Вспомни меня

— Гарри? Эггси не может вымолвить и слова. Там, за стеклом, он видит призрак прошлого, который больше никогда не надеялся встретить. Он даже не произносит этого "Гарри". Слева от него сидит не менее ошарашенный Мерлин. Как это возможно? Когда между ними исчезает заслонка из стекла, у Эггси подкашивает ноги. Он буквально вынужден схватиться за плечо координатора. — Как... У Гарри повязка на глазу, на той части, в которую по факту попала пуля, которая должна была пройти чуть ли не насквозь. Но он жив. Стоит перед ними в светлой рубашке, хлопковых штанах и непониманием во взгляде. — Джентльмены? *** Он не помнит. Ничего не помнит. Ни Мерлина, ни Кингсмена, ни своей прошлой жизни. И, конечно же, Эггси. Он не помнит своего ученика и... Любовника? Они тогда ничего не успели обсудить. Совершенно ничего. Эггси вспоминает тот день, как самый ужасный в своей жизни. Ни одна операция, где он был на волосок от смерти, до сих пор не смогла затмить глухой звук выстрела из колонок ноутбука. Они тогда не успели поговорить. Только ругались. Если бы он только знал, что эти слова станут последними, он никогда бы их не произнёс. Они не успели. — Он не помнит меня. — Он ничего и никого не помнит, Эггси. У них новая проблема, новый штаб и новые напарники. Мерлин с другим координатором сидит в окружении десятка экранов, с кучей проводов и бумаг. Он весь в работе. Он переживает, но опыт и выдержка "рыцаря" дают свои плоды. — Соберись, парень. Ты нам нужен, хорошо? — Да, конечно. — Данные будут к вечеру. — Позвонишь, — Эггси поправляет очки на голове, как бы намекая, каким именно образом надо связываться. Он единственный, кто носит их супер-шпионские примочки самым обычным людским способом. — Эй! — Что? — Он уже не вернётся. Я тоже переживаю. И мы поможем ему, но он больше не Галахад. Эггси не отвечает. Хлопает дверью так по-детски зло и уходит в бар. Он даже пить не хочет, но ещё немного и его голова взорвётся. Он знал, как это выглядит, а теперь понимает, как это чувствуется. Ему так отвратительно от всего вокруг. *** Он приходит в комнату-камеру каждый день. Молчит долгие десять минут, пока Гарри не отрывается от чтения книги и не обращается к нему: — Что-то случилось, Эггси? Они заново познакомились. Эггси заново, точнее впервые, узнал самые обычные вещи, типа: любимый цвет, погода, книга... В ответ почти не врал. Рассказал всё про семью, про то, что отец погиб на военном задании. Говорил, что учился в военной академии и сейчас работает по контракту. Это не ложь. Он просто не уточнял. Гарри также носит очки, только совершенно обычные, гладко бреется по утрам, делает зарядку, всё время смеясь и думая, откуда у него эта глупая привычка. — Знаешь, мне кажется, я не могу вспомнить что-то очень важное. Эггси перестаёт дышать. — У меня очень много шрамов, нет глаза... А я не помню, откуда это. Мерлин знает, да? Эггси кивает. — Вы были очень хорошими друзьями. — Правда? Эггси почти плачет. — А ты? Мы ведь были знакомы? — Были... Ты не помнишь меня совсем? — Нет. Прости. Гарри берёт его за руку, смотрит по-отечески, как в первую неделю. Как наставник. Гарри улыбается ему своей мягкой улыбкой, и так хочется его поцеловать, что живот скручивает от напряжения и боли. Эггси так по нему скучает. — Ты не виноват. Всё... наладится. *** В следующий раз Эггси буквально несётся в комнату с мягкими стенами, потому что первое, что он видит, когда просыпается, это перепуганное лицо Мерлина, который сообщает ему, что в отключке он был почти неделю. — Эггси! Гарри ждал его. Ждал. Его. — Привет. — Боже... Что с тобой? Эггси только сейчас рассматривает своё отражение в стекле. Круги под глазами, ссадина на щеке, бровь рассечена, а губа разбита. Ему неплохо досталось на последней вылазке. — Да так... Мелочи. Когда Гарри проводит своими пальцами по ранке на верхней губе, Эггси закрывает глаза. Под веками жжёт слезами и воспоминаниями. В последний раз Гарри лечил его полученные раны в ванной комнате своего дома, ругаясь не по-джентельменски и затем целуя. Нежно, слегка, держа Эггси за плечи, чтобы не свалился в ванную. В последний раз они спали в постели на бежевых простынях, у Эггси ныло всё тело от ударов и ссадин, а Гарри читал свою