* * *
Его голос — хриплый, надтреснутый, словно в таких же шрамах, как и кожа, мы услышали лишь на первом занятии. Немногословный и угрюмый — под стать фамилии, — профессор совершенно преображался, говоря о Темных Искусствах и методах защиты от них. В такие моменты живой глаз по яркости горевшего в нем энтузиазма начинал соперничать с протезом, и горе студенту, недостаточно внимательно слушавшему лекцию: он рисковал сгореть если не от этого света, то от стыда — горячности и злоиронии Аластор Грюм мог поучить и нашего зельевара. Одним он отличался от Снейпа, вызывая у меня еще большее уважение, — не заводил себе любимчиков. И так я думал вплоть до того вечера, когда, полностью раздавленный видом существ, одно из которых мне надо было победить в первом испытании Турнира Трех Волшебников, я возвратился из леса и нога за ногу плелся к гриффиндорской башне, оплакивая судьбу и готовясь к безвременной кончине. Я не услышал ни лязга металлической лапы, ни глухого стука посоха, и о присутствии Грозного Глаза догадался, почувствовав его тяжелую цепкую руку на своем плече. Прозвище этой незаурядной личности до нас донесла молва, хотя некоторые магглорожденные отчего-то звали его Капитаном, при этом косясь на Сьюзен Боунс и осторожно, очень тихо хихикая. Должно быть, он был капитаном авроров, думал я, и с этим связана некая занимательная история. Итак, Грозный Глаз ухватил меня за плечо и буквально приволок в комнатушку при кабинете защиты; впрочем, я особо и не сопротивлялся. Усадив на большой, потемневший от времени деревянный сундук, обшитый коваными железными полосами, он уставился на меня своим страшным горящим оком, несколько раз быстро облизнул губы и вдруг спросил: — Жить хочешь, мальчишка? Я молчал, ошеломленный его поведением и этим вопросом, но он, очевидно приняв молчание за согласие, продолжил: — Ты нравишься мне, Гарри. Ты настойчив, но не глуп, и должен понимать: дракона так просто не одолеть. Да и не только дракона — думаешь, остальные задания будут проще? — Да мне ни просто не одолеть, ни сложно! — наконец отмер я. — Чем можно хотя бы поцарапать самую опасную магическую тварь на земле, и как превзойти умелых, почти взрослых соперников? — Отличный вопрос, — согласно тряхнул седой гривой профессор. — Любую задачу можно решить несколькими способами, и выгодней всего выбрать такой, в котором ты понимаешь больше других. В чем ты силен, а? Отвечай! — Я? Ну... — Он снова сбил меня с толку, но пронизывающий взгляд заставил собраться с мыслями в небывалом темпе. — Я самый обыкновенный, средний ученик. Разве что... неплохо летаю на метле, вот! Грюм скорчил сложно распознаваемую гримасу и презрительно хмыкнул. — «Неплохо»... Возможно, получше Флер. А как насчет Седрика? Ты лучше его? Или, может статься, осмелишься утверждать, что обгонишь профессионального игрока — Крама? Ты щенок по сравнению с ним! — Сэр, при всем уважении, у нас тут намечаются не гонки на метлах! — Вот именно, Гарри, вот именно, — он довольно потер руки. — И я научу тебя, как получить настоящее преимущество. В любом случае, любом испытании, какое бы вам ни приготовили судьба и организаторы. Преимущество, которое останется с тобой, даже если ты окажешься перед противником голышом и без волшебной палочки! Должно быть, вид у меня был на редкость глупый, поскольку Грюм раскатисто загоготал, а после, так быстро и резко придвинувшись ко мне, что я невольно отшатнулся, отчеканил: — Ты должен сам стать оружием! Да-да, сам. Закаливание и физподготовка — слыхал такие волшебные слова? Они поднимают с постели умирающих, а живых превращают в героев! Не веришь? Спроси моего отца! — и он снова расхохотался. — Ва-ва-вашего отца? — я выпучил глаза. Грюм осекся. — Кхе... кха... Ну то есть если бы ты его спросил в свое время, я имел в виду, он бы подтвердил. И вообще, не перебивай старших, салага! Я сделаю из тебя настоящего мужчину. Обливание ледяной водой, — он