dear Steve

      «…Я ушла от людей уже давно, ты же знаешь, Стив. Мне не хватило ни веры, ни желания их защищать; мне не хватило тебя, чтобы и дальше бросаться под пули за тех, кто спасения не ищет, а, наоборот, упорно выкапывает себе могилу. Но, Гера, Стив, меня нашел кое-кто. Он так похож на тебя в своей безрассудной благородности, в своей слепой вере в то, что в человечестве еще осталась хоть капля света, за который стоит бороться и умирать. Он говорит, как ты, и я вижу решимость в его глазах; ту решимость, что была у тебя; ту же непоколебимую стойкость. Кем я буду, если позволю и ему в одиночестве нести это бремя?!       Я утешаю себя мыслью, что ты бы именно этого и хотел для меня…»       Диана кутается в плед на заднем дворе поместья; закат окрашивает горизонт в переливы алого и оранжевого, а ветер треплет ее волосы. Огонек зажигалки дрожит, и приходится прикрывать его ладонью, оберегая, защищая. У нее дрожат пальцы; не от холода.       Белоснежный конверт загорается мгновенно; серый пепел подхватывает ветер, уносит куда-то ввысь в воздушном водовороте.       Брюс наблюдает подобную картину раз в несколько дней: иногда чаще, иногда реже. Диана сжигает письма, аккуратно запечатанные в конверты с изящной вязью букв на лицевой стороне. Он стоит у распахнутой двери, смотрит на ее идеальную спину, на то, как тонкие пальцы чуть сжимают предплечья, пока она с легкой улыбкой наблюдает за улетающим пеплом.       — Подсматривать за дамой неприлично, мастер Брюс, — Альфред появляется как всегда бесшумно, внезапно и вовремя. Брюс даже не поворачивается на звук его голоса.       — Ты знаешь, что в тех конвертах? — он спрашивает, но вопрос больше похож на утверждение.       — Да, мисс Принс рассказала мне. Вам лучше спросить об этом у нее, если Вам любопытно, — дворецкий тепло улыбается, когда смотрит на хрупкую женскую фигуру, медленно погружающуюся в тень сумрака, а после уходит. Брюс привычно прячется во мраке за несколько секунд до того, как она оборачивается.       Брюс иллюзиями тешиться не привык: он знает, что она обнаружила его присутствие с самого начала.       «…Брюс говорит, что опасность уже близко, что нам нужна команда, а я думаю о том, что работала в команде только с тобой, Чарли, Самиром и Вождем. Они все умерли, помнишь, я говорила? Я бы так хотела для них другой участи, я бы хотела для них спокойной смерти от старости, но не все этого ищут. Не все готовы умирать немощными в окружении детей и внуков.       Ты и они всегда были другими; вы всегда искали другого…»       Брюс в своем черном костюме похож на древнее божество, призванное сеять ужас и смерть, и он поправляет маску, настраивает встроенные в нее линзы, проверяя работоспособность ночного видения, старательно не замечая Диану, стоящую перед ним в полном облачении; кнут блестит золотом в искусственном свете ламп.       — Ты никуда не пойдешь, — его голосовой модулятор работает отлично, и низкие рычащие вибрации могли бы пугать кого угодно, но не ее. Диана лишь скрещивает руки на груди и думает, что выглядит грозно; Бэтмен смеряет ее равнодушным взглядом, четко говорящим о том, что подобное не способно впечатлить в необходимой мере. — Это Готэм. Здесь все устроено иначе. Если хочешь геройствовать, отправляйся в Метрополис. Там привыкли к героям, разодетым в красное и синее, которых можно восхвалять, как богов.       — Ты не можешь работать в одиночку, Брюс, — ее не обижает его грубость, она к ней давно привыкла; Диана говорит мягко, но Бэтмен все равно вскидывается, смотрит, не моргая, куда-то поверх ее плеча и вбок.       — Я уже работал с напарником. Этого было достаточно, — хмуро отзывается он и садится в машину, больше похожую на танк. Диана оборачивается и видит, что он смотрел на костюм, покрытый сажей, пулевыми отверстиями, обезображенный крамольным граффити.       