Упущенное

Микки захуяривает Иену по лицу с ноги, глотает остатки жидкости из бутылки, кидает ее на землю так, что она разбивается, а потом совершает ошибку — смотрит на Иена. Он лежит весь в крови, но взгляд у него полон совершенно другой боли. И Микки кидает себя рядом с этой бутылкой, раздирает колени о твёрдую, холодную землю. Галлагер поднимает на него вопросительный взгляд, а он просто падает назад, ложится на холодную землю и позволяет, впервые за все время, сколько он себя помнит, позволяет слезам катиться из глаз. Он плачет без всех этих девчачьих всхлипов и пошлых рыданий, просто лежит смирно, пока его лицо намокает и солёные капли переодически затекают в уши. Микки безучастно смотрит в серое небо, поэтому не замечает, как Иен оказывается внезапно ближе, сидя рядом с ним на земле и глядя на него с болью, удивлением и чем-то ещё, чем-то похожим на нежность, наверное. Иен протягивает руку и запускает пальцы в волосы Микки, и они остаются в этом положении, не двигаясь, несколько минут. Единственное, что нарушает статичную картину — редкие резкие вдохи Микки и подрагивания пальцев Галлагера. Наконец, слезы прекращают катиться из глаз Микки, и теперь ему кажется, будто в них насыпали песок — сухость сморгнуть не получается. Когда в конце-концов он собирается, чтобы заговорить, голос хрипит и горло болит. — Да, — слово выходит почти шепотом, — да, я ебанный гей и я люблю тебя. И из-за этого мы оба в полной пизде. Отец чуть не убил нас и он закончит начатое, если я не- — он обрывает себя, прикусывая губу, — блядь. Иен наклоняется ближе, ложится рядом с ним на землю. Микки поворачивает к нему голову, и у него перехватывает дыхание от осознания, что это он превратил лицо Иена в кровавое месиво. Он аккуратно дотрагивается кончиками пальцев до окровавленного подбородка Галлагера. — Больно? — спрашивает он, хотя ответ и очевиден. — Думаю, ты выбил мне зуб или два, — мягко отвечает Иен, — но вообще, конечно, бывало и хуже. Микки зажмуривает глаза. Он не хотел причинять боль этому парню. Никогда. — Прости, — шепчет он, — я… я даже не знаю, почему… — он качает головой. — Все хорошо, Мик, — так же тихо отвечает ему Иен, — просто не молчи, хорошо? Мне нужно, чтобы ты говорил со мной. — Я говорю сейчас, — бормочет он, смотря, наконец, в глаза Иену. Иен улыбается, хотя это явно причиняет ему немалую боль, и медленно кладёт ладонь на щеку Микки. — Ты ведь не хочешь жениться? — На шлюхе, которую меня отец заставил трахнуть? Да, знаешь, как-то не горю желанием. Иен немного бледнеет от понимания, на ком женится Микки, хмурится, будто обдумывая новую информацию. — Тогда не делай этого, — говорит он с каким-то упрямством, почти детским. Микки усмехается, но совсем беззлобно. У него нет сейчас сил на злобу. — Если бы это было так просто, Рыжий Лобок, меня бы сейчас здесь не было. — Почему? — Иен привстает на локте, — Почему это не просто? Скажи нет, ничего не подписывай. Не ходи домой. Давай уедем, если хочешь. Туда, где он нас не достанет. — Тебе надо доучиться. Поступить в этот твой Вест Поинт, стать офицером и всё это. Я не могу отобрать у тебя твоё будущее. — Мне остался один год. Не хочешь забирать у меня будущее? Хорошо, поезжай в Нью-Йорк. Я поступлю туда в следующем году, до тех пор будем сохранять связь по телефону, может встречаться на праздниках. Только не делай этого, Мик. — Иен, если я не сделаю это, он убьёт тебя! Не в плане задаст ту ещё трепку, а в плане реально убьёт, шесть футов под землёй убьёт. Я не могу рисковать тобой. Иен мягко проводит рукой по волосам Микки, по его щеке. Он подползает ближе к нему странным движением, в другой ситуации выглядевшем бы комично, и Микки может ощутить тепло его тела, прижатого к своему. — Должен быть другой вариант, Мик. Можно пойти к копам, в конце концов, подать на избиение и изнасилование на почве гомофобии, его надолго упекут. — Копам? Шутишь? И изнасилование? Кто, блядь, кого? Ничего, что это я ее трахал, нет? — раздраженно говорит Микки. — Если ты не хотел этого, то это было изнасилование, Мик, — тихо, нежно обьясняет Иен, — а дуло пистолета, направленное на тебя, чтобы ты это сделал, как бы намекает на отсутствие тут твоей доброй воли. Микки задумывается. Это имеет смысл, но он отказывается это так понимать. Само слово «изнасилование» кажется ему клеймом слабости, чем-то, что абсолютно точно не могло с ним произойти. И, получается, кем? Собственным отцом, что ли? Гораздо проще думать об этом, как просто о трахе. Унизительном, омерзительном трахе, который он не хотел, но все же трахе, чем-то, как то, что он всегда делает. Он цепляется к последнему аргументу против идеи с копами, потому что признавать себя жертвой он пока не готов. — И ты хочешь в этом районе настучать копам на члена семьи за преступление на почве гомофобии? Да наши соседи добьют нас, как только мы выйдем из здания суда! Иен сжимает губы. В чём-то Микки прав, и он знает это, но не собирается