загнул большой палец на левой руке, потом указательный, — плавание в озере наперегонки с Гигантским Кальмаром, бег с препятствиями и в полной боевой выкладке, основы альпинизма и ночевки в горах... — Но сэр! Первый тур всего через несколько дней — никакие тренировки не дадут такого быстрого результата... если дадут вообще, — последнее я пробурчал себе под нос. — Ты недооцениваешь их влияние на моральный дух и общую бодрость организма! — не растерялся профессор. — Многого за это время, конечно, не добиться, но кое-что — лучше, чем ничего, главное начать. А с драконами придется все-таки повоевать с помощью метлы. — Так ведь нельзя брать с собой никакие предметы! Грюм прищурился (точнее, прищурил целый глаз — искусственный при этом, казалось, еще больше вылез из глазницы) и снова быстро облизнул губы. — Но палочку-то можно, — заговорщически шепнул он.* * *
С этого дня жизнь моя превратилась в ад. Я бегал, плавал, обливался попеременно водой со льдом и потом и проклинал тот час, когда решился поделиться с друзьями разговором с этим странным профессором. Самое обидное — задав исходный курс, он редко появлялся на моем горизонте, чтобы своим скрипучим рыком и грозным взглядом придать мне прыти, но вместо него с этой задачей преотлично справлялись те, от кого я не ждал подвоха. Гермиона немедленно воспылала нездоровым энтузиазмом и добавила в программу мучений лыжные марш-броски и тяжелую атлетику, составляла для меня программы тренировок и особое меню, следила за тем, чтобы я не отлынивал, а когда силы, казалось, бывали окончательно и бесповоротно исчерпаны, пинками, тихими незлобивыми словами и личным примером заставляла подниматься и идти дальше. Или грести. — Раз-два, раз-два, раз-два! Держать против течения! — командовала она так уверенно, что порой мне очень хотелось — в противовес человеку-горе Грюму — назвать ее своим маленьким капитаном. Рон, поначалу крутивший пальцем у виска и стенавший: «Это бесполезно, ничего у вас не выйдет, к Трелони не ходи!» (за что получил негласное прозвище «мистер Трелони»), со временем, оценив мои бицепсы, свое мнение изменил и стал присоединяться к нашим занятиям. Особо не напрягался, но составлял компанию, а потом, распираемый гордостью от сопричастности к такому небывалому волшебству, направо и налево хвалился новой методой, которую, положа руку на сердце, предпочтительней было бы сохранять в тайне. Впрочем, я прощал ему — как всегда, а он, размявшись в свое удовольствие, с радостью подгонял меня, когда Гермиона уставала. Когда же они оба выбивались из сил, в дело вступал предатель Добби. Само собой, я говорю так не всерьез. Тогда, уставшему до последней крайности и отчасти потерявшему связь с реальностью, мне и правда чудилось, будто друзья издеваются надо мной, имея единственной целью свести в гроб или с ума (и соревнуясь друг с другом, кто первый этого достигнет). Но сейчас, спустя долгие годы, я испытываю к ним исключительно чувство горячей благодарности, сознавая: без них эта история, вероятнее всего, завершилась бы не столь благополучно, как завершилась. Но более всего я благодарен ему — тому, кого мы знали под именем Аластора Грюма. Вы можете не верить, но он действительно сделал из меня того, кто я есть — или, самое меньшее, указал путь.* * *
Профессор оказался прав: к первому испытанию я был готов пусть не физически, но морально. Я знал, что мне предстоит, знал, как должен действовать, а страх перед драконом, по прошествии нескольких дней изнурительных тренировок, внезапно стал видеться куда менее значительным, нежели выливаемое на меня по утрам в качестве побудки ведро воды, от которого нельзя было ни спрятаться, ни убежать, ни улететь на метле. Исход моего противостояния с тварью был предрешен, стоило Гермионе намекнуть на выходной в случае победы и удвоенные занятия — во всех остальных. Февраль в том году выдался на редкость морозный, но Черное озеро, к несчастью