное чувство острой ниткой прошивает сердце в груди неаккуратными стежками. Ведь так не должно быть? Тревога сковывает тело, обрекая на необъяснимое бессилье. Однако она знает, что сомнения не всегда будут иметь власть над ней: придет срок, и она наберется смелости. Когда-нибудь она обязательно переступит через эту безмолвную пропасть, разделяющую их, перешагнет через нагло скалящиеся ей ее же собственные страхи. Когда-нибудь.

***

Кажется, даже стены здесь пропитаны болью. Чужой болью. Он идет по коридору, на ходу здороваясь с персоналом и чувствуя странную усталость, что давит на плечи. Запускает ладонь в светлые волосы и вздыхает. Нет, он еще далек от той грани отчаяния, за которой скрывается выписанное злостью равнодушие к посторонним, профессиональное выгорание. Этот вечер ему предлагали скоротать в баре, откуда определенно их компании предстояло уйти только под утро. Однако предложение он отклонил, бессильно отступая перед властью над собой странного ритуала, что фонит не менее странной привязанностью. Он знает, что в отделении над ним уже посмеиваются, однако ему никогда не было дела до чужих пересудов за спиной. Солнце воровато заглядывает в окно палаты, задернутое легкими шторами. Время здесь словно замедляется, пойманное в чью-то ловушку. Как и прежде она полулежит на кровати. У нее не бывает посетителей, на что она никогда не жалуется. Красивая, с темными волосами и фарфоровой кожей. И с пустым взглядом бездонных карих глаз. Застрявшая между сном и реальностью. Та, что грезит наяву. Современная принцесса Аврора, заснувшая в ожидании своего принца. Она не реагирует на внешние раздражители, никого не видит и не слышит. Свой день она коротает за тем, что просто смотрит перед собой. Точно видит то, что не могут замечать другие. Человек ищет чудеса вокруг, не подозревая, что сам является чудом. Сознание подобно планете, чьи главные тайны еще предстоит разгадать. Некогда именно это подвигло его связать жизнь с медициной. И теперь перед ним находится человек, который нуждается в помощи, но никто не в силах ее оказать. Он знает, что за этой аморфностью скрывается своя история, свой исток. Ее с детства воспитывала бабушка, дама принципиальная, придерживавшаяся строгих правил. Она сделала из внучки пленницу собственных внутренних демонов, что скрывались за правилами, возведенными в Абсолют. Некогда эти демоны вынудили дочь сбежать из родительского дома, чтобы вкусить приторно-сладкий вкус желанной и такой же ядовитой свободы. Вот только через несколько лет она вернулась уже с собственным ребенком, а после вновь исчезла. Бабушка от внучки не отказалась, но сделала неправильные выводы из использованных ранее методов воспитания, лишь усилив контроль, следя за каждым шагом подопечной. Правда, саму ее это не спасло от смерти. И однажды внучка, выйдя из своей комнаты, обнаружила уже мертвую бабушку, что восседала в кресле перед телевизором, который привыкла из-за плохого слуха, смотреть едва ли не на всю громкость. Как оказалось, блудная дочь снова попыталась вернуться, однако обратно ее не приняли, в свидании с некогда брошенным ребенком тоже отказали. Снедаемая ненавистью и безысходностью женщина в сердцах задушила подушкой пожилую мать, а после, осознав, что натворила, бросилась прочь, позабыв о дочери. После ее нашли прячущуюся в каком-то подвале, загнанную в угол, обреченную. Для девушки пережитый шок стал определенным щелком, который погрузил ее в мир собственного сознания, отражения реальности. Он видел ее рисунки, полные каких-то тайных символов и смыслов, понятных только ей. Короткие заметки на полях тоже не проливают свет на общую картину. Однако рисунки лишены депрессивных моментов, они яркие, живые. Какой же она была до трагедии? Что любила? О чем мечтала? С определенных пор он разговаривает с ней, разбивая неловкое вязкое молчание. Ему кажется это правильным, хотя кто-то и попрекает его в безрассудстве. Он даже рассказывает ей о своем коте, который, казалось бы, за вредный нрав вообще не достоин никаких упоминаний. Смеется над самим собой, когда говорит даже об извечно недопитом кофе и систематически подгорающей яичнице. О том, какие нешуточные бои устраивают в кормушке за заветную порцию пшена птицы. О родителях, которые периодически приезжают его проверить и которые вне зависимости от того, сколько ему будет лет, не перестанут видеть в нем ребенка. Несколько дней назад, он мог в том поклясться, она улыбнулась. Краешком губ, невесомо, неуловимо. Все так же, глядя перед собой, не обращая на него никакого внимания. Его коллега над ним посмеялась, намекая, что он выдает желаемое за действительное, а он четко осознал, что находится на правильном, пусть и долгом пути. Когда-нибудь он обязательно до нее достучится, и его Аврора проснется. Когда-нибудь.