Темнота

Нико однажды слышали, что если хочешь понимать природу, ты должен закрыть глаза и довериться своим чувствам. Доверять природе — трудно, но ещё труднее доверять себе, ведь чувства обманчивы, они несовершенны. Ты можешь чувствовать одно руками, а видеть совершенно другое. Но одно чувство дополняет другое, вместе они редко обманут. Но если ты лишаешься одного, то всё падает в бездну, весь мир становится безмолвен, не понимает тебя, ты его не чувствуешь, не ощущаешь, но что ещё хуже — не видишь. И Нико не видели, поэтому чувствовали себя бесполезным. Им говорили, что прошла неделя после того, как они вернул солнце. Но конечно, Нико не верили, не различали реальность ото сна. Ведь даже если они просыпаются, перед ними та же тупая тьма. Даже смотрели на солнце, ничего не происходило. Мир всё такой же, лишён всех красок, лишён красоты. Нико слышали, понимали его, но не смогли увидеть, как изменился мир, что заставляло их плакать долгими ночами. Но ночи не было, было лишь определённое время, когда солнце тускнело, давало меньше тепла, будто отдыхало. Нико прозвали его «умным» или «живым» солнцем. Долгими днями Нико делали абсолютно ничего. Лежали, но буквально пару дней назад их начали отводить на поляну. Тут они были одни наедине с собой, тщетно пытаясь связаться с богом, но, увы, ничего не получалось. Чёрная бездна встречала их, когда они пытались докричаться. Никто не ответит, Нико поняли. Их бросили. Они одиноки тут, в этой темноте, как тогда, в башне. И больно, а глаза устали от вечных слёз, голова болела от гнева и злости, истерик, когда они никого не было вокруг. Рвали клевер, били землю. Всю вторую неделю пребывания Нико рвали траву, рвали и плакали. Когда к ним подходили успокоить, они кричали в беспомощном крике, просили оставить их в покое. С этого момента появилась легенда о том, что в руинах живёт приведение. На третью неделю Нико перестали различать дни, лежа на траве, что была смешана с землёй. Это сделали они, пытаясь найти ответы в себе. Образы мамы преследовали их, пытали, просили прийти. Они тянулись к родительнице, но всего мгновения не хватало, чтобы коснутся до неё, как Нико теряли из виду, просыпались. Единственный плюс снов — в них есть краски, они живые. Минус — они доставляют боль. Ведь сейчас он не может видеть. Им меняли повязки каждый день перед сном. Нико не были против. Если честно, то им было всё равно, но лучше было, если бы они умерли, меньше хлопот брату и сестре, которые за ними следят, да и самому легче. Они не хотят видеть мир таким, каким он им кажется — холодным, тёмным, далёким. Казалось, что мир смеётся над ними. Хочет заставить страдать. А Нико — всего лишь игрушка в руках своей судьбы. Не то, чтобы они были фаталистами, просто в один момент начинаешь верить в то, что всё это произошло из-за некоторых событий, нельзя которые было предотвратить. В один момент Нико поняли, что пути назад нет, что надо жить и любить то, что им досталось. Он пытался это понять полтора месяца. Нельзя жить прошлым. Надо учиться жить настоящим и смотреть с надеждой в будущее. — Что за красивый клевер, — сказали Нико, беря один из целых листиков, которые они нашли, в руки. — Во всяком случае, я могу это представить. Они знали каждый уголок руин, ноги сами несли его в лиановый коридор. Конечно, Мейз тут нет, но дух этой леди остался. Ноги несли к выходу, ко двору, где сушилась одежда и рыба. Тут земля была такой тёплой и доброй. Нико уверенно ходили, танцевали и падали на согретую солнцем землю, спали в полуденные часы, сидели у побережья и мечтали о большем. Они услышали что-то. Это хлопанье крыльев. Ребёнок протянули руку к небу. Они садились, щекотали