нашему, не замерзало никогда. Точнее — к несчастью всех остальных чемпионов. Я же часть осени и всю зиму плавал в нем, как старосты — в своем бассейне, вызывая оторопелые взгляды Крама, который, рисуясь, ежедневно занимался на берегу спортивной ходьбой на глазах у своего фанклуба. Минут по десять, не больше. Именно столько, сколько хотелось бы мне проводить под водой без дыхания — но пока получалось лишь пять. Впрочем, к моменту второго испытания я довел свой рекорд до семи. Много это или мало? Как оказалось, вполне достаточно, чтобы, доплыв по поверхности до заранее известной точки и очутившись практически ровно над центром русалочьего поселка, погрузиться, чиркнуть ножом пуповину привязи, не дающую Рону всплыть, и, поддерживая его, первым вернуться наверх, к тусклому февральскому солнышку. О да, если не тратить драгоценные минуты на отпугивание достававших моих соперников гриндилоу — более чем достаточно! Не скрою, оставлять на дне Гермиону не хотелось, но я знал, что с ней не случится решительно ничего плохого, даже если Крам припозднится, и спокойно отправился в обратный путь. У старого нашего директора от удивления свалились с носа очки, когда он выслушивал от главной русалки рассказ о моих подвигах. Я так никогда и не узнал в точности, что ему наплели, но вряд ли более трети всей правды: кто же признается в подыгрывании чемпиону? И кто поверит, что школьник может подружиться с русалками, а мелких зубастых тварей приучить бояться себя как огня? Что ж, за несколько месяцев возможно и не такое! Памятуя о вышесказанном, я тогда не придал серьезного значения долгому недоверчивому, если не сказать — недовольному, взгляду Грюма, доставшемуся мне по возвращении на берег. Мало ли в каких превосходных выражениях описал ему Дамблдор мой вояж... Третий тур приближался со скоростью растущего на квиддичном поле лабиринта, но я отмечал проходящее время не листками календаря, а достигнутыми успехами. Было совершенно ясно, однако, что одними хитростью и сноровкой не обойдешь тех тварей, что туда напихают на радость сторонним зевакам, и мы приналегли на заклинания. Со все возрастающим удивлением Гермиона и я раз за разом обнаруживали, насколько быстрее и проще стали усваиваться чары даже весьма продвинутого уровня по сравнению с тем ужасом, что ожидал нас при разучивании «Акцио» менее года назад. Помню, Гермиона выдвигала несколько гипотез, почему так происходит, — от улучшения снабжения мозга кислородом до общего дисциплинирующего влияния на организм систематической физической нагрузки, закалки характера и тому подобного. Но сам эффект интересовал меня куда больше причины, и он не мог не повлиять на итоговый результат. Прежде всего, не будучи более связан излишними условностями, я готов был и в лабиринте воспользоваться метлой. Однако организаторы, учтя свои просчеты в первом туре, отдельной строкой запретили призыв любых предметов извне. Не учли они одного: как и обещал Грюм, я сам стал оружием. Пускай соперники плутают меж стен: куда эффективнее и быстрее перелезть через них, направляясь к цели напрямик. Так я и поступил. Заклинание-компас путеводной нитью вело меня к центру лабиринта, перемахнуть очередную стену занимало несколько секунд, остальных чемпионов давно не было видно и слышно — третье испытание казалось легкой прогулкой по саду. Не считать же препятствием одинокого соплохвоста, в чье уязвимое брюхо как в масло вошла парочка взрывных заклинаний (спасибо методичке профессора Кеттлберна, добытой Гермионой), и какие-то неизвестные чары, создающие иллюзию, будто тебя перевернули вверх тормашками. Стоило сделать шаг вперед, как все вернулось на свои места, даже голова не закружилась. Позже мне говорили, что кому-то попались сфинкс, боггарты и прочие гадости, но их я, судя по всему, миновал, спрямляя дорогу. И только лишь в самом конце, когда голубоватые отсветы Кубка Трех Волшебников уже указывали на