книгу и гладил его по волосам. В последний раз Гарри его помнил. — Ты расстроен. — Я немного устал. — Мерлин рассказал мне всё. Кажется, Эггси начинает падать в обморок. — Я был твоим наставником, да? — Да. Ты был прекрасным наставником и "рыцарем". — Мне очень жаль, что я этого не помню. — До сих пор ничего? Это больно. Больно смотреть на человека, который был для тебя ориентиром, за которого ты мог умереть, перед которым тебе, уличному пацану, было стыдно. Больно смотреть на него и знать, что он ничего из этого не помнит. Эггси не выдерживает. Он смирился с тем, что Гарри нет, что нет штаба, дома со стенами, увешанными газетными вырезками, что нет ничего из прошлой жизни. А теперь Гарри снова перед ним, но это как встретить оболочку. С таким же успехом Мерлин мог создать проекцию Харта в память о нём. Эггси кусает губы, кусает себя изнутри. Ему так нужно хотя бы обнять. И он обнимает. Утыкается носом в тёплое плечо, замечая, как напрягаются чужие плечи. Вдыхает полной грудью, сжимая руки на идеально ровной спине. — Я верю в тебя. Пожалуйста. Гарри целует его в лоб, грустно улыбается и хлопает по плечу. — Я горжусь тем, что был твоим наставником. Уверен, ты очень хороший человек и агент. Это разбивает, выстреливает прямым попаданием в рёбра. Он был хорошим учеником? Может ли Гарри им гордиться? Он хороший человек? Эггси плевать. Он хочет услышать, какой он невыносимый мальчишка и как Гарри надоело убирать его кеды на место. Он хочет новый дом, их дом, с бабочками и газетами на стенах, с новыми заданиями и новыми ранениями. Он не хочет быть хорошим учеником, он хочет быть тем, кто: "Эггси, это неправильно, ты не... Хочу Вас, агент Галахад. И Ваше сопротивление неуместно." Как в дерьмовом любовном романе, но он так хочет этого. *** — Привет, Гарри, как дела? — Эггси? Здравствуй. Они сегодня едут домой. В Лондон. У них столько работы, что Мерлин говорит, будто полысеет во второй раз, а Рокси сообщает всем дома, что её не будет несколько месяцев. Снова. Новые друзья помогают с местом, с первыми приготовлениями и поставкой нужного оборудования. Они возвращаются домой. Будут жить на новой базе, пока всё не приведут в подобающий вид. Гарри будет жить там же. — Он "рыцарь", хоть и бывший. И тут я главный. Мерлин даже не думал о других вариантах, а спорить с ним никто не собирался. Гарри будет жить в той обстановке, которая была его жизнью. Эггси всё ещё верит. — Там, в Лондоне, осталось хоть что-то из моего прошлого? Хочется ответить, что все его воспоминания сейчас с ним в самолёте. Ведь в Лондоне почти всё уничтожено. — Да, Гарри. Там кое-что осталось. Эггси почему-то вспоминает пропитый бар в своём старой районе, где они впервые говорили. Место, откуда у них всё началось.Место, которое всё ещё стоит на узкой улочке и предлагает свой бренди, не самого лучшего качества. Эггси впервые улыбается. Они летят на высоте десять километров над землёй. Весь салон напичкан шпионскими примочками, под каждым креслом можно найти чемодан со всем необходимым, почти за каждой пластиной — тайник. Мерлин и Рокси уже обсуждают контракт с какой-то военной базой, они в костюмах и неизменных очках. Эггси же летит в своём обычном спортивном костюме и кроссовках. Он устал. Он так чертовски вымотался за эти несколько месяцев. — Отдохни, — Мерлин говорит это ещё перед посадкой, почти как наставник. — Ты и так снова отработал за всех. Гарри сидит напротив. В лёгкой белой рубашке, бежевых штанах и кардигане. Читает газету и улыбается. Эггси уже почти научился улыбаться в ответ. — А почему ты не носишь свои кроссовки с крыльями? Это как попасть в зону турбулентности. Эггси вцепляется пальцами в ручки кресла и не может поверить в то, что услышал. — Откуда ты... — Мне вспомнился дом. И момент, где я вечно убирал их. Не думаю, что это была моя обувь. Мы жили вместе? Мерлин и Рокси ушли в кабину пилота ещё десять минут назад, яро споря о том, как будут располагаться кабинеты в новом штабе. Сейчас в салоне они абсолютно одни. Эггси аккуратно подходит к всё ещё ожидающему ответу Гарри. Он будто боится, что всё испортит. Хотя дальше портить уже нечего. Он даже не целует. Прижимается своими губами к сжатым тонким губам. И замирает: — Вспомни меня.