руку. Странно, раньше Нико этого не замечали. Только ослепнув, они поняли красоту природы. «Ослепнуть — не значит умереть, а познать толику себя, ведь… Слепые тоже видят, но по-своему. Но порой и видящие бывают слепыми». И он был слеп. Люди всегда слепы. Ведь никто не совершенен и мы не можем сказать, что то, что мы видим - это реальность, а не иллюзия. Ведь у каждого своя точка зрения, своя правда. Это были последние дни второго месяца. Нико мочили ноги после купания. На них была безрукавка, подаренная Каламусом, штаны, сшитые Алулой. На самом деле, ребёнок благодарен им. — Солнце великолепно, не так ли? — решили завести разговор с Алулой Нико. Они закрыли глаза и улыбались, направив свой взор на пустоши. Нико не видит, но помнит, что там, за гладью воды, есть они, существуют отдельно ото всех. — Но ты не можешь видеть! — задела за живое Алула. Они помотали головой. — Но я могу знать. И чувствовать, — Нико сжали кулачок и посмотрели туда, где по идее находится сжатая ладонь. — И я до сих пор помню солнце из моего мира. Не думаю, что это солнце отличается от нашего светом и теплом. Жаль, что я не могу на него посмотреть ещё один раз. На следующий день Алула с Каламусом принесли им подарок. Это была палка, с которой они могут ходить, не опасаясь никуда упасть, а так же повязка на руку. Брат и сестра сказали, что у него ужасный шрам остался на левой руке в области предплечья. Нико улыбнулись и сами надели его, неправильно, после чего смеялись и пытались надеть правильно. Они слепы, но всё ещё полны духом; видят мир по-другому. Сегодня необычный день. Весь мир ждёт, хочет увидеть своего спасителя. Сегодня праздник, парад в его честь. Они хотят увидеть их критику, но Нико не смогут ничего сказать, лишь похвалить за усердия. Они, все эти люди, что соберутся на площади, не смогут быть увиденными Нико. Запах города, он такой тёплый, застоявшийся, полный химических выбросов, полная противоположность свежему воздуху Глена и руин. Он чувствует под ногами шаткое основание. Они на мосту. Впереди идёт Каламус, а за руку держит Алула. Они волнуются. Так мило с их стороны. И вот, лифт, Каламус вызывает его. Ребёнок стоит, сжимая в руке клевер, который они хранили так давно, думают, как им повезло, что нет людей. Лишняя компания не нужна. Нико поворачиваются к девочке и пытаются повесить клевер на волосы. Девочка сразу понимает, без слов. Направляет руку, после чего хихикают. — Спасибо, Нико. Я его больше не сниму, — обещает Алула. Ей нравится подарок. Это единственное, что может подарить ей ребёнок. — Всё помнишь? Только мы спустимся, нас будут ждать. Приехал лифт. Нико неторопливо заходит. — Я всё ещё волнуюсь. Я не думаю, что они меня примут… таким, — Нико чувствуют, как лифт опускается.У них есть время, чтобы успокоится и вновь всё продумать. — Нико, что бы они не подумали, ты остаёшься героем, — Каламус положил свои руки на плечи ребёнку. — Они не переживали то, что пережил ты. Никто не должен тебя осуждать. Им просто… запрещено. — Да, — кивают Нико, чувствуя, как замедляется лифт. — Так хочу увидеть Кип, того фонарщика, Джордж… — Ты их увидишь, — Нико чувствует, что Алула улыбается. И они улыбаются, грустно, но искренне. — С вами, — кивнули. — И… я вам никогда не говорил, но… спасибо. Вы выдержали со мной самые тяжёлые моменты, помогали мне привыкнуть к новой жизни, не бросили. Вам было трудно, но вы не отказались от меня. Я не знаю, выжил ли я без вас. Лифт остановился. — Мы твои друзья, Нико, — на сердце отлегло. Приятное тепло прошлось по телу от слов Каламуса. — Что бы не случилось, мы останемся с тобой. А пока… нас ждут. — Да, — прошептали Нико и двери лифта открылась.