близость победы, мне тоже попалась достойная тварь. Он выскочил словно из-под земли — огромный, горбатый, с горящими не хуже Грюмовых глазами, и, нацелив на меня впечатляющие рога, понесся в атаку. «Дромарог, — всплыло в памяти, пока тело автоматически взлетало на ближайшую зеленую стену. — Большинству заклятий не поддается. А вот тролли... Тролли на них ездят!» Далее не раздумывая, я сгруппировался и спрыгнул на спину дромарога, когда тот проносился подо мной, сразу вцепившись в рога. Видимо, рука моя оказалась достаточно тверда, чтобы верховое животное горных троллей почуяло в нежданном седоке хозяина. Побесновавшись для порядку самую малость, дромарог утих и встал как вкопанный. Представив, какой эффект произведу, появившись перед зрителями на такой зверюге, я не стал спешиваться, а неторопливо, вспоминая навыки езды на гиппогрифе, подъехал к кубку и спокойно ухватился за одну из его ручек...* * *
Увы, производить эффект нам с дромарогом пришлось не на толпу сопливых школьниц и восхищенных преподавателей, а на какого-то коротышку в капюшоне и со свертком в руках. Дромарог недовольно принюхался и вдруг чихнул так, что меня покачнуло и кубок вывалился из рук, а с головы коротышки слетел капюшон. — Петтигрю! — заорал я. — Мао-мрр-мау! — неожиданно подхватил дромарог. — Кошка! — визгливо выкрикнул Петтигрю, роняя ношу и палочку. Из свертка явственно донеслось: — Чтоб тебе руки оторвало, Хвост! Убей лишнего! Одновременно он заворочался, оттуда зло сверкнули чьи-то красные глаза, а шрам мой взорвался болью. Но что такое головная боль по сравнению с дикой ломкой во всем теле после десятикилометрового кросса по пересеченной местности? Дальнейшее напоминало комедийные приключенческие боевики, столь любимые моими маггловскими родственниками. — Спасите! — вопил Петтигрю, на четвереньках улепетывая по всему кладбищу от вошедшего в охотничий раж дромарога (потом Хагрид рассказывал, что они ненавидят крыс). — Кошка, а-а-а! Спрашивать, где он видел кошку с рогами, не хотелось — были дела поважней. Сверток, оставшийся где-то позади, ругался последними словами, я старался удержаться на галопирующем звере, а луна и кубок старательно освещали все это безобразие. Где-то на середине пути под ногами моего скакуна громко хрустнуло; в воздух взметнулся слабо подергивающийся змеиный хвост, и погоня среди могил продолжалась. — Мой Лорд, помогите! — раздался особо громкий вопль спустя еще несколько поворотов, и тут, в совокупности с болью в шраме, до меня дошло наконец, что сидит в свертке. Я, конечно, понятия не имел, зачем тут очутился Тот-Кого и почему он так не удался габаритами, но был уверен: стоит быстрее кончать со скачками, пока сюда не подтянулись упиванцы поумней. Петтигрю, на полном ходу оглянувшись назад, услужливо вмазался в незамеченное надгробие, дернул пару раз ногами и затих, решив таким образом половину стоявшей передо мной задачи. — Ну же, Хвост, неси мою палочку, — надрывался Лорд. Ехидно ухмыльнувшись, я спешился. Личный досмотр бессознательной тушки обогатил меня на одну волшебную палочку. Вторая, выроненная Петтигрю в самом начале, отыскалась неподалеку от основательно распотрошенного свертка. Подходить ближе не тянуло — с каждым шагом боль в шраме усиливалась. Но мечта показать Грюму, чего я стою, была гораздо сильнее! И с мыслью «Сейчас и у тебя голова заболит» я подбежал к свертку и со всей мочи саданул кулаком по поднимающейся вместе с одеяльцем выпуклости. Боль испарилась, как и не было.* * *
