Худший способ признаться в измене

— Дорогая, привет! Это Арсений, и мы не друзья. Именно такое услышала Ира одним прекрасным июльским утром в квартире на улице-название-которой-не-так-важно. Вообще-то, чудный район — парк рядом, детский сад, школа. Ну, и торговый центр в десяти минутах езды. На машине, конечно же. Что может быть идеальней для девушки, которая хочет детей и слишком любит шопинг? Только если Шастун наконец-то перестанет пользоваться презервативами и соизволит решиться на ребёнка. Большего и не надо. Но, видимо, не особо-то и суждено было бы заиметь теперь ребёнка от господина Шастуна, который сейчас стоял до неприличия довольный и держал этого непонятного Арсения за руку, который делал вид, что непричём тут от слова совсем. Осматривал стены, выкрашенные в отвратительно бежевых тоннах и висящих на них фотокарточек в рамках. Первым делом Ира разобьет эти все стекла, за которыми мерзко улыбающаяся рожа Антона. Ну, и её в придачу. Выкинет все эти рамки в окно и будет рыдать целую ночь. Ну, а потом на работу с красными глазами и опухшими веками, которые никто не увидит — макияж творит чудеса, мать её! — Чемодан ты знаешь, где, вещи тоже. Ира, кажется, и сама удивилась от своего достаточно тихого, безэмоционального голоса. Словно где-то из-под подушки доносилось это её убогое «убирайся». Знаете, той самой подушки, которую Антон подарил ей на 14 февраля. Тогда, когда ещё не было ни денег особо, ни славы. Дурацкий, дешёвый подарок, за который Шастуну временами стыдно до сих пор, но ведь Ире то нравилось. И именно сейчас после: «И мы не друзья» Кузнецовой казалось, что Антон душит её именно этой подушкой, а на неё в это время смотрят слишком радостные, до омерзения, глаза пса, держащего сердце. Мол: «Вот тебе Ирочка — я убиваю свою любовь своими подарками — можешь не благодарить». Хотя Ире и хотелось сказать спасибо Шастуну за то, что он наконец-то привёл этого Арсения, который выглядит как заправской педик со стажем, и показал его. Наконец-то в доме не будет этих недосказанностей и подозрений, когда ночами Ира не спала и думала: «Изменяет или нет?». В голове своей она гадала, как на ромашке. Только, если раньше это было: «Любит или не любит», то теперь гадания стали более грустными и взрослыми. Это жизнь, детка. Правда, девушка надеялась увидеть какую-нибудь бабищу до неприличия красивую, но вместо этого увидела мужика. Правда, тоже до неприличия красивого. Так что, часть, самую малую часть подозрений Антон оправдал: он ей изменял, он ей изменял с чертовски красивым Поповым. Мелочь, а приятно, когда у твоего парня (поправочка — бывшего парня) хороший вкус на людей. Так себя и красавицей чувствовать можно. Антон всего лишь кивнул, подтверждая что — да, он знает где чемодан и — да, он знает где вещи. «Молодец», — захотелось, вдруг, сказать Ире. — «Понятливый мальчик». И ещё за ушком потрепать. Как собачку. Такую мохнатую и смешную. Если достанет, конечно. — Сигареты только оставь, — кидает напоследок Ира, не смотря в сторону парочки. — Ты же не куришь. — А ты же вроде бы не по мальчикам. Шастун снова кивает: «Понял». «Гав-гав, Антон, гав-гав», — как-то даже зло думает Кузнецова и берет первую сигарету, когда слышит как щёлкает дверной замок. Поплотнее запахивает халат и, не спеша, идёт на балкон, щелкая зажигалкой. Внизу Шастун закидывает вещи в багажник машины — не все, конечно — он ещё вернётся и Ира ещё подумает — не выбросить ли часом все это барахло на улицу — пусть полазит за этим всем по помойкам со своим чертовски идеальным Арсением. Но ведь Кузнецова не такая. Она ведь сильная девочка и ещё сможет сотню придумать сценариев, как отомстить этой, почти что, двухметровой шпале. А пока её ждет давно забытая бутылка виски, которая стоит одиноко, фиг знает сколько, и тихонько плачет алкогольными слезами. Сегодня они с Ирой будут плакать вдвоём. А, возможно, и втроём, если Позова откликнется на телефонный звонок.