Отношения с привкусом крови

Так некстати начинает идти дождь. Марко размашистым движением стирает с разбитой губы кровь и смеётся настолько громко, что забившие ему стрелку вздрагивают, невольно отступают назад, до побеления костяшек сжимая в руках принесённое оружие. У Диаза с собой – лишь обклеенные пластырями руки и пара кастетов в заднем кармане джинс, которые он использует крайне редко, обходясь отточенными ударами и скалящимися усмешками, приправленными парой едких замечаний. У Диаза с собой – безграничная воля к победе, что пытались сломить множество раз, и огонь в глазах настолько яркий, что слепит. Смех едва не переходит в вой, когда в плечо вонзаются острые осколки, рвя любимую красную толстовку. — Сука, — шипит Марко, оборачиваясь, бешеным взглядом впивается в противника и резко придавливает слабо сопротивляющееся тело к стене. — Удар со спины даже шакалы, блять, не наносят, — и безжалостно, с нажимом давит на трахею, отстраняясь лишь когда до слуха доносятся слабые предсмертные хрипы, а руки пачкает противная, вязкая слюна. Затем Марко запоздало понимает, что весь настрой попросту сбит, когда очередного налетевшего на него он вырубает с одного удара. Приходится разбираться с противниками быстро, сосредоточённо, не получая ни толики удовольствия. Так, как он ненавидит больше всего. Дождь заканчивается, когда Марко почти пересекает порог дома, где его, вероятно, снова будут расспрашивать о произошедшем и читать нотации о том, как плохо вести подобный образ жизни. Но ему, конечно же, похуй, потому что улицу он покидать не собирается. В школе на Диаза смотрят с презрением, затаённым страхом, немым укором и откровенным восхищением. «Девчонки под таких, как ты, табуном ложатся» — как-то говорит приятель с параллели, на что Марко лишь смеётся наигранно и говорит, что в подстилках не нуждается. Но, на самом деле, регулярно ебёт таких после занятий в пустующих классах. В курилке он ни с кем не контактирует, лишь изредка обмениваясь парой слов с теми, кого иногда встречает на улице. Такими же как и он, если проще. Потому что, согласно собственным наблюдениями, пустые, совершенно ненужные разговоры заглушают удовольствие от затяжек, препятствуют быстрому распространению никотина в организме. Курить в одиночку как смысл жизни, короче. Он торчит в телефоне на уроках и отвечает на вопросы едва различимым бубнением, потому что понятия не имеет, о чём говорят преподаватели, и получает за это двойки, которые после, под пытливый взгляд замдиректора, приходится исправлять. Учёбу он ненавидит также, как и драки без настроя, если сравнивать. — …окей, — бездумно отвечает Марко, когда классный руководитель представляет им новенькую и зачем-то называет его имя. Лишь запоздало понимая, на что подписался. А если вспомнить то, что ещё и добровольно, так вообще пиздец. Стар, как после представляется переведёнка, не представляет из себя откровенно ничего: поведение ботаника, внешность и замашки серой мыши, – на таких Марко обращает внимание в последнюю очередь. По её просьбе делает ленивую экскурсию по школе, не упуская возможности отпускать пошлые шуточки о классах, где трахает «вон ту блондиночку с голубой прядью и брюнетку рядом с ней», и с неким упоением наблюдать за стремительно краснеющим личиком. Очаровательно. «Лёгкая добыча» — думает Марко, возвращаясь домой в одну из редких тёплых апрельских ночей, и оказывается буквально пришибленным к земле, когда видит Стар, за которой тенью следуют несколько парней. «Не моё дело» — проносится в сознании, потому что, если подумать, Диаз никогда не помогал униженным и слабым, ибо их будущее в их же руках. О том, каким он сам был до улицы, Марко предпочитает не вспоминать. Но, не до конца того осознавая, идёт за ними. Медленно, будто хищник, тихо, словно перед прыжком. «Ты или тебя» – гласит единый закон улицы, и Марко чтит его едва ли как не божество, хотя является атеистом. Почему-то он упускает момент, когда преследователи затаскивают Стар в один из многочисленных скрытых тенью переулков, где воняет застоявшимся мусором, страхом и совсем чуть-чуть кровью. А когда догоняет, с непроизвольно приоткрывшимся ртом наблюдает, как девушка расправляется с последним ударом в грудь с ноги, приправляя пинками под рёбра с поистине садисткой улыбкой. — О, Диаз, — произносит с какой-то брезгливостью, когда замечает Марко. — Тоже хочешь? — улыбаясь, оттягивает порванный ворот блузки, открывая вид на грудь. — Ещё чего не хватало, — зло сплёвывает парень, пиная стоявший по близости мусорный бак, желая выпустить пар хоть на чём-то. — На твоё тело только бомжи да такие вот, — кивком указывает на валяющихся в грязи парней, — девственники зарятся. Не я. Стар смеётся почти искренне. Подбирает упавшие пакеты, закидывает выпавшие из них продукты и