Эффектное появление перед сопливыми школьницами все-таки состоялось. Верхом на неизвестном большинству звере, с перекинутым через его холку телом неизвестного большинству человека и с тючком неизвестного никому происхождения в левой руке. Правая сжимала знакомый каждому Кубок Трех Волшебников. Директор снова ловил спадающие очки и, кажется, начинал верить в русалочьи байки, но дорогих «гостей», впрочем, скрутил мгновенно и очень профессионально. Лорда — не вынимая из одеяла, дабы не шокировать публику. Пока он колдовал и рассылал весточки, меня окружили друзья и знакомые, объятиями обездвижив не менее надежно, засыпали поздравлениями, вопросами и восторгами. Пробиться сквозь этот круг не удалось и министру Фаджу, многозначительно потрясавшему тяжелым бархатным мешочком. А вот Грюм — смог. И то сказать, кто бы рискнул не уступить ему дороги? Добравшись ко мне, он бросил до глубины души удививший отчаянный взгляд на уносимые аврорами тела — казалось, сейчас бросится вслед за ними. Но сдержался. Должно быть, огорчен, что не ему довелось поймать такую добычу, решил я. И чуть не охнул, когда железная, судя по ощущениям, рука вцепилась в мое плечо и потащила за собой через толпу.* * *
И вот я вновь сидел на старинном сундуке в каморке Грюма и испытывал сильнейшее ощущение дежавю, пока тот метался по комнате, перерывая содержимое всех без исключения ящиков и коробок. На столе уже стояла целая батарея пустых пузырьков. Проверив последний, профессор махнул рукой и упал на стул. — Жить хочешь, мальчишка? — спросил он, еще больше напомнив о нашем самом первом разговоре. И снова я молчал, не понимая, к чему он ведет. Я сумел, я победил, все сделал как он велел и добился большего, чем от меня хотели; я ожидал не славословий и оваций, нет — такого от Грюма не ждал бы и самый наивный первокурсник; но сдержанного кивка и спокойного «Молодец!» неужто не заслужил? Однако профессор опять принял молчание за согласие. — А раз хочешь, — он подорвался встать, но, судя по всему, неожиданно для самого себя плюхнулся обратно, — раз хочешь, быстро рассказывай, как ты умудрился победить Темного Лорда?! Что-то в его словах царапнуло мой слух, но удивление все еще было сильнее всех прочих чувств. — Ну как же... Тренировки... Закалка... Преимущество... — пролепетал я и заткнулся, глядя, как неуловимо и неумолимо начинает меняться облик сидящего передо мной человека: укорачиваются и окрашиваются в соломенный цвет волосы, исчезают морщины и шрамы, меняется овал лица, обвисает на худеющем теле излюбленный грюмовский плащ. И как финальным аккордом падает и крутится на столешнице среди пузырьков яростно сверкающий искусственный глаз. Сложно сказать, что поразило меня тогда больше: сама метаморфоза или то, что я знал этого человека. И, словно желая подтвердить мои подозрения, лже-Грюм таким знакомым по воспоминаниям Дамблдора нервным движением быстро облизнул губы. — Как поживаете, мистер Крауч? Барти, собравшийся было рвануть ко мне, растерянно заморгал. — Ты знаешь меня? Удивление понемногу проходило. — Ты знаешь меня... — повторил Барти уже утвердительно. — И что же... А впрочем, неважно. Так я жду ответа, — он повысил голос, — как?! — Вы все слышали, — пожал плечами я. — Это же был ваш собственный план... — Не ври! — От мощного удара столешница прогнулась, а пузырьки задребезжали. — Не ври. Или думаешь, самый преданный сторонник Темного Лорда тратил силы на создание такой безупречной легенды и год сидел в Хогвартсе, играя в учителя и ежечасно рискуя свободой и жизнью, ради того, чтобы Гарри Поттер не только выиграл дурацкий кубок, но и пленил Повелителя? Как раз над этим я сейчас и ломал голову, но Барти, кажется, собирался помочь мне не сломать ее окончательно — возможно, чтобы позже открутить собственными руками. — Я бросил листок с твоим именем в Кубок Огня и сделал все, чтобы ты обошел соперников, — подсказал про метлу, дал знать твоему чокнутому эльфу про жабросли... но ты должен был попасть на кладбище максимально ослабленным, физически и морально, чтоб даже мысли о сопротивлении Темному Лорду у тебя не возникло! От неожиданности я невежливо икнул. — Зачем же вы тогда велели мне стать оружием? — Да затем, что это е-рун-да!!! — выкрикнул Барти, вскакивая наконец на ноги и отпихивая в сторону ненужный уже протез с когтистой лапой. — Я сам через