В Брюсе чувствуется тот же надлом, та же боль из-за осознания того, что не всегда получается защитить тех, кого должен. Она знает это слишком хорошо; она видит такой взгляд в зеркале по утрам уже добрую сотню лет.       «…Брюс привел сегодня нового члена команды, совсем еще мальчишку. Его зовут Барри, и он быстрее самого Гермеса. В нем столько энергии, столько невинности и чистой жажды нести людям свет, что я не могу не улыбаться, когда смотрю на него. Знаешь, Стив, рядом с ним даже Брюс выглядит не таким мрачным; один раз даже улыбнулся.       Альфред сказал, что раньше Брюс, когда еще не закрылся ото всех в семейном винном погребе и позволял детям быть рядом, улыбался намного чаще.       Я только сейчас узнала, что у него есть дети. Я бы хотела знать, что у тебя остались дети тоже…»       Диана постоянно сверяется со временем по старым явно мужским часам, которые хранит в верхнем ящике прикроватной тумбочки, и Брюс не идиот, чтобы игнорировать очевидные факты: ты не будешь сдувать пылинки со старого хлама из чисто ностальгических побуждений. Брюс умеет складывать два и два, а потому не задает лишних вопросов; Диана его раны допросами не тревожит, хоть и приподнимает удивленно-понимающе брови, когда видит в его кабинете фотографию двух молодых людей в смокингах, сделанную явно на каком-то приеме. Один старше, другой младше; старший улыбается широко-широко, ни капли не стесняясь чужого внимания, обнимает младшего за плечи, который тупит взор и выглядит озадаченно-разозленным.       Диане хочется спросить кому из них принадлежал костюм в Пещере, но давит в себе неуместное любопытство.       Она узнает, что костюм принадлежал младшему, потому что видит старшего в полицейской форме на третьей странице вечерней газеты Бладхейвена, которую читает Брюс, думая, что находится в одиночестве.       «…Брюс общался с одним из атлантийцев, который не горит желанием помогать нам. Упертый, как и весь его народ. Я не рассказывала тебе о том, что Атлантида и амазонки всегда враждовали, и, признаться, я совершенно не горю желанием упрашивать одного из них присоединиться к нам, но его помощь пришлась бы кстати. Расовая неприязнь не стоит ничего, когда речь идет о судьбах целого мира, так ведь?       Я стараюсь думать о тебе и Вожде, когда вспоминаю истории матери про то, сколько амазонок погибло из-за неуемных амбиций прежнего царя Атлантиды. В ту ночь, что мы провели в лесу, сразу после знакомства с Вождем он рассказал мне, что твой народ уничтожил его народ, но не выразил ни капли ненависти к тебе, и я почувствовала безмерную боль и гордость за то, каким человеком он был. Я тоже хочу быть той, кем бы ты мог гордиться, Стив.       Ты же гордишься мной, Стив?..»       — Ты не можешь быть таким беспечным только потому, что у тебя есть суперскорость, Барри, — Брюс стягивает маску со своего лица, оставляя свисать на спину — где-то в районе виска растекается свежая гематома, а после падает на кресло возле компьютерного стола в пещере. Барри все еще баюкает сломанную руку, болезненно морщится, когда Альфред помогает ему освободить ее от брони костюма. — Ты должен быть осторожнее. Ты быстрый, не бессмертный, — он все еще в костюме, голосовой модулятор работает, хоть иногда выдает скрипящие помехи, и Барри смотрит на него побитым щенком.       Это их первая схватка с парадемонами, впереди множество долгих боев, а Брюс уже устал так, будто только что сразился с боссом на последнем уровне. Диана — прекрасная даже покрытая грязью и черной липкой кровью — чистит меч в глубине пещеры; Артур исчезает в направлении винного погреба.       — Я все это знаю, Брюс, хватит строить из себя папочку, — Барри давится криком, когда Альфред, извиняясь, ломает кости заново: рентген показал, что они начали срастаться неправильно.       — Если бы знал, не попался бы так легко, — беспрекословно возражает Бэтмен, запуская алгоритм поиска очередного места, в которое бы парадемоны могли решить установить передатчик для открытия бум-трубы.       — Ты слишком строг с ним, Брюс, — доносится голос Дианы, не поднимающей головы от своего меча. — Он еще ребенок.       — Я знал детей, которые и без суперскорости были героями. И вели себя осмотрительнее.       — Мастер Брюс, не думаю, что данное сравнение уместно в этом случае, — возражает Альфред. — И раз уж Вы начали говорить о детях, не хотите позвонить одному из них? Или мне стоит пригласить его на чай, чтобы Вы наконец перестали игнорировать сам факт его существования?       — Я не игнорирую его.       — Разве? — Альфред приподнимает бровь, накладывая плотную повязку на руку Барри; в гипсе нет необходимости: перелом исцелится через пару часов. Брюс встает и уходит наверх. Диана ловит его у самого лифта.       — Это не мое дело, но почему ты никогда не говоришь о своих, эм, детях?       — Они не совсем мои дети. Он. И это сложно.       — Это из-за твоего напарника, который умер? Я видела фото в кабинете, Брюс. И статью в газете. И протоколы слежки в Бэт-компьютере. Ты волнуешься о нем, хоть и делаешь вид, что тебе плевать. Разве не так?       — Думаю, о моих отношениях с Диком мы поговорим, когда ты расскажешь историю той фотографии, — Брюсу некомфортно, и он обрастает иголками, как дикобраз; Диана вздыхает.       — Знаете, мисс Принс, это было бы чудо, сумей Вы его переубедить, — Альфред выбрасывает медицинский мусор в корзину; Барри дремлет на кушетке, аккуратно уложив раненую руку себе на живот.       — Он просто волнуется, — Диана понимает это с самого начала; впрочем, ей порой кажется, что Брюс волнуется постоянно.       «…Я, наверное, никогда не привыкну к тому, что невозможно спасти всех, Стив. Это как в тех окопах близ Вильде. Я могла спасти деревню от оккупации в один день, чтобы ее вытравили газом через сутки. Всегда один и тот же итог, сколько бы сил я ни потратила на то, чтобы предотвратить неизбежное.       Мы дрались с армией Дарксайда в самом центре города и не смогли эвакуировать всех жителей. Я видела тела, раздавленные кусками зданий; родителей, закрывающих детей от лучей лазеров; кровь, что стекает по мостовой, мешается с черной кровью этих тварей. И это нечестно, Стив. Это несправедливо. Почему они называют нас героями, когда мы не в состоянии спасти их?       Они называют нас героями, Стив, но для меня всегда будет лишь один герой…»       — И что? Это все так и закончится? — в голосе Барри слышится обида. — Я думал, у нас команда на постоянной основе.       — Думаю, мы соберемся, когда возникнет такая необходимость, — Диана улыбается и хлопает парня по плечу. — А пока у каждого из нас есть дела дома, которые ему следует сделать, — она врет: у нее таких дел нет, как, собственно, и дома.       Брюс смотрит на нее внимательно, будто видит насквозь ее фальшивую улыбку, с которой она целует Флэша в щеку, с которой пожимает руку Артуру, с которой кивает на прощание Киборгу, с которой шепчет Кларку, что рада видеть его живым.       Брюс словно знает, что на Темискиру ей путь заказан: была там однажды, но не смогла остаться, стоило увидеть берег, на который когда-то, кажется, в другой жизни, она вытащила человека, изменившего все.       — Ты можешь остаться; дом большой, — мимоходом говорит Брюс, провожая взглядом удаляющиеся фигуры новоприобретенных друзей.       — Спасибо, Брюс, — и она действительно ему благодарна.       «…Твои часы остановились сегодня в полночь.       Это выбило меня из колеи. Я понимаю, что это чудо, что они работали так долго, но я чувствую обиду. Как я теперь пойму, во сколько мне вставать, во сколько завтракать, во сколько ложиться спать? Как я теперь пойму, что мне делать, когда их тиканье замолкло навеки?       Раньше мне казалось, что в звуках того, как их механизм отсчитывает секунды, я слышу твой голос. Но теперь и он растворился в могильной тишине.       