уходит, не сказав больше ни слова. Марко тенью провожает её до дома, хоть и знает, что это вовсе не нужно. Не ей уж точно. Диаз может быть мудаком, едящим младенцев на завтрак, и грозой улиц, доводящим до предсмертного состояния без угрызений совести, но каждые выходные он вместе с семьёй готовит начос, – Стар узнаёт об этом совсем случайно, когда, устроившись курьером в местную пиццерию, доставляет заказ к дому, откуда совсем внезапно выходит Марко в кружевном фартучке и смешном белом колпаке. Он угрожает ей жёсткой расправой, если проболтается об этом, хотя и не особо парится насчёт своей репутации, но поддержка образа – почти святое. Стар делает испуганный вид, а после смеётся, заверяя, что ничего никому не скажет, но на всякий случай скрещивает пальцы за спиной. А в следующие выходные, придя к ним со всё той же доставкой, девушка неожиданно оказывается почти что насильно усаженной на диван перед телевизором, по которому идёт какая-то семейная комедия, а в руки её пихают тарелку с сырными начос, которые «Маркуша сам приготовил!». Марко смотрит на неё едва ли не с ненавистью и открытой угрозой, но Стар лишь смеётся и не перестаёт называть его Маркушей. В школе Стар предстаёт в образе серой мышки, какой она была перед Диаз при их первой встрече, тогда как за её стенами превращается в фурию. Он после не раз видел её в драке; однажды они даже почти сошлись, – но, к несчастью, Марко девочек не бьёт. Почти. Поэтому, когда Стар вновь бросает ему вызов, принимает. Натянув на голову капюшон очередной красной толстовки в попытке спрятаться от моросящего который день дождя, направляется на заброшку, что находится в паре километров от жилых районов, мысленно проклиная девчонку за выбранное место. А когда приходит, едва ли не закипает от злости, потому что среди кирпичных обломков и разбитого стекла он один. Диаз набирает номер Стар, не вникая толком откуда его знает, и с возрастающим в геометрической прогрессии раздражением слушает бесконечно тянущиеся гудки. Становится всё холоднее. Девушка появляется спустя почти час. Судорожно хватает воздух ртом из-за долгого бега и с ходу встаёт в обороняющуюся стойку. Марко чувствует какое-то мерзкое облегчение и на действия Стар лишь закатывает глаза. — Отдохни, — произносит небрежно, вытаскивая из пачки почти последнюю сигарету и отстранённо думая, что нужно достать ещё. — Мне не в кайф мериться кулаками с побитой, — кивком указывает на разбитую бровь и крупные царапины на левой ноге. Стар фыркает, но соглашается, едва не падая на холодный, покрытый щепками пол. Марко скользит по ней взглядом и ёжится, потому что на девушке почти всегда открытая одежда: в школе она предпочтительно натягивает на себя юбки и блузки с открытыми руками, а на улице – рваные шорты и майки. Собственная толстовка отчего-то начинает жечь кожу. Марко морщится, нехотя стягивает её и кидает опешившей от этого Стар. — Не нужны мне твои подачки, — она сжимает ткань до жжения в разодранных костяшках и кидает обратно. Диаз фыркает и натягивает толстовку на себя. Вновь повисает неловкое молчание. — Давай по домам. Даже такому мудаку как я ясно, что сегодня ты не в состоянии, — Марко отталкивается от стены, кидает окурок в сторону и, подхватив рюкзак, направляется к выходу. …как в спину ударяется нечто маленькое, твердое и определённо тяжёлое. Оскалившись, он поворачивается к Стар. И теряется, потому что она, сжав губы, плачет. Встаёт и, пошатываясь, настигает Диаза, на ходу зарядив коленкой в солнечное сплетение. Парень без труда перехватывает её, потому что силы в Стар ни на грамм. Но она продолжает осыпать его почти щекочущими ударами. Задавить надеется, чтоли?.. В конце концов Марко не выдерживает, ударяя девушку по плечам. Легко, едва ощутимо, нажимая на определённые точки, чтобы руки отнялись на пару минут максимум. Стар шипит и отскакивает, растерянно смотрит на безвольно качающиеся конечности. Оглядывается по сторонам, судорожно придумывая план отступления, но Марко настигает её раньше. Просто потому, что отпустить слишком поздно. …он давит хрупкое тело в объятиях, носом зарывается в мокрые волосы. Неприятно, но терпимо. Стар не двигает, и Марко готов поклясться, что у неё рот от удивления приоткрылся. Он отстраняется и почти удивляется, потому что прав. — И… что ты делаешь? — её голос хриплый, тихий. — Может, отпустишь уже? — Не хочу, — Марко сжимает Стар ещё сильнее и отчего-то улыбается. — Не против, если я поцелую тебя? Стар не успевает возразить, или попросту не хочет. Лишь поддаётся вперёд, когда холодные обветренные губы накрывают её собственные, а на плечи ложится нагретая чужим теплом красная ткань. А после он обрабатывает её раны принесёнными с собой средствами и залепляет их пластырями с цветочками, которые почему-то всегда находятся в его кармане.