сдаваться. — А что насчёт того, что твой отец делал с Мэнди? Микки напрягается всем телом. — Что отец делал с Мэнди, Галлагер? — Она рассказала, когда ваш отец хотел убить меня за то, что она беременна. Мы тогда с Липом помогали ей собрать деньги для аборта. Ваш отец по пьяни несколько раз путал ее с вашей мамой, не знаю, как долго это продолжалось, но… Глаза Микки широко распахиваются. — Какого хуя она ничего не сказала? Блядь, я этого уебка живьём зарою! Сука ебучая, какого хуя, блядь! Иен мягко улыбается на грубую заботу Микки. Он успокаивающе поглаживает его, прижимая обратно к земле в положение лёжа. — Надо поговорить с ней. Может, вместе что-нибудь сможем придумать. Микки закусывает губу. — Хочешь сказать ей, что мы с тобой встречаемся? Лицо Иена внезапно для Микки озаряется абсолютно счастливой улыбкой. — Мы встречаемся? — Блядь, Галлагер, я не знаю, как это ещё назвать. Мы проводим дохуя времени вместе, трахаемся, целуемся и вроде даже не трахаем других людей. Мне кажется, они называют это «встречаться», нет? — Микки слегка улыбается, смотря на счастливое лицо Иена. — И ты не трахаешь никого другого? — уточняет тот. Микки на минуту задумывается. Раз он уже начал со всеми этими откровениями, то почему бы не пойти до конца? — Мы с Энджи никогда не ебались. «Потрахаться» у нас было типа кодового слова для пиццы и видеоигр. С ней мало кто общается, не трахая при этом, так что она не придирчива насчёт компании, а у меня была видимость, что я исправно шпилю жирных шалав. И в колонии никого не ебал. Там обычно если трахаешь, то насилуешь, мне было вроде как противно, — Микки пожимает плечами, — Может, от сочувствия к паренькам, знаю же, что такое порванная жопа, — морщится Микки, а потом прикусывает язык. Он не собирался этого говорить. Иен смотрит на него почти с испугом. — Когда? — глухо спрашивает он. — Мне было… Тринадцать? Четырнадцать, может. Нихуя не понимал что как должно происходить, ну и… Я тогда из дома сбежал на некоторое время, жил в приютах, вот и решил поэкспериментировать. Желание отбило, правда ненадолго. Через пару месяцев решил узнать, как это правильно делают. Гуглил через комп в библиотеке где-то на северной стороне, — усмехается Микки, вспоминая лицо библиотекаря, глянувшего на экран через его плечо, — Мне теперь в эту библиотеку запрещено заходить. Иен издаёт смешок, хотя взгляд у него почти скорбящий. Он внезапно прижимает Микки плотно к себе, сдавливает в объятьях. И Микки может, вроде как, воспротивиться, оттолкнуть его от себя, но почему-то не хочет. Вместо этого он обхватывает Иена, прижимает к себе почти так же сильно, как Галлагер прижимает его самого. — А я никогда снизу не был, — вдруг бормочет рыжий. Микки поднимает в ответ брови, хотя вряд ли Иен видит его лицо в таком положении. — Серьёзно? И пальцы туда не пихали? Прижатая к шее Милковича щека становится горячее. — Нет, — тихо сознается Иен. — А сам? Пробовал? — Нет, — щека становится ещё горячей, а голос ещё тише. Микки смеётся в ответ. Кто бы мог подумать. — Надо будет как-нибудь попробовать тогда. Не умирать же тебе девственником. — У тебя память отшибло? Какая нахуй девственность с нашим-то ежедневным и больше трахом? — Анальная, — серьёзно говорит Микки. На секунду он забывает обо всем, что происходит сейчас в реальности и окунается в какую-то счастливую другую вселенную, где существуют только они с Иеном. Но потом наваждение спадает, и он вздыхает. Ему было плевать, сколько дерьма ему подкинет отец, но, если ублюдок обижал Мэнди, он не может просто бросить это. Ради Мэнди, ради Иена, он должен от него избавиться. Даже если это значит побыть жертвой или сесть в тюрьму до конца жизни за убийство. Он вжимается крепче в Иена, будто тот придаёт ему сил. Возможно, так и есть. — Ладно, — говорит он, — иди к этой вашей соседке, подлечи рожу и пойдём к Мэнди. Иен отстраняется и смотрит на него с удивлением и радостью. И как будто с благодарностью, что ли? Внезапно Микки вспоминает, что Галлагер с его сестрой лучшие друзья. А учитывая незатыкающийся фонтан Иена, ему, наверное, было трудно сдерживаться так долго и не сболтнуть подруге, что он трахается с ее братом. — Хорошо, — говорит Иен, — пойдём. — Пойдём? А твоя рожа, Галлагер? Не залатаешь сейчас, потом шрам останется, — говорит Микки, морщась от отвращения к себе. — Я знаю. Мы сейчас пойдём к Ви, она меня подлатает, потом мы пойдём ко мне домой и я позову туда Мэнди. Или ты хочешь попасться отцу в моей компании? Не лучшая идея, знаешь. Микки вздыхает. В словах Галлагера определённо есть смысл, как бы ему ни хотелось это отрицать. Да и что ему теперь терять? — Ладно, — говорит он на выдохе, — Пошли. Иен блестит глазами, а потом поднимается со стоном боли, и у Микки внутри все снова сжимается от вины. — Прости, — говорит он, сжимая губы. Он не представляет, как он сможет искупить это. Иен только качает головой и говорит, что все в порядке, морщась от боли.