У меня остается от тебя все меньше и меньше с каждым днем. Знаешь, Стив, я безумно боюсь, что однажды наступит день, когда от тебя не останется ничего, и я забуду о том, что ты был в моей жизни.       Но, прости меня за дальнейшие слова, иногда, в особенно печальные дни, я малодушно желаю того, чтобы забыть тебя. Моя мать сказала мне на прощание, когда я покидала остров ради тебя, что я принесла ей великое счастье и великую скорбь. Мне их принес ты…»       В Брюсе больше от Бэтмена, чем от Брюса; когда-то ему сказали, что он Бэтмен, который притворяется Брюсом Уэйном, и никак иначе. Он осознает всю правдивость этих слов с каждым днем все сильнее.       Бэтмен не умеет быть тактичным, предупредительным, внимательным; Бэтмен — натянутая до дрожи тетива, готовая в любой момент сжаться, выпуская стрелу, нацеленную кому-то в глотку. Но рядом с ней ему хочется быть Брюсом, способным на отношение, которого она заслуживает; Бэтмен не хочет быть рядом с кем бы то ни было в принципе.       Он замечает грусть ее в глазах, которая в один момент становится ярче, четче концентрируется по контуру шоколадной радужки. Диана улыбается с некоторым замедлением, когда обсуждает английскую поэзию с Альфредом, помогая тому готовить ужин. Диана смотрит со спокойным смирением, но взгляд преисполнен застарелой тоски, давно отболевшей, превратившейся в тихую, почти ностальгическую печаль. Так бывает, когда смиряешься со своим горем, привыкаешь к нему и не хочешь отпускать.       С ним произошло то же самое, в конце концов.       Бэтмен в первую очередь детектив, а после уже гроза преступности и кошмарная сказка, которой пугают непослушных готэмских детей, и ему не составляет труда понять причину ее усугубившейся грусти. Бэтмен пробирается в ее комнату в одну из тех ночей, что она проводит вне дома, следя за порядком в мире или просто думая о своем в каком-нибудь Богом забытом месте.       Бэтмен выкрадывает старые мужские часы из верхнего ящика прикроватной тумбочки. Брюс Уэйн чинит их всю ночь, пропуская давно ставший обязательным ночной патруль.       Диана приходит к нему на следующий день и обнимает так, что хрустят кости. От нее пахнет океанской солью и кокосовым молоком; она прячет лицо у него на груди и едва слышно шепчет: «Спасибо», бережно сжимая в ладони тикающие часы.       Брюс улыбается, когда немного робко гладит ее лопатки.       «…Скажи мне, Стив, это не считается предательством, если я вижу в нем твои черты?       Ты же простишь меня за это, Стив?..»       Брюс целует ее впервые после до безумия скучного приема в честь дня рождения, на который его уговорил Альфред. Она выступает в качестве его спутницы, обольщает каждого в богато украшенном зале, и в нем наверняка говорит алкоголь, когда он касается ее щеки костяшками пальцев, а после практически невесомо касается губ. Диана на мгновение замирает, хоть и не отстраняется, и даже не пытается сломать ему пару ребер. Она просто стоит и смотрит, даже перестает дышать.       Брюс привык выбираться из неловких ситуаций с помощью обаяния и репутации повесы, а потому он с улыбкой благодарит за подарок. Бэтмен привык выбираться из неловких ситуаций с невозмутимым лицом, а потом он уходит патрулировать.       Диана поджидает его в одиночестве: Альфред ушел спать; по ее просьбе. В руках она держит фотографию, которую он прислал ей в Париж. Теперь это вспоминается так, словно все произошло в прошлой жизни. Брюс снимает маску и выжидающе смотрит.       — Это была Первая мировая война. Мы освободили небольшую деревню на Западном фронте от немцев. Нас окрестили героями, в особенности меня. Нас выстроили в ряд, попросили стоять и не двигаться. Это была моя команда, которую Стив собрал, чтобы найти завод по производству химического оружия, применение которого могло бы уничтожить миллионы жизней, — ее пальцы касаются высокого светловолосого мужчины, стоящего по правую руку от нее. — Самир, он был актером. Любому мог заговорить зубы, — она начинает перечислять присутствующих на фотографии людей. — Вождь. Контрабандист, что пытался нажиться на войне, но отдавал еду нуждающимся, не требуя денег. Чарли. Снайпер, который отлично пел и больше не мог убивать, потому что война сделала с ним то же, что и со всеми — сломала. И Стив Тревор. Капитан Стив Тревор. С него все началось. Я вытащила его из самолета возле берегов острова, на котором выросла, и решила помочь остановить войну. Он… — она осекается, и голос ее чуть дрожит. — Он подорвал самолет, в котором находилось химическое оружие. Он находился в самолете во время взрыва. Это его часы ты починил, и я правда благодарна тебе за это, Брюс. Это ему я пишу письма с тех самых пор, как услышала, что это помогает пережить. Все немного запутано, Брюс. Я бы хотела ответить тебе, но…       — Я понимаю, Диана, — тихо говорит Брюс, не давая ей закончить фразу, а после надевает маску. — Я все понимаю, — он разворачивается и собирается уходить обратно в город. Она ловит его, когда он открывает дверь Бэтмобиля.       — Ты обещал, что мы поговорим о твоих отношениях с Диком, когда я расскажу тебе историю этой фотографии. Так что я выслушаю, когда ты будешь готов, — она отпускает его.       В конце концов, это делать приходится не впервой. «…Некоторые мистики считают, что постоянная скорбь об умерших не дает последним уйти на покой, вынуждает их дух блуждать в мире живых. А кто-то считает, что душа человека живет, пока есть хоть кто-то, кто о нем помнит. Стив, ты мучаешься, блуждая между мирами, потому что я постоянно думаю о тебе? Или же ты счастлив знать, что я не позабыла тебя?       Я запуталась, Стив. Как тогда, на той базе, когда убила Людендорфа, думая, что это он был Аресом.       Я просто хочу верить в то, что ты не страдаешь из-за меня, Стив, где бы ты ни находился…»       — Дику будет лучше без меня. Он четко дал мне это понять, когда решил уйти в самостоятельное плавание. И он отлично справляется с этим, должен признать. Мне есть, чем гордиться, — Брюс держит свои обещания. — Не думаю, что тут есть проблема, о которой стоит говорить.       — Просто ты слишком уперт, чтобы признаться в том, что тебе его не хватает.       — На самом деле, мисс Принс, они оба слишком уперты, чтобы забыть свои разногласия и ввести традицию хотя бы созваниваться время от времени, чтобы поговорить о чем-то, не связанном с ловлей преступников, — не сдерживается Альфред, и Брюс смотрит на него с недовольством; дворецкий лишь невозмутимо поправляет очки.       — Вам просто нужно встретиться и поговорить. Поверь мне, Брюс, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на бессмысленное выяснение того, кто первым придет сдаваться. Однажды может оказаться, что вы упустили слишком много времени, — он не отвечает; тишину нарушает лишь легкий вздох Альфреда.       Брюс все же звонит Дику; тот прибывает в Готэм через час, готовый сражаться с любым монстром, что встретится на его пути, но оказывается совершенно не готов к семейному ужину.       — То есть на тебя никто не напал? — он подозрительно прищуривается, рассматривая Брюса с такой тщательностью, будто пытается понять не двойник ли перед ним.       — Я просто решил возобновить наше общение, — сухо отвечает Уэйн, кивая на стул. Грейсон садиться не спешит.       — И с чего бы это? — он скрещивает руки на груди.       — Альфред и я убедили его, что он, как взрослый человек, должен сделать шаг навстречу первым, — Диана обворожительно улыбается, и Дик автоматически начинает улыбаться в ответ, будто где-то в его голове щелкает невидимый тумблер, отвечающий за активацию природного обаяния. — Я Диана.       — Чудо-женщина. Я наслышан.       — Как и я о тебе, — она садится рядом с Брюсом; Дик следует ее примеру.       Сразу после ужина она уходит на кухню к Альфреду, оставляя их одних.       — Они не переубивают друг друга? — когда она уходит, атмосфера далека от радушной.       — Только если немного, но им полезно, — серьезно отвечает дворецкий.       Дик обнимает Диану на прощание, и от него веет теплом и светом, отчего она, наконец, понимает, почему Альфред сказал, что Брюс улыбался чаще, пока не оттолкнул всех от себя.       «…Я давно не видела Брюса таким спокойным. Нет, он всегда спокоен внешне, но внутреннее напряжение так просто не убрать. Но после того, как он помирился с Диком, он стал расслабленнее. И это напомнило мне о том, что иногда мы должны отпускать свою зацикленность, забывать о ссорах. Иногда мы должны пытаться жить дальше.       Я бы так хотела отпустить тебя, Стив, не потому что я больше не люблю тебя, а потому что я хочу двигаться дальше. Это слишком эгоистично, Стив, просить тебя разрешить мне двигаться дальше, зная, что ты бы никогда не запретил мне этого?..»       Лига Справедливости, как шутливо назвал их Барри, а название взяло и прицепилось, собирается вновь, когда очередная раса пришельцев решает, что второй вторник июня отличный день для захвата планеты.       Диане некогда думать, она только и успевает, что разрезать тела инопланетных захватчиков, похожие на желе, на куски, которые вскоре собираются воедино. У нее уже сводит мышцы от перенапряжения, когда слышит по плохо работающему из-за пары ударов передатчику голос Бэтмена.       Время на мгновение замирает, когда она понимает, о чем он говорит.       Бэтмен рассказывает свой план: уничтожить их головной корабль, чтобы лишить их возможности собирается заново; он что-то вещает про электронные взаимодействия, но его понимают лишь Киборг и отчасти Флэш, он что-то вещает, что благодаря каким-то волнам они получают возможность восстанавливать свои тела, а в ее голове крутится лишь одна фраза, которую он говорит до того, как начинает объяснять: «Нужно попасть точно в место стыка крыла и корпуса. Там, по моим расчетам, находится топливный отсек. Автопилот ненадежен. Сдерживайте их. Корабль беру на себя».       Диана определенно ненавидит самолеты, которые вот-вот грозят взорваться вместе с людьми, которые ей дороги.       Диана успевает вытащить его, хоть их обоих потом и сносит взрывной волной, откидывает в сторону и протаскивает по земле.       У Дианы звенит в ушах, и она как в замедленной съемке смотрит на то, как распадаются на куски тела пришельцев, не слыша их пронзительного визга. Бэтмен поднимается на ноги с трудом, трясет головой, будто не понимает, что только что произошло, а ей хочется сломать ему нос.       — Ты должен жить как герой, а не умирать им, — она говорит так тихо, что не слышит сама себя; зачем-то отряхивает с его плеч пыль. — Обещай мне, что ты не умрешь героем, Брюс.       Бэтмен обхватывает ее лицо, пачкает и без того грязные щеки и целует прямо на глазах у всей команды; Кларк улыбается, Виктор привычно не выражает эмоций, Барри смущенно отводит взгляд, а Артур свистит.       Поцелуй отдает отчаянным облегчением и хрустом земли на зубах, а Диана чувствует себя так, словно вот-вот заплачет: в этот раз ей удалось его спасти.       «…Прости меня, Стив, что я не смогла сделать для тебя того, что сделала сегодня для Брюса, и это, видимо, будет преследовать меня вечность. Но я прошу тебя отпустить меня, потому что тебя я отпускаю. Я должна была сделать это давно, но я не такая сильная, какой ты меня всегда видел.       Я люблю тебя, капитан Стив Тревор. Помни об этом, хорошо?       Я всегда буду любить тебя…»       Диана улыбается сквозь слезы, когда пепел ее последнего письма растворяется в вышине.       Брюс сжигает свое послание поздно ночью, и искры ярко вспыхивают в чернильной темноте.       «Я защищу ее, Стив. Обещаю.»