это прошел, спасибо папочке! «Сын, чистокровный волшебник обязан быть стойким и крепким, как мореный дубок! Примером для всех — и с палочкой, и без!» О да, он был примером стойкости, когда обливал дрожащего малолетку водой со льдом, на все мои мольбы говоря: «Надо, сын!» Я орал, плакал, начал плохо спать по ночам и мочиться в постель! Ноль внимания... И кашу я ненавидел — а меня заставляли есть ее каждое утро. И делать зарядку! Но до тех пор, пока я не попал в Мунго с нервным срывом, папочка не отставал. А может, и потом бы не отстал, не настань пора идти в Хогвартс. Барти закашлялся и на автомате потащил из кармана свою знаменитую флягу, в которой, как я теперь понимал, был вовсе не огневиски, и даже не нейтрализатор ядов. Когда-то был — и потому Барти пришлось довольствоваться «Агуаменти». — Эта проклятая закалка почти убила меня! Сломила, перекорежила — в конце я был готов умолять, чтобы меня заавадили, лишь бы все это прекратилось... Так почему ты не сломался, Поттер? Почему? Почему?!! Я глядел на него и постепенно сознавал, что мне его жалко. И мальчика, затурканного своим правильным, но излишне жестким и застегнутым на все пуговицы отцом, и юношу, не нашедшего иного источника внимания и смысла жизни, нежели команда чистокровных радикалов, и — о ужас — взрослого, потерявшего все, что имел, но так и не понявшего чего-то очень-очень важного. А поверит ли он, если ему объяснить? — Мистер Крауч, — вздохнул я, — мне кажется, вас неправильно мотивировали. Вот если бы от умения плавать как рыба зависела ваша жизнь... — Чего еще ожидать от Мальчика-Который-Выжил! — фыркнул Барти. — Выжил я как раз, когда еще ничего не умел. Ну ладно, не самый корректный пример. Если бы вы — именно вы сами — больше всего на свете хотели стать таким дубком, в какого подбивали превратиться меня, у вас бы непременно все получилось. А знаете, как здорово, когда одной левой можешь уделать Во... вообще кого угодно? — Я подмигнул, не обращая внимания на еще один скептический фырк. — Во-первых, ты сам себе хозяин. Во-вторых, все хотят с тобой познакомиться, а девочки просто в восторге. — На стол опустилась стопка выгребенных из кармана куртки записочек, свеженасованных мне почитательницами после возвращения с кладбища. Барти слушал уже с легким интересом, и я продолжил ковать железо, пока горячо. — А здоровье? Я ни разу в этом году не болел. А известность и даже слава? Все любят квиддич, но они просто не знают, сколько увлекательных видов спорта существует на свете! И пока среди магов днем с огнем не отыщешь спортсменов, можно основать, допустим, Всемирную лигу по бегу в мешках и спокойно занимать на соревнованиях первые места. Если ты, конечно, дубок, а не ива... Победителей любят, им многое прощают. Мне вот простили раздутую тетушку, слыхали? А еще есть конный спорт, но думаю, среди волшебников будут больше популярны скачки на магических животных. О, кстати, хотите прокатиться на дромароге?..* * *
Директора и компанию я ждал гораздо раньше, но что ж поделать — они-то не были такими закаленными. И потому отсутствие инфарктов при виде Мальчика-Который-Выжил и злобного упиванца, увлеченно рисовавших прямо на столешнице карту с маршрутом первого в мире марафона Хогвартс — Лондон, несомненно стоило приписать их ко всему привычной после многолетней педагогической деятельности нервной системе. На карте плыли облака и дурмштрангский корабль, скалился шпилями Хогвартс в окружении колосящегося Запретного леса, окуркообразной трубой пускал пары Хогвартс-экспресс, а в конце отмеченного пунктирной линией пути поставленным на банке Гринготтс крестом лежали две небрежно отброшенные палочки: остролист с пером феникса и терновник Грюма — как символ того, что настоящим сокровищем может быть не только магия. А из запертого на два висячих замка старинного сундука то и дело глухо, как во сне, доносилось: — Постоянная бдительность! Постоянная бдительность!